Просто ладонями в спину. Торопись-торопись, невозможно вечно играть в черепах, понимаешь рано или поздно вы все равно дойдете. Ну же поторопись, Фанни не желает больше ждать. Это ожидание, оно угнетает, особенно в те моменты, когда ты не понимаешь чего именно ждешь. Он ведь не ответил, возможно просто не услышал, а может предпочел не слышать. Но это ни капли не обидно, нет, ну что вы, пожалуй свой лимит горечи на сегодня эта женщина попросту исчерпала, а потому и нет ее. Сколько можно дразнить рецепторы полынью? Ну не ведь не вечность, рано или поздно люди ко всему привыкают, так как? Может ты просто перестала ее ощущать, или наконец смирилась с тем, что этот привкус будет простой ассоциацией, у каждого события, у него ведь есть какой-то свой особенный вкус. Мысли, ну конечно они не желают ждать, они просто толкаются в твоей голове не позволяя ни на чем сфокусироваться надолго и знаешь, спасибо им за это. Если бы ты была способна сконцентрироваться сейчас на какой-то из них подольше, этот дом вновь бы попрощался с тобой и плевать на чертову игру, хотя зачем на нее плевать? Игра уйдет вместе с тобой, ты ее сюда приволокла, это твой груз и ты найдешь нового согласного на раунд. Это ведь несложно, просто не хочется. Что он несет? Крылов, да. Свиньи, да. Китайская подделка, да. И да, и да, и снова да, непроизнесенные кстати. Тебе нет дела до Крылова и его мнений, тебе наплевать на все его выкладки единственное, что цепляет, застревая в голове – Китайская подделка. Нет, ну конечно это звучало совершенно не так, об этом было сказано как-то иначе, только ты уже и не вспомнишь. Это просто отзвуком по слуху бьющим. Забудь, к прошлой жизни нет возврата и все эти слова теперь не значат ничего. Вспомнить бы еще, в какой момент они потеряли силу? Он уходит, а ты даже не расслышала последней фразы. Тихо вокруг. Стоишь по середине комнаты и не знаешь даже, что делать дальше собираешься. Шаг к окну, два назад, нет-нет, это было бы слишком просто? Или наоборот слишком сложно? Ну вот, доигралась, чихаешь, только этого тебе и не хватало – простыть. Естественно, холодное мокрое платье, что каждым лоскутом вокруг тела обвивается. Сколько ты в нем ходила? Черт его знает, тут толком и не посчитать, не выяснить. Фанни, ты разве еще не заметила, что где-то потеряла свой отсчет? Постоянно считала, беспрерывно, а тут, словно в момент падения он разбился, а ты уцелела. Да ладно, ты о чем вообще дорогая, слышишь это чьи-то шаги рядом совсем раздаются. Знакомые и незнакомые одновременно, улыбайся, дурочка, это всегда спасает. Надо же шторы задернуты и даже окна теперь закрыты, черт, какая не задача, а тебе так нравилось именно оно. Задерживаешь дыхание, как-то инстинктивно скорее стараясь подавить, скрыть. Незачем никому знать, что ты совсем замерзла…это все равно информация бесполезная и наверняка опять будет пущена дорожкой – помоги себе сама. Ну вот видишь, Фанни ты от истины недалеко ушла, полотенце на столе – спасайся дорогая, прям вот мама не горюй. Промолчишь в ответ, для того чтобы не выдать чего-то ядовитого, неуместного. Надо же и тряпку какую-то притащил, только ты на нее и не смотришь даже. Переоденься значит? Без белья тебе нужно и на диванчик, ну что кисточки уже все разобраны разложены? А не пошел бы ты? Злишься, ну конечно злишься, но как-то так вяло. Ты же не просила о подобном, даже не заикалась, более того сама мысль о том, чтобы остаться на одной из его картин казалась какой-то особенно гадкой. Но нет, ты же не выдашь себя, милая, просто посмеешься, –А что на острове больше никого не осталось? Со всеми остальными уже поработал? Больнее, ну конечно, как можно больнее уколоть, за то что решил, за то что в голову пришло, но это так. Это просто нечитаемое, тут при всем желании никому не дано увидеть, что грызет и что тревожит, да ты и сама не сможешь на этот вопрос прямо ответить. И с ним навек останусь до конца, передавая дело по наследству. И снова бьются в унисон сердца моё, твоё и цирковое детство! Даже не решаешься на этот раз вслух выдать, боишься голос он наверняка дрожать начнет, выдавая хозяйку. Одно дело так, отдельные фразы выдавливать и совсем другое эта навязчивая песенка по поднятию настроения. А еще, еще ты до сих пор не решила, что же делать дальше. Принять условия, или хлопнуть дверью? Думай девочка, думай, пока еще есть эти несколько мгновений, пока ты можешь сделать вид, что наблюдаешь за ним.
Черт, слишком много мыслей для одной тебя, к тому же платье мокрое и липкое, стаскиваешь его, не обращая никакого внимания более на присутствующих в комнате. Кто-то там говорил о четырех татуировка, о том, что раньше их не видел? Любуйся, Фанни врать, знаешь ли, незачем было. Мокрая тряпка в руках, бесформенная и судя по всем еще и безнадежно утраченная. Только это у него может быть тоска по тряпкам, а ей-то что? Бросаешь на пол где-то рядом со столом, ее дальнейшая судьба с этого мгновения тебя ни сколько не интересует. Можете выкинуть, можете прямо здесь вот гнить оставить, можете…да кому вообще какое дело, что вы еще можете сделать? Уж точно не Фанни, ей плевать, ну сказала же вот совершенно плевать, какое может быть дело до платье, в тот момент когда щелкает застежка, когда вторя его указаниям “без белья” девица старательно изображая брезгливость избавляется и от этих точно так же насквозь промокших деталей гардероба. На пол, все на пол, она никогда к ним больше не прикоснется, а что с этим удосужится сделать Луи ее нисколько не касается, да вон пусть пополнит свою коллекцию женской одежды, она обширна… И если кто-то думает, что Мэй могла ее не заметить, этот кто-то сильно заблуждается. Видела, все видела, в тот самый первый день, когда вообще оказалась в доме все-все видела и не придала никакого значения. Мало ли у кого что в доме хранится может. Разве не понятно? Ей было бы точно так же все равно даже застань она тогда его в постели с женщиной, крик был бы тот же, только может эффект оказался бы более глобальным. Радуйся, пусть даже и сейчас нет возможности осознать насколько же тебе повезло. Полотенце пушистое мягкое, да ты бы с радостью забыла об этой прозрачной тряпке, что валяется на диване, тебе кроме него – пушистого и теплого полотенца ничего не надо. Но нет, это его кабинет, это его творческая мастерская, и если уж приняла часть “правил”, будь добра и со всеми остальными справься. К тому же он практически не смотрит, это спасает с одной стороны, с другой стороны угнетает. Нет, ни сколько ты не стесняешься и не боишься, и дело даже не в том, что ты уверена в собственном теле или чтот подобное. Просто тебе в голову никогда не приходило, что его можно стесняться. Знаешь, что противно, единственное из всего, в голову не приходит задать вопроса – ты вообще хочешь оказаться по ту сторону мольберта или нет? Словно само собой разумеется, что любая об этом мечтает с детских лет, словно попытка сделать одолжение. Да ладно, что уж там говорить, ты не поймешь, не догадаешься самостоятельно чурбан ведь неотесанный, а Фанни даже намека на это не даст, предпочитая улыбаться и делать вид, что это забавно, это часть веселья. Полотенце брошено на стол, тут всего несколько шагов до дивана, где валяется эта убогая тряпка, и они преодолеваются как-то особенно легко, может потому что выбор сделан? А может потому что ты все еще не готова закрыть дверь, боишься, что слишком сильно будет тянуть обратно. Вертишь ее в руках, ну вот и как скажите на милость понять, где изнанка, если ты даже швы разглядеть не можешь? А и ладно, знаешь ли, все равно, как налезло так налезло, пусть себе болтается, чай жить не мешает. Как ты там дальше сказал на диванчик да? Да хоть в воздухе зависнуть, не портить же “мастеру” вечер. Устраиваешься на боку устраиваешься, как всю жизнь на ветках деревьев лежала. Все что ты можешь это улыбаться, спокойно уверенно, ничем себя не выдавая. А о композиции и прочей ереси, это он уж пусть как-нибудь сам позаботится. И да для этого все-таки придется вылезти из-за своей надежной стеночки – мольберта и поправить ручками, знаешь Фанни Мэй иногда оказывается – такой…непонятливой.

Мне не жаль тебя, вот веришь нет, а не жаль нисколько. Ты прячешься за мольбертом, скрываешься за ним, словно за самой надежной стеной. Специально, ну я же вижу. Ты пьешь и прячешься за ним, от меня интересно? Или на самом деле я просто раньше не замечала этого? А еще я боюсь, до одури боюсь, что не удержусь и чихну например, или то, что ты почувствуешь все мое нежелание становиться еще одной отображенной. Ты не видел, ни разу не видел собственного взгляда после окончания работы. Она приходит музой, вдохновением, и ты разве что не вьешься вокруг, обволакивая, заставляя поверить - в исключительность что ли. А потом, нет, ты не обидишь женщину, я знаю, это наверняка происходит не специально. Но ты бы только видел эту перемену, кидаешь о землю, отработанный материал, мусор на дороге, грязь под ногами, более внимания не заслуживающие. И нет, это не мешает еще раз уловить в той, или иной еще что-то интересное, просто даже этого короткого в общем-то периода хватило бы для того чтобы сполна уничтожить Фанни. Она не хочет этого, понимаешь, не хочет соревноваться с делом всей твоей жизни, это безнадежная попытка глупая, заранее обреченная. Неужели так сложно просто разделить их навсегда, без попыток смешать? И не доведется ведь тогда, вот так вот, за мольбертом прятаться, когда она старательно делает вид, что рада стараться, мечтая испариться с чертового дивана. И нет любопытства, даже не следишь за тем пытается он там что-то делать, или даже не задумывается, по прежнему предпочитая носу не показывать из-за мольберта. Знаешь, как тянет еще что-нибудь ляпнуть такое, пожестче? Хорошо еще, что в голове пусто, ни о чем думать не способна из-за волнения, из-за того что ждешь, а чего не знаешь. И хорошо еще, что споткнуться валяясь на диване попросту невозможно и столики далеко, для того чтобы могла хоть что-то на них задеть. А знаешь, что еще крамольно? Фанни вообще не место на диване в шелках, ей этот материал от синтетики все равно не отличить. О чем ты думал, отправляя ее сюда, да даже если девушку в сад вывести, она на порядок свободнее бы себя ощущала, эта ткань ничего не дает, кроме непонимания – зачем? Ну надо же, вы решились покинуть свою крепость, дражайший господин? Нет, не рассчитывай, это так на правах насмешки. Волосы прочь, только что тебе это даст? Их не упорядочить, пожалуй, уже никогда, хотя может это и вовсе не требуется. Вальяжно, расслабленно? Что он делает из тебя, разве сразу не видно насколько это все фальшиво? Да пусть бы прочь, знаешь, пожалуй совсем без ткани это еще можно было бы принять, а так – шелк только портит настроение, он слишком гладкий, какой-то "слишком" во всем и почему-то в голове настойчиво так бьется мысль, что если его продать – слона накормить будет реально. Он просит замереть и ты делаешь это, не смотря на то, что всей своей душой протестуешь, знаешь вот именно это пожалуй и есть клетка. Попроси, и ты бы с легкостью замерла там в кроне сакуры, да хоть на мостике, да хоть несколько часов не двигаясь, это естественно, это живо, а тут что, тут ты просто не в своей тарелке, словно попытка слепить бабочку из муравья, ну не получится ведь, как ни старайся. Ну же, ты ведь должен увидеть, понять, что-то же должно тебе подсказать это? И ты начинаешь свое общение с кистями, а Фанни только и остается следить за тем, как ты морщишься, нанося эти мазки. И чтобы ты знал, право слово, вот если бы ты только знал, как ликует она в душе, осознавая – ты сам не способен принять, то что сотворили глаза. Невозможно просто копировать на бумагу, ты никогда не занимался этим, она ведь видела, она же знает, и то что сейчас ты просто не доглядел, не увидел – это страшно, конечно страшно. Да только ведь спасает то, что бумага отказывается это принимать, то, что ты уничтожаешь холст! Черт, вот кто бы только мог понять, увидеть, насколько Фанни счастлива в это мгновение. Не принимаешь, может не осознаешь даже сам почему, но не принимаешь ее в таком виде. Спасибо, Лу, вот правда, просто – спасибо. Он вылетает из комнаты, но ты не можешь заставить себя дернуться, потому что боишься засмеяться, потому что не представляешь даже насколько это может не только радовать, но вполне возможно и заставлять поверить, во что-то совсем дурное. Ты же видишь смену его настроения, чувствуешь ее, и это самое “не смог”, как-то особенно грустно звучит, по душе проходится. Вновь исчезаешь на балконе, а Фанни получает краткую передышку и нет, она нужна вовсе не для того чтобы понять, что с тобой делать дальше. Даже не для того, чтобы судорожно запахнуть чертов халат, столь противный ей самой. Да нет, ну что ты, просто девушка потягивается и пусть мышцы, еще не успели окаменеть, но все равно это приятно. Ведь, не так чтобы очень долго продолжались ваши творческие муки. И ты избавляешься от этой чертовой тряпки, стаскиваешь сразу же, как слышишь эти самые последние слова. Не говоришь спасибо вслух, но чувствуешь его, не произносишь, обидеть боишься.
Шаг вперед, два назад, ну же, ты ведь точно знаешь, что собираешься делать. Не зовет, не нужна, лишнее напоминание возможно, но ты ведь точно знаешь, что хочешь сделать, так зачем с собой играть? Два вперед один назад, стартовая точка. Ну же, соберись девочка, видишь он в очередной раз зажигает свою сигарету, интересно какая она уже пятая? Вперед, когда знаешь, что делать, остается только выполнять, ну ведь правда же? Нет, не зажмуриваясь, просто движешься туда на балкон, со спины заходишь. Ты не его боишься, и не показаться, боишься лишь того, что ты – последнее, что он захочет сейчас видеть. Обнимаешь, вот так как есть, к спине прижимаешься, порывисто, внезапно, пожалуй, что для обоих неожиданно. И смеешься, не издеваешься, ни в коем случае, ты даже не пытаешься над ним издеваться, это просто от своего облегчения, потому что ты теперь дрожишь, потому что ты ужасно волнуешься и не знаешь толком, как еще ноги не подкосились. Ну же, на мысочках подняться. Ты только не оборачивайся, рано еще. Близко, рядом, прижимаешься к нему, а все для того чтобы прошептать, –Да потому что я на шлюху похожа, – спокойно уверенно, опираешься подбородком о плечо, разглядываешь его, смотришь внимательно, –Не моего это полета, видишь ли, – вот он халатик в левой руке зажат и сейчас, продолжая к нему прижиматься, ты наконец выпускаешь его из руки. Пусть летит прочь, прочь сказала, со всей своей прозрачностью и мягкостью. Да ты в робе и то лучше смотришься, хотя может это только кажется? Ему виднее конечно, художникам всегда виднее, но…не зря же и он этого принять не смог? Лбом к щеке, ну и пусть тянуться приходится, ты ведь даже не задумываешься о том, что вокруг царствует ночь, что на самом деле находиться здесь сейчас ужасно холодно, тебе-то жарко. Вот так вот, стоя рядом, близко, пожалуй даже слишком жарко, хорошо еще вокруг темно, может это поможет не сдать себя с потрохами. –И знаешь к лучшему, – Да-да, ну конечно же к лучшему, разве еще непонятно? –Есть в этом мире роли, к которым я не готова… – обрываешь, пусть вот так вот недосказанным останется. Черт и как только умудрилась чуть не проболтаться сейчас, вот по голове бы сейчас стукнуть со всей дури, нет, ну проболталась бы и как дальше жить? Пафосно, глупо и ни о чем вообще: Даже для тебя, дура, Фанни и чего только в голову не забредает. Не смей даже, один раз ляпнешь, а потом всю жизнь от презрения по углам прятаться. Дурочка Фанни вообразила, придумала. Игра…повсюду – игра. Замолкаешь, только на себя и остаются пока силы, только себя заставить замолчать. Пусть уж лучше так и останется – просто не готова. Ну чем не конечная фраза, пожалуй только то, что ты так резко, так внезапно замолчала и выдает, что она потеряла кусочек своего смысла. Но и об этом, об этом тоже можно просто не думать, только засмеешься бестолково немного, –Зато теперь, ты точно видел две татуировки, и “если не обманываешь” тут уже больше не пойдет, – беззаботная, ты-то такая же как и прежде, разве что на каком-то повороте платье потерявшая. Да вот только, что тут сделаешь-то? Эту тряпку при всем желании на себя не нацепить, а о другой ты и вовсе не подумала, вот и что теперь будем делать, господин художник? Ах, а как же еще может быть, расслабилась, забылась – получай. Чихаешь, вот практически на ухо ему чихаешь, не успевая толком сориентироваться, да и что теперь еще остается, –Я замерзла, – виновато немного, но с места-то не дергаешься. И не дождетесь мастер, с места не тронется, пока ты не соизволишь прекратить свое горе в дыме топить.

Отредактировано Фанни Мэй (12th Apr 2012 06:07:59)

Молчи, все, что ты могла, ты уже сказала, а теперь что? Просто молчи, жди решения. Это не с трапеции сорваться, не отпустить внезапно веревки, хотя как знать, может в чем-то и схоже? Может, это все равно, что сорвавшийся карабин, не выдержавшая сетка. Молчи, все сравнения кажутся такими глупыми, безнадежными совершенно. Тесней к спине прижаться, лбом к щеке, это все что ты можешь. А насколько это много или наоборот мало о том, не тебе судить. Ты вообще не знаешь, что делаешь, только вот это и необязательно совершенно. Для того чтобы действовать каждый шаг продумывать не зачем. Холодно, кто бы знал, как же здесь холодно сейчас, да уж и на что рассчитывала вообще? Тоже мне новость, а когда ты удосуживалась просчетом? Дай бог, чтобы хоть на один единственный ход вперед ситуацию видела. Да и что теперь, живое тело, оно хотя бы теплое, это единственный способ согреться сейчас, не бросая наедине с собой, а потому собственно единственный доступный. Отвлекись, внимательно следи за сигаретой, за тем как тлеет уголек, как каждая затяжка уничтожает ее, сжигает буквально изнутри. Он умирает вместе с ней, шаг за шагом, черт, да о чем это ты вообще. Нечего сказать, нашла, чем отвлечься. Чувствуешь аромат, нет, не какой-то конкретный, ни мускус, ни цитрусы, не распознать, да как минимум потому что тебе большая часть всех этих эфиров попросту не знакомы. Да и не досуг это все разбирать, здесь точно есть два аромата – алкоголя и сигарет, только вот они не отталкивают. Это не те запахи, что способны вызвать у тебя отторжение, пропитые насквозь клоуны, вечно дымящий факир, это запахи детства, а потому ты не желаешь их упускать, пусть будут, пусть останутся рядом. Не отпускать их, никогда не отпускать, вот оно, право слово, то что требуется для того чтобы забыть о ледяном полу балкона, о ветре, что нещадно играет с кожей, но и этого недостаточно. Дрожь ты чувствуешь ее, хотя знаешь наверняка – это невозможно, когда плотно, тесно прижимаешься к чему-то дрожать попросту невозможно. А еще ты попросту не знаешь, что ему сказать еще, это все, действительно все, что было в голове. Так что на счету остается только молчаливое присутствие, надейся, вполне возможно и этого хватит. Освобождаешься от мыслей, отпускаешь их, все равно не хотят выручать, где-то в этот момент там, между холодными порывами ветра и пустотой ситуация и начинает меняться. Неожиданно, внезапно, не смотря на то, что ты не закрывала глаза, не сводила взгляда и уж тем более не отворачивалась.
-А я уж думала, ты никогда не поймешь, что сигареты в холода не помощник здоровью, - смеешься, нет, ну, ты правда думал, что так легко можно перевести весь разговор на Фанни? Да, она полностью осознает тот факт, что вокруг зима, полностью отдает себе отчет в том, что могла простыть или еще что сделать. Просто, если хоть ненадолго задуматься, разве был выбор? Ну не считая варианта с тем, что просто забить на стоящего на балконе человека и отправиться заниматься собой любимой. Невообразимо глупо. Да для этого просто ни единого шанса ведь не существовало. Знаешь, что происходит в то момент, когда артист подворачивает ногу, или просыпает утром с температурой под сорок? Да ничего не происходит, он точно так же заканчивает выступления, ничем не показывая своей боли. Точно так же выходит на сцену до последнего, у него нет права заболеть и огорчить кого-то. Это в случае с примой могут отменить спектакль, хотя скорее всего выведут замену, а в том случае, если ты обычный, самый что ни на есть рядовой актер, циркач, да неважно кто – замены не дождаться, ее попросту не существует. Единственное что ты сделаешь, так это предупредишь партнера, что именно сегодня он вынужден будет работать за двоих. Да только это все мелочи, они показывают лишь одну вещь, сначала те, кто вокруг и лишь потом заботы о себе, если они конечно вообще будут.
–Да ладно, простуда не смертельна, – улыбаешься, да только стараешься не упустить этого редкого мгновения, когда стены для него наконец-то теряют привлекаться. Лови эмоции, пока их снова не накрыли плотной пленкой, лови, пока они еще есть неподалеку от тебя, –К тому же зима здесь, она щадящая. Ну конечно, после того как ты добираешься до заснеженных улиц, трясясь в маленьком металлическом фургончике. Эта зима она кажется какой-то слишком теплой даже, неуверенной в себе. В Италии теплее, в Швейцарии холоднее, еще где-то, ну как-нибудь еще, какая разница-то? Ты ведь не там находишься за горами, за лесами, а тут. Он сам теплый и этого вполне достаточно. Руки на плечах, снова отстранение. Ладно, мы не такие гордые иногда, или нет? Черт, шаг вперед и ни одного назад в этот раз не получится, смотришь на пол, пусто как-то в мыслях пусто. Дергаешься вперед на полу садишься рядом с бесформенной уже черной тряпкой. Нет, конечно надеяться на то, что она высохла бы за это время бесполезо, делать что-то для того чтобы спасти, пожалуй тоже. Это просто течение, которому поддаешься. Вертишь ее в руках, синтетика, разумеется, оно напоминает единый ком, не разобраться, что где. Силишься вспомнить, ты вообще хоть что-то приносила в этот дом или все валяется в сумке. Черт, ты же возвращалась однажды за ней в лабораторию, только вот как ни стараешься, не можешь сообразить, где бросила. Да нет, кстати, вроде даже перетаскивала сюда, для того чтобы постоянно с собой не таскать. Год, всего год, а ты не помнишь, где она валяется, точно не в комнате – ты в нее и не заходила толком никогда. Можно спросить конечно, он наверняка на нее натыкался, но, предпочитаешь почему-то вертеть в руках безжизненную тряпицу. Нет, она не дорога нисколько, ты научилась не привязываться к вещам, только этот чертов дом отпускать не хочет. Улыбаешься, головой качаешь – безнадежно. Полотенце мокрое, естественно ты же вытиралась, вот вам и радости жизни в одной руке мокрая тряпка в другой белье, ну с ним все не так плохо, но от холода не спасет сейчас, совсем нет. Размышляешь, что со всем этим дальше делать. –Выкинуть…высушить, – да варианта всего два, а уж, учитывая то что ты совершенно не уверена, что найдешь сумку в ближайшее время, он  и вовсе один, не его же кладезью чужих вещей пользоваться.
–И если ты надеешься избавиться от меня, засунув в ту одиночку, можешь не рассчитывать, - да нет, ты понятия не имеешь, что он намерен делать дальше. Ну, поэтому наверное и стараешься отрезать часть вариантов. Как на пример саму идею, отправить Фанни в ту выделенную однажды комнату. Ни одной ночи девушка не провела в ней и не собирается. Холодно только по-прежнему, пол кстати тоже не согревает, а еще опоры больше нет, потому невозможно скрывать, ты дрожишь. В помещении тепло, оно еще не успело проветриться, все окна закрыты и только балкон оставляет доступ воздуха сюда. Неловко? Да нет, ну что вы, какая возможна неловкость теперь столько времени спустя, это было бы глупым, ужасно глупым. Даже для Мэй это оказалось бы перебором. Сейчас, подожди немного, Фанни почти поднялась с места, ее шатает просто слегка, но это, оттого что поднялась слишком резко. Так бывает, совсем ненадолго в глазах темнеет, а потом все возвращается в норму, вот как сейчас прямо. Все возвращается на круги своя, ну почти все, и ты встаешь напротив Луи. –Но я еще помню, что обещал отогреть, – смеешься, это потому что тишина не нравится, потому что если не начать именно сейчас внезапно заполнять ее чем-то она убьет. Вы знаете, эта дружественная по большей части атмосфера иногда чересчур угнетает и начинает нести всевозможную хрень, только для того чтобы ее уничтожить, разбить ее существование.
–Но не в одиночке, – Это единственная комната, которая останется не жилой. Мэй готова оставаться, где угодно, но ту выделенную, явно окрестила тюрьмой, не смотря на весь уют. Почему? Да в ней же никто не жил ни единого дня. В ней не чувствуется ни на йоту человеческого тепла, нет ни следа, ни тени чьего-то пребывания. Склеп это, а не комната и не надо даже пытаться загнать туда Фанни, хотя, ты же может и не собирался, этого девушке знать не дано, это просто то, что в мыслях есть, а не голый факты.

Ну вот и что теперь? Ты же знаешь, спиной чувствуешь его взгляд, да это же совершенно очевидно, так и должно быть. Хотя, ты ведь умеешь, мастерски умеешь выдавать желаемое за действительное, когда сны оживают, когда фантазии становятся реальностью. Мелочи, не правда ли, в тот момент, когда ты толком еще не знаешь, что дальше делать и как отнестись к тому, что праздника не предвидится. Все опять переделано, словно сама жизнь палки в колеса загоняет старательно. Об этой атмосфере только и остается, что грезить, но только не сознавайся, не простишь себе таких слов произнесенных. Нет-нет, пусть они останутся лучше твоей маленькой тайной. Это разочарование, он ведь не вспомнит о просьбе, а ты не напомнишь – никогда. Ну и пусть, улыбаешься, что еще тебе остается. Этот сценарий с самого начала был уничтожен, запорот, если хотите. Он обреченный, сценарий. Ты не сможешь произнести ничего из искренне желанного, он никогда не скажет, да черт возьми, очнись – ему не о чем, а ты испортишь все, в этом ты мастер. Вот и остается только светлая такая невесомая грусть, да надежда на то, что как бы ты не портила все это, все равно оно – к лучшему. Ведь, Фанни, она всегда спотыкается при волнении, вечно руки трясутся и последнее о чем вообще можно подумать находясь рядом с ней, так это что с балансировкой у девушки не возникало проблем ни разу в жизни. Печально, но и черт бы с ним, кто они вообще такие, для того чтобы мимо души скользить? А он кто такой? Сообщник ли, игрок, на большее рассчитывать не приходится, или ты вовсе и не хочешь уже ничего иного. Мэй, улыбнись, вот смотри сейчас обернешься к нему и улыбнешься, искренне главное, вот точно так же, как и всякий раз делала.
–Я не привязываюсь, по крайней мере к вещам, – разглядываешь его и знаешь, раз уж все равно взяла за моду говорить ему глупости, почему бы не продолжить эту тему, –Это твоя привычка, но ты заразный бываешь. Не знаешь как от этого места освободиться? – Бросаешь как бы, между прочим и не забываешь засмеяться. Сколь бы серьезно ты о чем не думала, знать это даже ему вовсе и не обязательно. Ну вот, тебя одно смешит, а его над другим уже трясет. И чем ему твоя одиночка так не понравилась? Ну разве же не очевидно, что она на камеру похожа, что ты ненавидишь всем своим сердцем, искренне ненавидишь оставаться в одиночестве. Опыты – это не страшно, ученые это вообще не страшно, страшно было находиться в этих чертовых комнатах. В тех самых, что без единого соседа, и это для тебя! Для той, что всегда находилась в толпе, которую никогда не оставляли надолго наедине с собой. Нет, пожалуйста, в любой момент ты можешь обратиться к любому человеку и он обязательно найдет тему для беседы. Да ты вглядись повнимательнее, ее до сих пор от одной мысли о возврате именно к этому трясет, колотит. Да только, разве же ты сможешь понять, что это и не от холода сейчас вовсе. Даже для истинного зрячего, эти грани будут слишком размыты, для того чтобы точно выявить - где что. Дрожишь, но он вроде даже не собирается тебя туда отправлять,  то единственное – самое ненавистное место. Именно поэтому сейчас торопишься, спешишь выкинуть эти мысли из головы, переключиться на что-то совершенно иное. Киваешь, ну конечно да, наверняка нужно, но только в том случае, если ты Лулу вообще представляешь, что собираешься дальше делать.
–Да, холодно – жутко, – на одном дыхании выпаливаешь, когда разглядываешь его, когда вглядываешься повнимательнее, –Зачем ванная? Нет, ты действительно не понимаешь, какая тут в этом всем связь? Вроде о тепле разговаривали… Так бывает, вот оп и на корню отшибло память на пример, или вот как сейчас, никак не можешь связать две совершенно очевиднейший вещи и потому краснеешь вместо того чтобы выдавить из себя хоть что-то адекватное и понятное. И знаешь, становится все-таки немного неловко, нет, вовсе не потому что сейчас перед ним в подобном виде находишься. Как-то внезапно начинаешь ощущать себя странно, словно какую-то дешевую комедию перед ним ломаешь, или еще что подобного же уровня вытворяешь. Только это ведь не правда все, ты же знаешь, что это все не правда и Лу наверняка даже не думает о подобном, правда ведь не думает? Только всматриваешься, стараясь побороть внезапно нахлынувшее чувство. Да нет же, ну с ним совершенно точно можно справиться, это не сложно, правда ведь – нисколько не сложно. Улыбайся, вот, уже лучше, смотришь прямо уверенно перед собой и улыбаешься. Это самое главное, тем более он как-то сам в очередной раз совершенно случайно, скорее всего, уничтожает ее. Всего-то одна и такая легкая, ничего толком и не значащая фраза.
–И когда мне начинать ее бояться? – Рядом встаешь, совсем рядом, ты опять забылась, опять начинаешь ощущать даже стен поддержку. Здесь дышится легче, весь этот чертов год выходило вдыхать как-то с надрывов, но это ты сама виновата. Не стоило себя мучить, терзать, ну вот зачем было раз за разом возвращаться к дилемме, ждет – не ждет, возвращаться – уходить? Ведь на самом деле все эти ответы никакой роли сыграть попросту не могли, всего лишь глупые фразы, причем даже односложные, –Я пожалуй, завтра этим займусь, если не забуду. Внезапно как-то даже для себя под локоть его берешь, для того чтобы перестать уже стоять в этой чертовой комнате. Здесь душно и холодно одновременно, ты дрожишь даже в тот момент, когда касаешься его, просто потому что бьет озноб ли, или просто от холода. Черт его разберет, это даже для самой Мэй слишком тонко пожалуй. Тянешься в сторону двери, старательно так тянешь, если бы он уже не был избавлен от рубашки, она наверняка треснула бы еще раз, а ведь самое главное, прекрасно понимаешь, что он и сам пойдет, упираться-то не станет, –Но, допустим, на несколько мгновений, допустим, что тебе может быть что-то лучше известно, – Искоса на него взгляд бросаешь, ни на секунду не прекращая свое движение к двери, –Это конечно же глупость, и все тут находящиеся это понимают. Ну, разве что о Рафаэле больше знаешь. Нет, ну а как вы хотели, совсем чтобы все гладенько звучало не выйдет, что-то хорошее же достаточно искренне ведь все равно необходимо сказать. А так и ляпнула вроде, и в то же самое время, не то чтобы это значительная какая информация была, –Так вот. Мы допускаем эту возможность. И даже больше! Вся неповторимость событий в том, что ты действительно можешь действовать на свое усмотрение, – смеешься, да-да, такое вот торжественное разрешение от Мэй. Нет, ну право слово, эта девица если уж очень захочет – она из всего цирк устроит, профессионально кстати, –Ванна да? А растираний спиртом не будет? – Шутишь конечно, но это пожалуй, все что осталось в твоих воспоминаниях о простуде, –Хотя да, столь ценный продукт, ты не будешь переводить так бездарно. Ну же, улыбнись хотя бы, а то этот просыпающийся зануда даже напрягает, немножко.

–Ты серьезно? Спирт пей сам, мне мои глазки еще дороги, – На одном дыхании, нет ну неужели этот сумасшедший говорил совершенно серьезно, он бы еще бензин вспомнил. Нет, ну что за дурак, видимо все что горит – для употребления подходит, не горит, но пахнет тоже тема. Замолкаешь, когда он проводит эту самую очевидную ниточку связи. Ты не о том слушаешь сейчас, не к тому прислушиваешься. Эта смена настроений, она убийственна, воистину убийственна, интересно, а с тобой Фанни происходит точно так же? Мгновение назад, он действительно хотел помочь, это было слышно, это так легко читалось, ты ведь поэтому и оказалась так близко, а сейчас, отпустить бы, отшатнуться, потому что вот он – лед, это не жаркое пламя, ледяное покрывало руки обжигает. Да пошел ты, взрослый человек, на первый взгляд кажется, чо взрослый, а в собственных желаниях разобраться не способен. Хотя казалось бы, ну в чем проблема, ведь именно на это и была отправлена вся твоя жизнь. На ублажение, на потакание собственным желаниям. И знаешь, сейчас, если одно настроение так легко сменяет другое, значит ты действительно жаждешь этой игры, ты хочешь поступать именно так. Хочешь, чтобы Фанни спотыкалась на очередном вздохе и не могла понять, где опять допустила ошибку. Это дурацкое ощущение, словно дрессировщик ждал, что ты сделаешь какое-то совершенно иное движение. Причем не так чтобы давно заученное известное, но что-то новое и зверушка еще к нему не привыкла. И получает кнутом получает, за то что ослушалась. Дурные дрессировщики, таких нигде не любят, их стараются выгнать прочь из цирка как можно скорее, от них пытаются избавляться, но они есть всегда. Только знаешь, с физическим, с ним справиться - намного проще. А тут что? Невозможно разобраться теперь к чему прислушиваться? То слова лгут, то интонации, они никак договориться не могут, никак не могут разобраться. Да пошел ты, ну, правда вот – иди к черту. Слишком много вокруг лжи и лицемерия, и… если Фанни и тут будет во всей этой грязи тонуть, то попросту придется – выбора не останется, как искать какое-то новое место для того чтоб отмыться. И не о ванной речь. И все же, на третьем десятке лет люди не меняются, они уже закоренели в своих привычках, да и Мэй не склонна играть в фею и пытаться изменить всех к лучшему. Не увидишь этого, не зря же девушка так настойчиво к двери тянет, это на лице написано, а увидеть – никак нельзя. Это усталость, это напряжение, это разочарование, словно связки на тренировке потянула, а вечером на манеж. И не сказать никому, замен не будет. Можно только спрятаться, сделать вид, что задремал или особенно сильно чем-то увлечен. Вокруг люди и они смогут понять, они смогут принять это, что самое главное, вполне возможно догадаются, но осилят – промолчать, но это они, те что живут на той же ноте, тем же дышат. И молчишь, знаешь ведь от этого места уже никто не спасет, ты погибла, пусть все еще жива. Это клетка, без решетки, она не пытается удержать и тем не менее все равно держит. Проклятый дом, хоть бы и желанный. Найти бы силы за порог скользнут, но однажды ты это уже сделала, на условиях игры извечной сделала и повторить сил нету. Ты всегда отсюда будешь убегать, навещая знакомых, только вот это точка возврата, чертова точка, и не справиться с ней, никак не справиться.
–Знала, ни к чему – не привязываться, кажется так? – Даже не через плечо брошено, нет, теперь и ты начинаешь получать удовольствие от этой странной привычки. Стены милее, они спокойны, есть даже шанс на то, что они подарят покой. Не договоришь, потому что произнести это – означает признать, а ты не можешь, по крайней мере пока не можешь, но ты ведь сделаешь все, правда Лу, обязательно сделаешь все, для того чтобы и фразу “ни к кому не привязываться” Фанни научилась произносить совершенно спокойно, безразлично, пожалуй что. Как знать, может и добьешься этого когда-нибудь, а пока Мэй даже в голове такие фразы прокручивать мучительно больно. Никто не заслуживает полного одиночества, нет людей, которым это наказание должно было бы быть даровано. Никогда – никто, только не его, не одиночество души, тебе действительно совсем не к кому обратиться и совсем не хочется, никогда? Не верю, пока дышу – не верю, пока способна еще вставать на руки, пока тянусь к этой высоте – не верю. Да пошел ты! Не надейся, не навяжешь, она смеется, разрушая это наваждение. Глупая, дурная паутинка, что опутала даже сердце – да нет для нее никакого места и быть не может, прочь сказала, прочь отсюда, даже не приближайся. –Не привязываться ни к чему, ни к кому, никогда. Дурацкая попытка убедить себя, не находишь? – Смеешься, ну а как иначе-то, просто смеешься, не желая толком пояснять. Это же очевидно, у каждого есть что-то, к чему он, она или они привязаны всем сердцем, у Фанни – это цирк, у Луи, не знаю, может картины? Просто оно есть, сколько не пытайся от всего убегать, оно все равно есть. Даже если сами холсты не имеют никакого значения, может то чувство с которым пишешь их, то чувство, что охватывает, когда поднимается занавес? У каждого свое, у каждого – есть. –А если не надо – не зачем пугать, – нет, ну что за напасть, ты опять…опять все карты путаешь, все виды меняешь. Да сколько можно, ты уж определись как-то, не одному тебе нужно определиться с линией поведения, знаешь ли, а то смотри, допрыгаешься, Мэй опять начнет ломать свою комедию одного актера, а тебе останется подстраиваться. Ладно, черт бы с ним, еще определишься, наверное, а нет, значит как обычно – женщины решают сами. Соберись, ты же способна держаться в любой ситуации. Он уходит, видимо разбираться с ванной комнатой, а тебе как-то слишком спокойно, это почти апатия, если бы ты только была на нее вообще способна. Ну надо же, несет что-то про ванную, про полотенца, халат, а все равно, ну как-то вот вообще до этого всего нет дела. Знаешь только, что туда уйдешь одна и каков шанс, на то что в тот момент, когда выберешься он еще будет в доме? Смотришь внимательно, да все ты видишь и что взгляд воротит, словно ущербная какая, как там этих калек называли? Юродивые вроде. Что ж как хочешь, раз так тебе проще, Мэй вполне способна, она умеет иногда не навязываться, а потому и рукой не задевает, предпочитая не дотрагиваться лишний раз. Прочь, мимо, вот и дверь за тобой захлопывается, выстроены, все стены, что нужны были выстроены как по нотам, надежнее любых засовов, никто теперь в душу не полезет. Жарко, тут действительно очень жарко, только не чувствуешь этого толком, гораздо хуже то, что в помещении ужасно душно, а ты итак вдыхаешь через раз. Склянки, банки, ты же знаешь, где все это стоит всегда знала, а потому находишь сразу, достаешь из шкафчиков, слишком много в руках, но они не нужны, большая часть из них ни сколько не нужна, слишком много – они падают, на пол, знаешь, это было бы красиво, разбейся хоть одна из них, но нет, пластик невозможно так легко уничтожить. А потому Фанни просто разглядывает их, как они катятся по полу, не поднимешь, не возьмешь, вон еще две осталось на полочке. Значит они и отправятся с тобой, забираешь, рядом с ванной ставишь, а знаешь самое забавно что ты даже не взглянула на этикетки, что в них? Какая разница, мыло-то всегда под рукой. Музыка? Да, пожалуй это было бы очень хорошо, но до нее дойти надо, а не хочется. Рядом с ней ложишься на пол, в воду не хочется совершенно. Пальцами по воде, еле-еле касаясь, она теплая, не горяча, теплая, а воздух вокруг такой тяжелый, вязкий и не уничтожить, не с собой же разговаривать?
–Нам бросили вызов, не зная о данном обете, в преддверии тризны звучат роковые слова, – хотя почему нет? Это же не кто-то там это ты, –Мы нового века, мы эры – отчаянья дети, – нараспев, негромко, для себя стараешься ведь, не для того чтобы кто-то услышал, –Где путь наш закончен, начнется иная тропа. Знаешь, под это туда бы до купола добраться, а не так вот рядом с ванной валяться. Ты же видишь, и помнишь, это он тот оркестр играл ее для тебя, когда вы пытались поставить новое шоу “Миллениум”. -Когда-то давно мои сны уже были тревожны, – Черт, ну надо же, сдаешь старушка, хорошо еще что никому, никогда этого не увидеть. Глаза слезятся, но это просто от жары наверное, от того что вокруг духота, не знаю правда, возможно ли такие причины, но для себя никто не мешает оправдать. В воду соскальзываешь, нет, вода к воде – это святое. А то в голове сумбур, а она пусть даже тепла все равно ведь способна освежить? Воздуха в легкие побольше, и туда под воду, под слой воды, на самое дно, так чтобы не увидели, не достали. Глаза открываешь, даже под этой толщей открываешь. Да ладно, ну что от этого может случиться-то? Ничего разумеется, конечно же ничего. Под водой спокойно, она немного давит на слух, так что в голове гудеть начинает, но там хорошо, начинаешь задумываться о том, какого это – утопленникам, что сами свою дорожку выбрали. Что доверились живительной последний раз в своей жизни. Какого это им? Вот наверное как тебе сейчас, постепенно начинает ощущаться нехватка кислорода. Терпишь, нет, это еще ничего страшного, пока совсем не страшно, только шум нарастает, все еще давит. Совсем не страшно. Смотришь на потолок, он слегка рябит, хотя вода наверное должна была уже почти успокоиться, помогает кстати, это легкое движение помогает расслабиться. Вот, вот оно, огонек легкий где-то там внутри, маленький, но очень уж навязчивый. Тихо, они тоже это ощущают, наверняка тоже это ощущают, интересно им при этом страшно? Наверняка, наверняка очень страшно, но это им, а тебе-то нет, Фанни она же просто ставит эксперимент, а вовсе не пытается под водой заснуть на веки. Сорвалась ну надо же, как-то резко перемкнуло и не смогла больше ни мгновений так усидеть. Воздух жадно, кашляешь, нет, они все-таки странные люди, все эти самоубийцы, что же их так ведет за собой. Разглядываешь поверхность воды, взвешиваешь, раздумываешь, может, рискнешь еще раз, торопиться все равно некуда, сколько шансов на то, что Лу еще где-то там неподалеку? Хотелось бы верить, да не выходит. Это же такая прекрасная возможность выйти из дома, найти любую, это ведь не сложно и лишний раз напомнить Фанни о ее месте. Да, только так, ты знала и готова к этому была и будешь, пожалуй что, просто горько немного и от этой горечи можно спрятаться, да-да милая, ну конечно же обратно, туда на дно, где под толщей воды можно думать только об этих странных людях, и чего творят глупые? Где единственной мыслью останется жар в легких, но это потом, конечно чуть-чуть попозже. А пока опять – просто нельзя вдохнуть, если не хочешь воды наглотаться. Сколько в этот раз выдержишь? Через сколько сдашься? Можно было бы начать отсчет, ты же любишь их Фанни, любишь считать мгновения, но не в этот раз, пусть они останутся не познанными.

Легкие жжет, раскаленным железом жжет, в который раз ты проделываешь этот фокус уже? Ты просто не способна оставаться под водой достаточно долго, может все-таки инстинкт самосохранения не окончательно притупился в твоей голове, но и себе не изменяем, правда ведь? Риск он всегда будет с тобой, причем исключительно во имя того, чтобы существовать. Каленым железом, воздуха не хватает и ты не можешь, просто не можешь больше терпеть это, хотя стараешься, действительно стараешься. Пара секунд, еще пара секунд выигранные в этой странной игре. Забавно, не правда ли? Даже оставшись наедине с собой ты продолжаешь во что-то играть. Черт, ну неужели иначе уж невозможно существовать, может больна? Вечным стремлением играть? Тяжело сказать, и кстати за этими размышлениями ты получаешь еще несколько мгновений в воде, только дольше – невозможно, а потому в очередной раз приветствуешь поверхность, резко выныривая. Кашель, ну конечно же, организм не ты, он не может понять, что ничего ему не угрожает, что это не попытка лишить себя жизни, да ведь это даже не попытка сделать себе хуже, поизмываться над собственным телом. Ну что вы, всего лишь игра, а я ведь говорила, Фанни…с каждым шагом, она делает эту игру все сложнее, толи желая отделить ее от реальности, толи наоборот пытаясь смешать их в единую субстанцию. И нет, ну конечно же это не игра в слабо, не с самой собой же в это резаться? Так, всего лишь попытка проверить собственный организм на прочность. Понимаешь, ну Фанни она ведь всегда-всегда делает это, каждый день, доводя до крайностей. Не сумасшествие это, ни капельки вот, просто каждый ищет в мире что-то свое, каждый устраивает свою собственную проверку. И девушка, что предпочитает падение с высоты тому, чтобы поваляться с книгой на диване, ну не худшей вариант еще для общения. Зато не застанешь с иглой, не поймаешь полностью опустившейся, не будет никакого воздействия, попыток добиться невозможного. Только в игре, а она хоть изредка ведь, хоть иногда отпускает. Кашляешь, потому что на этот раз почти заигралась, легкие до сих пор горят, ты не можешь успокоиться, жадно хватаешь воздух. А он влажный, он теплый, или нет, после этой воды он кажется раскаленным. Но ничего, это не проблема, действительно не проблема. Сейчас, пара вдохов, когда ты все-таки заставишь себя успокоиться. Пульс, вот он бешеный пульс, биение сердца, что заглушает все, точно также как там под толщей воды, для тебя единственным звуком было ее давление, так и здесь сейчас ничего кроме собственного сердцебиения ты не слышишь. Взглядом по воде, кончиками пальцев по поверхности, ты опять за старое? Или все-таки хватит на этот раз? Стоп, нужно уметь говорить себе стоп, а иначе получишь еще одну зависимость, кто знаешь, что следующим взбредет тебе в голову. В этот раз вышло остановиться, не позволить подождать “еще чуть-чуть”, но кто знает в какой момент, это доведет до края? Когда уже не хватит сил подняться. Подстраховать-то некому. Улыбаешься, рядом вода, рядом эта странная температура, рядом – да все что угодно, кроме поддержки. Ни тебе каната, ни сетки, ну и ладно. Можно подумать – это первый раз, когда приходится без страховки выступать. Мочалка, вот она под правой рукой, и когда ты успела ее прихватить, хотя нет, это и не ты вовсе. Только сейчас замечаешь, какой повсюду – кошмар. Губы дрожат, нет, не потому что обидно, потому что в толк взять никак не можешь, как ты раньше этого не заметила вообще? Смеешься, в кашле заходясь, черт, доигралась девочка, но это ничего – это быстро пройдет, не знаешь наверняка, просто как обычно – чувствуешь. Забавно, даже не обратила внимания, это все вода – вечно для себя его отбирает, эгоистка. Даже не смотришь на пузырьки, нет уж, ты их конечно каждый раз берешь, но…балуются с ними пусть другие. Мыло оно такое привычное в воду, роняешь, не то чтобы специально. Пена, да может от нее ты бы и не отказалась сейчас, пузыри они всегда стремятся к воздуху, с ними можно поиграть. Не торопишь, совершенно вот не торопишься. Стены дома, они и здесь такие же, а туда наружу совсем не хочется, потому что страшно немного, ты слишком сильно веришь в то, что его там – нет. Даже мысли не допускаешь о том, что мог остаться, мог предпочесть провести остаток ночи не в баре, где будут женщины, где будет выпивка, а в пустом доме, где кроме Фанни ничего и нет. Не привязывайся к вещам, не привязывайся к обстановке, цени людей, они долго будут с тобой, все остальное слишком переменчиво. Не вспомнишь уже толком, кто тебе об этом сказал, скорее факир, это с ним ты проводила большую часть своего времени, а может и нет… Давит только немного это осознание – торопиться не за чем. Жесткой губкой по коже, ты бы предпочла обойтись хозяйственным мылом, да его в этом доме попросту и не было никогда. Ну, по крайней мере ни разу в жизни, ты еще не находила его, как ни старалась. По коже, без излишнего нажима, не грязной ты себя определенно не чувствуешь. Вот знаешь, как иногда бывает, когда стараешься словно бы даже кожу с себя соскоблить. Мягко, осторожно, сегодня Фанни не за что себя недолюбливать. Только сколько можно и с этим тянуть, ты ведь знаешь почему не торопишься, почему стараешься лишнего шага не сделать, все неспешно. Это пугает, ну правда вот очень пугает, опять выйти в совершенно пустой дом. Ты не знаешь, не видел, а рассказать попросту некому, как Фанни бежала отсюда, ускользала для того чтобы навестить кошку, прикинуться тенью Габриэля, да вон поболтаться рядом с Миэй, все для того чтобы не думать ни о чем в пустынном доме. Ты как сейчас, вот прямо как сейчас где-то пил, или развлекался, а Мэй оставалось лишь беситься по своему, одиночество для нее худшее наказание, и даже сакура иногда не спасала. И снова тут, снова в ожидании того момента, когда внеочередная муза переступит порог кабинета и ты прикроешь дверь. Знаешь, ее ведь не зря ни разу, никогда не было даже рядом в эти мгновения. Несколько шагов по сакуре и “Здравствуй Кара!” поиграем? Так просто на самом деле не думать ни о чем, когда не существует ни одного мгновения, когда тебе дозволено грустить – это очень просто, научиться не думать ни о чем. Замираешь сейчас, когда, наконец, прощаешься с водой, не торопишься – некуда, но и дольше в ней оставаться ты попросту не способна. Любопытно только совсем немного, совсем чуть-чуть он уже выбрал на сегодня кого-то, или еще присматривается к тем, что находятся в баре. Улыбаешься, да нет, знаешь, тут даже о горечи речи не может быть. Всегда ведь знала об этом, всегда принимала, всегда мирилась с самым главным, что тут только может быть “не твоего ума дело.” Это же элементарно и очевидно, то что никак тебя не касается и трогать не должно, а раз не должно – не будет. Самовнушение – это лучшее, что в жизни придумали и самое надежное кстати. Смейся-смейся, ты ведь хотела бы сейчас быть в доме не в одиночестве, а так, желание прямо с лихвой восполнится, смеешься, да в доме будут трое, пока ты очнешься первой и не скроешься в ожидании их прощания, вот потом…потом ты вернешься за своим заданием, а он опять в бар, и только остается, что смеяться, хохотать, потому что привычки людей менять некому, незачем и роль бога тебе претит.
Полотенце, пушистое теплое, оно избавляет от последнего воспоминания о воде, стирает, забирая, волокнами впитывая даже воспоминания о той странной игре, что ты с собой вела. Все до капли, насухо, пожалуй это все, теперь только остается решить, что делать дальше. Взглядом по комнате, вон халат, о котором он говорил, но ты ведь не тронешь эту вещицу, правда Фанни? Конечно же нет, он еще пригодится самому Луи, если конечно он сюда сунется потом утром. Легкий флер вокруг витает какого-то не присутствия, чувствуешь его слышишь. Он не пугает даже, скорее подталкивает к мысли, что вот оно и будет все как раньше, разве что тебе будет сложнее дышать спокойно, но этого ведь никому узнать не дано, ты не позволишь, ты не так глупа, чтобы пугать этим Луи. А он испугался бы, наверняка испугался, и попросил бы поискать другое местечко, чтобы не забивала голову всякими глупостями. Наверняка, а потому тише милая, это же смешно, очень смешно. Чур меня, или это только слышится? Можешь только выдохнуть гулко-глухо, что-то о том “кто там”, хотя тебя наверняка не расслышат вовсе. Слишком уж невнятно произносишь. Черт, так кто же? Голос, слышишь голос, отдается в помещении, с сомнением на воду смотришь, рукой проводишь. Может на самом деле ты все-таки заигралась, последний раз оказался летальным? И теперь будешь вечно бродить по миру, да слышать желаемое? Между прочим, так к сведению, не самое слабое наказание, призраки они ощущать не умеют, а слух им терзать вечно будут. Но нет, тела-то там нету, к тому же ты прекрасно чувствуешь собственны прикосновения. А значит и идея, что ты заснула тоже отметается. Практически не разбираешь, что он там говорит, но обознаться точно не могла. Какого дьявола, не ушел? К двери подходишь, в полотенце кутаешься. Улыбаешься, нет, ну надо же на каждой улочке бывают свои собственный праздники, и пожалуй, того что попросту не сбежал – этого вполне достаточно. А к остальному Фанни даже не пытается прислушиваться, какая разница, что конкретно ты там несешь?
–Что это? – выглядываешь из-за двери, вот прям как в детстве из-за угла подсматривали, нетушки, прямо вот так вот сразу и выйдет по первому желанию и вот прямо в полотенце. Знаешь смущение оно такое избирательное иногда бывает, вот прямо как сейчас, когда нагой выходить ни разу не стесняешься и вообще тебя не напрягает взгляд, а сейчас, когда все что можно разглядеть – это лицо, да небольшой кусочек полотенца, что плотно облегает тело и смущаешься, немного. Надо же протягивает что-то странное, блестящее и розовое…
–Ты купаться собрался? – Так как бы между прочим интересуешься, только сейчас замечая, что он оказался полосатым и вообще напоминает тебе упорно Теодора, этот милый дядька был у вас в цирке силачом, гирьки в воздух подбрасывал. Он обычно прямо перед твоим выходом появлялся, для того чтобы отвлечь внимание от устанавливаемых высоток. –Хотя нет, ты же не самоубийца зимой в море лезть? – Смеешься и знаешь, это спасает как-то, разряжает настроение, хотя ты не можешь никак в толк взять, зачем ему сдалось переодеваться. Приглядываешься, да нет, явно не шутит, он действительно эту розовую тряпочку принес именно для тебя. Ну, хорошо, ладно, забираешь и обратно прячешься в ванную комнату. Внезапное совершенное чувство, с которым ты никак не можешь толком разобраться, потому что рядом с ним совершенно спокойно, не напрягаясь, не беспокоясь способна пойти без тряпок, но тормозит что-то, надламывается, запрещая переодеваться рядом с ним. Натягиваешь костюм, впору, впрочем, с ними вообще сложно ошибиться. Синтетика, она прекрасно обтягивает тело, и было бы очень сложно с ним промахнуться, ну с размером естественно. Почти влитое и знаешь, возникает это странное желание – проверить его на прочность. Интересно, это декоративная вещица, или действительно пригодная к использованию. Черт, вот до зуда знаешь ли интересно и ты еле удерживаешься от того чтобы не опуститься на этот пол. Стоп, пожалуй, стоп, и остается только выйти, –И что творится в твоей голове? – улыбаешься, вопрос задаешь моментально, в то мгновение когда покидаешь ванную комнату. Так чуть-чуть любопытство, но по большей части чувствуется только радость, от того что промахнулась. Ошиблась, его может действительно не тошнит от твоего присутствия, или это может следствие долгого отсутствия? При любом варианте, это пожалуй лучшее, что могло сейчас случиться. –Ты похож на Теодора, – выпаливаешь как-то внезапно даже для себя, вот совсем недавно об этом думала, а потом выпалила, –Только он был выше раза в два и шире в четыре, знаешь, такой герой былинных сказок и одевался всегда вот точно так же, – Говоришь, ну ладно уж оно само как-то полетело, так зачем искусственно останавливать?
–Он очень любил свои гири и детский смех, вот прямо вот безумно любил. Над ним всегда потешались и спрашивали, где забыл верхнюю одежду, те же самые дети и потешались. Только он прощал их всегда, они же глупые и к тому же так искренне радовались придуманному. Причем в каждом городе – одно и тоже, а ему не надоедало, пусть слышал уже в сотый раз…. – Улыбаешься, глупо как-то выходит, что ты ему вообще несешь, можно подумать хоть сколько –то интересно, –И не похож ты на него вовсе, но похож почему-то.

Неловко, так всегда бывает в те мгновения, когда чей-то взгляд оказывается слишком пристальным, волнуешься ужасно, хотя причину толком разглядеть не можешь. Ну подумаешь смотрит, подумаешь изучает, в конце концов это не то, что может вообще захотеться скрыть, знаешь ли. И тем не менее, мнешься, а знаешь почему…это то, что ты никогда скрывать не стремилась, то что за тебя везде и всюду говорить начинало и одновременно то, что никто не видел лет десять так точно никто. Ты же помнишь этого, не помнишь точно когда последний раз выходила на арену, когда так и не успела, не угадала момента, а потому не сказала родному шапито “до встречи”. Кстати да, с манежем никогда не прощаются, артисты цирка они и друг с другом никогда не прощаются толком, до встречи, до скорого свидания, а вот на те что именно с разлукой связаны слова у них жесткое табу. Прощаются с мертвыми, с теми, кто уже никогда не сможет вернуться в семью, а всех остальных ждут, потому что должны ждать. И знаешь, Фанни грустно, совсем немного, но грустно сейчас, потому что она не знает и никогда не сможет узнать, попрощался ли с ней манеж, все те люди, что остались там, где-то далеко… или все-таки, они еще верят в это “до встречи”. Это невольная грусть, которая неизбежно настигает каждого из тех, кто не своей волей попал на этот остров. Одно дело примириться, дугое принять и совершенно иное – это научится без тени, без доли печали вспоминать о том, что осталось вне досягаемости. И так выходит, что сейчас глядя на Луи она невольно вспоминает и о Теодоре и про факира, и про Салли, ту что метала ножи, даже Паффи не остается без внимания, хотя как вообще забыть о существовании слона. Это светлая грусть, потому что они где-то далеко, но они же существуют, да большинству там уже, черт, ты же никогда не задумывалась об этом раньше, сколько из них еще в труппе, тебе почти тридцать, а им? Под пятьдесят, сколько их в этом возрасте еще способны выходить на манеж. Нет-нет-нет, невозможно, гонишь прочь, прогоняешь словно бешеного зверя эти мысли, они не имеют права на существование. Теперь, когда ты точно знаешь, что вряд ли уже встретишься с этими людьми, ты можешь тихо мечтать о том, что они будут вечно ждать тебя, а потом, когда-нибудь много лет спустя, ты найдешь их там, в том месте, что всегда приходит по ночам. Только это потом, это точно потом много-много лет спустя, а сейчас, теперь манеж еще не говорил “прощай”, он ждет свою заблудшую дочку и остается только хранить ему верность, не имея ничего под рукой, даже возможности как-то донести об этом до алой арены, но она ведь знает, не может не знать. Мэй, ты ведь всегда будешь подле нее, пусть и так, пусть не рядом и все же подле. А сейчас, сейчас ты ловишь этот странный взгляд, он какой-то даже слишком искренний, не пытается найти очередную стеночку, для того чтобы в очередной раз сделать вид, что она намного интереснее. Хотя может это блеск ткани, она ведь создана для того чтобы привлекать внимание, приковывать к себе взгляды, что ж тогда ты ей, пожалуй что даже благодарна. И говорит, и каждое слово ловишь, не желая упустить, недоверчиво ловишь, с каждым из них убеждаясь словно, что это какая-то странная галлюцинации. И все же нет, только что он коснулся, ты же чувствовала его тепло, не могли же технологии уйти так далеко вперед за то время, что ты просто принимала ванну? И как-то не по себе немного, потому что сама под цвет костюма становишься, а единственная причина, по которой ты до сих пор еще не растянулась на полу, так это то, что стоишь на месте, зная о своей привычке запинаться даже о воздух, при сильном волнении. А еще он зачем-то туман нагоняет, хотя в комнате итак достаточно пара знаешь ли, между прочим вон прямо из дверей идет, еще бы эту комнату ведь никто не прогревал, а в соседней – баня практически оказалась. Только вот ты просто киваешь в ответ, предпочитая на этот раз на слова не размениваться. Пусть – он хочет, чтобы Фанни подождала, пусть радуется, он научил эту девушку ждать, причем с помощью одного единственного урока, занятия научил. Догадываешься когда?
–Я не люблю родео, быки там артисты одного единственного выхода, а тореро практически не меняются, это нечестно, – Ну правда же не честно, их там пять или шесть, Фанни помнит, она была в Мадриде… Помнит эти бои быков, когда их убивали, на глазах у детей, женщин, помнит очень-очень хорошо, как никто, ни один человек из труппы не смог усидеть на месте – все они ушли не дождавшись конца. Воспоминания о том, насколько бережно относится дрессировщик своему товарищи, к тому без кого не сможет работать попросту и это – оно никак не соотносилось. И не надо говорить о том, что они знали на что шли, ложь – понятия не имели, им обещали просто зрелищное шоу, в которому участвуют люди и быки. Циркач не самый образованный человек и зачастую обмануть его не так сложно, достаточно попросту недоговорить. –Круто? Нет, я все-таки была не права, у тебя все задатки самоубийцы, – смеешься, да уж от людей можно ожидать многого, можно, да только вот нету ни единого шанса на то, что ожидания оправдаются и при этом не превзойдут все представления, нет, одного из двух условий обязательно окажется нарушенным. И какое именно сейчас, сказать очень сложно, невозможно практически. –Наверное, он большие, очень, – серьезно, стараешься изо всех сил говорить серьезно, киваешь головой соглашаясь с тем, что ну конечно же нет. Только видишь, очень хорошо видишь – он что-то задумал, может не желает мирно соглашаться с тем, что не способен таким стать? Нет, ну вот? Прочь от земли, не осознаешь даже как сменила свое местоположении, только и остается, что звонко смеяться. Он держит, надежно наверное, ну точнее лучше бы держать надежно, потому что последнее о чем думает сама Фанни, так это о том, что может стоило бы в этом не легком деле помочь. Нет, она слишком хорошо помнит о том, что Теодор ни разу, никого не уронил и пусть он поднимал только детей, а сама Мэй уже давным-давно не напоминает это создание, и пусть он совершенно не похож на Луи, хотя почему одни пусть? Если в именно этом и заключена львиная доля всех поступков? И девушка смеется предпочитая хлопать в ладоши, в такт какой-то странной мелодии из головы, смеяться, следя за его движениями и уж точно никак не реагировать на это его “держись”. Уж простите, сами взялись катать, так будьте добры делать все качественно, не дождетесь проще говоря, она конечно может и вцепиться, но скорее всего только в тот момент, когда ситуация достигнет критической отметки, в упрощение – в тот самый момент, когда они начнут приветствовать пол. К тому де, она совершенно уверена и дело даже не в быках, да не уронит, потому что – поймал. Хотя сколько на это было шансов, сколько было секунд для того чтобы достигнуть точки назначения? Но ведь справился. Так откуда же могут появиться идеи о том, чтобы не доверится? Идет прочь отсюда и даже, ну не то чтобы совсем не любопытно просто и этого достаточно, словно большего не требуется. Ну вот он еще и начинает что-то странное нести, хотя нет слова очень знакомые, только их никогда в этой жизни не получится нараспев произнести. Они какие-то очень спокойный и одновременно с тем строгие, а еще оставляют странное такое ощущение, что именно после подобного люди и идут со спокойной душой с гранатой на шее на пример под танк. Об это кстати тоже факир рассказывал, вообще все познания в истории у Мэй ограничивались именно его домыслами-историями. Он громкий, очень громкий и это настораживает, заставляет прислушиваться к тому, что происходит вокруг. Но ты же обещала не торопиться узнавать, помнишь, что все должно быть постепенно, а потому стараешься уделять больше внимания именно стихам, а не чему-то другому. Мелодия настырная, но когда просят, отогнать можно все что угодно, не правда ли? Хотя не знаю как вы, а Мэй может. И…здравствуй пол, хотя там в воздухе болтаться было пожалуй что забавнее, но по крайней мере он не торопится сбежать. Глаза закрывает, ну ладно, пусть и в этом – пусть, послушно жмуришься, подчиняясь. Сюрприз, то что у него вообще нашлось розовое трико уже сюрприз, что еще там в эту головушку заглянуло-то? Единственное, но, теперь уже ничего не прячет мелодию и ты знаешь ее, очень хорошо знаешь – это Лунная легенда, черт, что же он натворил? Милая мелодия, но болезненная ведь, ее знает каждый из вас, ее помни каждый, но ты ведь не знаешь, скорее всего даже не понимаешь о чем она… А ведь там – дитя луны, тот первый кого забрали от людей, и матери смерть…она мила лунная легенда, но надежды в ней – нет.
Смотри вокруг внимай, это он цирк, которого нет на острове, но который есть так близко, совсем рядом. Все блестит, все искрится повсюду это шальное веселье… Их много, они повсюду, они сверкают и напоминают о существовании шика. Этого просто шика аляповатости, когда рядом зеленый, красный и желтый смотрятся гармонично, когда повсюду ужасные сочетания, раздражающие глаза, но они – лучшее, что только можно придумать, и знаешь, то что пока она не может выдавить ни одного слова, пожалуй лучший из возможных комплиментов. Два шага вперед, для того чтобы оглянуться, ты видишь этот восторг? Эту сказку, эту маленькую сказку, глаза блестят, только на этот раз не от воды, в отличии от тебя она может позволить себя открыв рот оглядываться по сторонам. Она может позволить себе подойти к этой лампе, наклониться к ней, всматриваясь в фигурки. Может даже легонько дотронуться до них, заставив качаться. Они ж прекрасны, своей не сочетаемостью цирк и прекрасен. Тени на стенах, что хочется поймать, но вот этот порыв уже перебор немножко, хотя ты тянешься к ним, касаешься стен, без возможности долго оставаться на месте. В постоянном движении от одного к другому, а главное, мелодия понята, поймана, ты любишь ее, пусть бы она и была столь грустной, столь плачевной об этом белоснежном ребенке, что появился у цыган. И ты не замечаешь того момента, когда начинаешь тихо подпевать этой пластинке, она скрипучая, она живая – в этом вся прелесть пластинок. Они помнят, все то что прошли и царапины лишь добавляют какое-то новое звучание, когда пластинка начинает слегка хрипеть на пример. Диски мертвы – первая царапина и он уже не заиграет, а пластинка стерпит, и нельзя стаять, потому что качает куда-то в такт музыке, потому что только одно желание остается в голове двигаться и ты не знаешь, просто не знаешь как с ним бороться, а потому предпочитаешь покориться. Знаешь как это, когда по середине комнаты на тебя вдруг находит желание коснуться пола? И вместо того чтобы наклониться, предпочитаешь опуститься на шпагат, локтями на пол, озираешься по сторонам. Да, знакомо, так это и было, рядом бродил силач, мимо ходили клоуны, и выкатывали тебе твой шар. Это было сказкой, безумной вечной сказкой. И она не отпустит, никуда не отпустит и это “с возвращением” звучит как-то особенно гармонично, ты смеешься, смеешься, когда делаешь свой следующий шаг, нет конечно же, ты не можешь просто подойти, тут это не дозволено, по законам цирка – не дозволено, а потому Фанни остается только опереться на руки, так вот постепенно поднимаясь с пола, на руках, ну конечно же ты пойдешь к нему именно так. Это ведь сказочный мир и правила тут совершенно другие, знаешь ли. Медленно, специально притормаживая, подходишь, так не очень удобно, с одной стороны, а с друг, ты специально опускаешь ноги так, чтобы встать на мостик, а еще так легко поднимать, когда руками карабкаешься по другому человеку, медленно осторожно, она ведь тягучая, она неспешная мелодия и не потерпит резких движений. Наверх, ну вот, теперь ты спиной оказалась к этому человеку и так нельзя, не пойдет, именно поэтому поворачиваешься. Шепчешь спасибо, но и этого мало, как-то слишком сухо, нет разве? Мелодия звучит, достигая своей точки не возврата и обнимаешь его порывисто, резко, –Домой? Вот пожалуй и все, что хочется уточнить сейчас, хотя нет, ты знаешь ответ, и произносить это вовсе не обязательно. Просто прижаться, теснее, потому что в этом мире ты смогла бы по-настоящему позволить себе все. И даже эта грусть, что не может покинуть тебя, да просто потому что это место напоминает о том, другом доме из прошлой жизни, даже она в радость. Да и нечего бояться, это первые порывы, когда сначала не знаешь, что сказать и действуешь просто – по законам жанра, и последующее, когда точно знаешь, что хоть что-то произнести надо, но не знаешь что, вот и предпочитаешь опять действия словам. В этот раз даже сомневаться не зачем, тут рады, тут ждали, пусть и позже, но даже донести смогли, а теперь просто твоя очередь, вот так обнимать, не позволяя отстраняться. И не бойся, ну что ты, бояться нечего, Фанни еще опомнится, обязательно отпустит, вспомнив, что нельзя.

Ну надо же вылетело-вырвалось резко внезапно, а теперь уже и сама не рада тому, что выскочило. Нет у тебя дома, Фанни, нет и не было никогда и более того девочка, ты ведь прекрасно знаешь, отдаешь себе в этом отчет не будет. Сегодня здесь, завтра там, за качающимся вагончиком, пусть теперь у него и стенок-то нету, пусть теперь это лишь образ в голове, но все же. Понимаешь, знаешь, чувствуешь, нет дома, да и пошел бы он к черту этот дом, просто ком в горле застревает, потому что вырвалось. Желанное, может даже не какие-то доли мгновений действительно желанное, но ведь не нужное. Тихо-тихо за мелодией в след, ты ведь знаешь, слышишь, до сих пор помнишь, что бывает, когда кочевой пытается устроить. Вон, она прямо сейчас выводит своим голоском, Лунная легенда, напоминает о том, что происходит в тот момент, когда желаешь невозможного. Он убил цыганку, убил потому что ребенок был белоснежным, потому что был луне обещанным, уничтожил, убил и так никогда и не смог бы ничего понять. Это жизнь такая, и именно за ней ты шла все это время. Поэтом в горле ком, поэтому теперь не знаешь, что из себя выдавить, предпочитая просто молчать. Слишком часто, слишком много в этой жизни ты говоришь глупостей, хватит, иногда стоит попросту – заткнуться. Необходимо, это действительно необходимо. А потому ты молчишь, позволяя себе вслушиваться в музыку, лишний раз дернуться боишься и какая разница. Ну да, это явно сугубо твоя инициатива, к которой относятся попросту “никак”, не толкнул, не оттолкнулся, да и бог с ним. Может даже получится к подобному привыкнуть, ну как знать? Улыбаешься, мыслям улыбаешься, они легкие невесомые, как мелодия эта невесома и знаешь, пожалуй к лучшему, что мысли перебивают течение этих напевов, слов. Она слишком тяжелая, горькая, да родная, но безумно тяжелая. Под нее выходит пьеро, под нее танцует грустный клоун, черно-белый знаешь ли, но никак не все остальные. Здесь, может появиться что-то затяжное такое и грустное, обязательно грустное, хотя сама мелодия – именно она подарила эту песенку для цирка. Невесомость и груз, не сочетаемость, она самая и делает эту вещицу столь дорогой, близкой Фанни.
Эй, ты что творишь? В глаза, только если Мэй действительно видит твой взгляд, то ты ведь даже сейчас, предпочитаешь изучать что угодно, да не ее. Сколько ни пытайся скрывать это видно, всегда было и будет видно, хотя нет, о чем это я, ты вряд ли вообще об этом задумываешься. Просто Фанни, она же видит, что взгляд отсутствующий совершенно, где-то там, в неведомо далеко, там где самой девушки, пожалуй и существовать не может. И черт, ну больно же идиот, хотя с другой стороны по местам все расставляет, элементарнейше так позволяет разобраться и осознать. И то что ты позволяешь себе подобное поведение, и что предпочитаешь коснуться губ и мгновенно, сразу отбросить, отшатнуться словно от больной. И только попробуй сказать, что возможно не заметить, что обижаешь, что можно не увидеть этого, потому что шторы задернуты, потому что только тени вокруг и видно. Да нет же, это можно не увидеть лишь в одном единственном случае – если не смотреть. И да, пожалуй, лучше не смотри, даже не пытайся разглядывать. Это даже и к лучшему будет, Фанни почти разобралась для себя по крайней мере, так, ну если уж толкаешь настойчиво к этому варианту, так будь добр делай это до конца, знаешь ли. Обидно боже, но только разве об этом можно как-то поведать, не изменяя себе? Нет, невероятно, все, что остается держаться.
–Я не ядовитая знаешь ли, и даже не инфицирована, – Смеешься, только как-то зло получается отрывисто, прочь пятишься, даже не смотришь куда именно ноги ставишь, да какая к черту разница вообще, Ну вот, может хотя бы поэтому стоило, что спотыкаешься, запоминаешься. Но нет, это было бы перебором, право слово, вот только растянуться еще по середине комнаты сейчас не хватает, ты бы себе никогда не простила. Это злость берет, на себя, на чертову клетку, это она помогает сориентироваться, вовремя подставить ладонь, оттолкнуться от земли и вместо того чтобы встретиться с полом вновь оказаться на ногах. Отворачиваешься, ну конечно же, а чего тут еще можно было ожидать? Теперь уже ты боишься прямых взглядов, ведь понять ясно дали вполне, эта игра в прокаженную, и да пошли вы все с такими условиями. Даже тут, надо же, ты уже забыла эти ощущения, забыла это чувство разочарования, когда вокруг царствует сказка, но даже в нее умудряются вмешаться, желающие уничтожить. Затравленно как-то смотришь, и именно это лучше бы не увидеть, непозволительная роскошь. Продолжаешь пятиться пока наконец не упираешься спиной в стену, случайная подпорка, да пожалуй она сейчас кстати. Это совершенно такая не лишняя возможность перевести дух, набрать полные легкие воздуха и бесшумно его выпустить, раза два три – безотказные рецепт перед выходом на арену, так что и здесь сработает. В этом ты совершенно уверена.
–Но ты не беспокойся, я никому не скажу, твоя репутация не пострадает, – ядовито, могло бы быть, да ты толком и не умеешь, вот колоть умеешь, а по настоящему и со вкусом сочиться ядом так и не научилась, не было достойных преподавателей на дорожке. –У всех есть камень преткновения, у каждого свои убогие, –Смеешься, да это действительно выручает, настолько что ты позволяешь себе даже пару шагов прочь от стены, поближе к лампе, что продолжает свою незамысловатую игру и пускает тени по всей комнате. Ночь, да? Вокруг наверняка царствует ночь, или может уже утро, ты ведь даже не следила за этим толком, но…без разницы, не чувствуешь усталости, ничего толком не ощущаешь, так немного сожаления, щепотка горечи, но все будет прекрасно. Иначе с тобой и быть не может, не правда ли?
Лампа, пластинка…за одной взглядом следишь, ко второй рука тянется. Вот прямо к тем щербинкам, что ее поверхность украшают, но одергиваешь руку, нет нельзя. Когда ты слишком многое начинаешь себе позволять, постоянно происходит какая-нибудь хрень и пока она слишком близко к Фанни находится, для того чтобы снова забыться и перестать контролировать собственные действия. –Зачем тебе это понадобилось? – почти бесцветно, с легким налетом любопытства, потому что во всю ту картинку, что ты только что в голове выстроило это укладываться не желает, или это ты не желаешь укладывать? Ну смотри, пока не видели, решили порадовать даже, что-то сделать, пока ты была за стеной и невозможно было разглядеть, пока изучают стены, или попросту насквозь на пример смотрят, может она действительно именно тут и зарыта эта злосчастная собачка? Как только дымка на нет сходит и является понимание того, кто конкретно находится перед Луи, тут-то мозг работать и начинает, напоминая о том, что к этому прикасаться не стоило бы. Да, знаешь что, пожалуй и этот вопрос Мэй поторопилась  задать, слишком сильно поторопилась, надо было-то всего лишь слегка пораскинуть мозгом. Эх, какая незадача вышла, но ничего, она обязательно, ну вот правда – обязательно постарается учесть это на будущее. И да, если желаешь избавиться от постоянного присутствия Мэй – лучше попытаться все же выгнать, потому что даже после подобных вполне понятных для себя, естественно, выводов она никуда не собирается. А еще свято всех убеждала, что не мазохистка, видимо просто – больная.

Знаешь что? Ты всегда убегаешь, от проблем ли, или еще от чего, того знать мне не дано, да если честно и не хочется совершенно. Фанни не будет искать оправданий, ни тебе, ни себе не будет. Ей это незачем, совершенно вот незачем. Просто все было очевидно с самого начала, а то что ей в ее головушке что-то пригрезилось привиделось, так это просто жизнь поиграла, так судьба повелела, или еще что напело, какая в общем-то разница? Просто ты отмолчался в очередной раз, предпочитая ничего не говорить, молча слушать, всего лишь вопросы, да от всей души, от всей возможной вообще колкости. И то, что произошло потом было очевидно, было так ожидаемо, что от боли мышцы свело, честно. Все что можно было сделать, это опять, снова прислониться к стене, вжаться в нее, постаравшись раствориться. Фанни видела, как ты предпочел побег, слышала, хотя нет, скорее чувствовала как закрывается дверь, потому что дом не позволил этого скрыть, или потому что так просто показалось? Но нет, факт есть факт, в какой момент закрылась дверь Мэй знала наверняка, пожалуй именно поэтому позволила себе беспрепятственно выскользнуть за дверь, для того чтобы отправиться бродить по дому. Ты обещал, ей сообразить что-то с одеждой, но разумеется, как же, даже этого слова сдержать не способен, или как там? Решил что итак сойдет, да? Да иди-ка ты к черту, пьяный художник, со всей своей жизнью можешь туда катится. Мэй искала сумку, все что ей нужно было сейчас от этого опостылевшего так внезапно дома – это обычная спортивная сумка, та самая с которой она однажды нырнула в окно этого места. Вспомнить бы только, где она вообще ее бросила. Совершенно точно не в той келье, что Лу однажды удосужился показать, и уж тем более не в том месте, где он предпочитал проводить свое время сам. Так где же? Где эта гребаная сумка, та единственная причина, по которой Фанни еще ходит по дому. Гостиные, кабинет, первый этаж, второй тенью метаешься, а вспомнить никак не можешь, это было слишком давно, и ты ни разу к ней не прикасалась с тех пор. Точно, как же ты могла забыть, девочка, ты же наверняка использовала чердак. Поднимаешься, в полной темноте теперь по нему шаришься, пока наконец не сталкиваешься с искомым. Вот она родная, все это время ждала. Тянешь время, и зачем казалось бы? Нет-нет, здесь совершенно точно ничего не ждет, ни радости, ни горя, только боль, это все что он умеет дарить, зато умеет в совершенстве и все же. Перебираешь вещи, подыскиваешь что-то, хотя бы что-то что подойдет. Прочь костюм, он выводит из себя, раздражает, майка, шорты, да пожалуй, теперь будет несколько легче или нет? Ты ведь знаешь, что сейчас так сильно бесит, что заставляет нервно сглатывать и не отпускает, вообще не отпускает. Кабинет, ты не можешь так просто уйти, а потому возвращаешься в него, сумка на чердаке, а ты снова в этом кабинете. Раскрыть все окна, первый шаг. Собрать все то, что было развешено по помещению и унести прочь, практически туда откуда было взято, ну не в комнате же у него это все валялось, не правда ли? Лампа – выключить, музыку – долой, ты даже не раздумываешь в то мгновение, когда и пластинку и эту чертову лампу забираешь туда на чердак, все закопать, спрятать в недрах дома. Для того чтобы у него была возможность никогда не наталкивать даже на воспоминания. Стираешь все следы своей маленькой сказки, ломаешь цирк и знаешь, пожалуй это больнее всего, ты готова уничтожить даже мнимую арену, для того чтобы…да кто его знает для чего, Фанни вот сформулировать не может, она скорее инстинктивно действует, уничтожая все следы своего возвращения. Все до единого. Даже в ванную спустилась, для того чтобы убрать все флакончики, чтобы от всего-всего избавиться. Этот дом мертв, сегодня этот дом попросту мертв, а Мэй никогда в него не возвращалась, это вам причудилось господин художник, этого попросту не существовало – никогда. Все детальки собираешь и даже тряпку находишь, ту что была когда-то платьем, все подбираешь, ни единого следа, и когда ты закончила – это ведь было утро, сил не оставалось попросту ни на что. Такое вот тупое состояние, когда даже по лестнице спуститься не можешь, хотя очень хочется покинуть помещения…и никак обидно? А с другой стороны к лучшему, теперь у тебя нет сил даже думать, только вымотанность, эмоциональная, моральная, физическая, только пустота, а потому даже не раздумываешься в тот момент, когда опускаешься прямо на пол на чердаке, это грустный сон тревожный, но глубокий. И это первая ночь в твоей жизни, в которой ты оказалась совершенно одна, ни цирка, ни знакомых, никого…

Бежишь, пытаешься убежать и не можешь, ты знаешь Оно рядом, оно где-то очень-очень близко и если хотя бы на секунду остановишься Оно настигнет, для того чтобы убить. Бежишь, по краю обрыва бежишь, никогда не боялась сорваться и сейчас тем более совершенно не этого опасаешься. Лучше так оступиться и сдохнуть, чем попасть в руки к тому чудовищу, что загоняет в угол. Дерево, прогнивший ствол, что ведет через пропасть к нему, конечно же к нему, сбивая ноги в кровь, падая и поднимаясь, вся в грязи, в земле. Эта безумная погоня и с каждым мгновением тварь все ближе, ближе. Нет, последний рывок, ты все-таки успеваешь добраться до ствола, он прогнил насквозь и грозит разрушиться прямо под твоими ногами. Только выбора нет, никуда не свернуть, не найти спасения. Тварь совсем рядом – Оно совсем рядом и ты бежишь, чуть не срываешься, ведь ствол скользкий, но продолжаешь бежать. Выбора нет…возможности нет, а самое отвратительное ты обречена. Осознаешь это, в тот самый миг, когда зависаешь над пропастью по середине, ты не успеешь на тот берег, потому что оно тоже делает первый шаг на дерево. Здесь всего два пути, дождаться пока ствол сломается под вами или…
Воздух, да пошли вы все, правда вот, в этом мире мне нет покоя, и никогда его не будет. Ну конечно же, отталкиваешься от ствола, делая свое последнее сальто. Сама, всегда сама и не будет поддержки, не будет опоры, воздух, это последнее, что ты ощущаешь прежде чем ощутимо со всей дури вписываешься в землю. Прощай.
Вдох, черт, ты в ужасе, но почему-то дышишь, хотя отчетливо помнишь, что сделала свой выбор, ты уже сделала его. Руки трясутся, неужели не успела, неужели Оно было быстрее. Нет, черт, только не так, плачешь беззвучно неслышимо ни для кого, и это, это приводит в чувства, ты чувствуешь капли на щеках. Ладонями по глазам, уничтожить, как можно скорее уничтожить эти следы. Дрожишь, холодно, боже ну как же тут холодно. Это сон, все это просто дурной сон, глупый сон, который опять вернулся, который снов нашел к тебе дорожку. Пожалуйста, нет, ты же сбежала от него в тот день когда покинула лабораторию – сбежала, но он настиг. Лицом в ладони, рядом тишина, пустота, все в порядке, как будто бы, только не возвращайся больше, никогда не возвращайся, тварь. Забываешься, не замечаешь сама, как вновь проваливаешься туда в темноту и все повторяется, снова и снова, заведенная шарманка, она всегда будет водить тебя по одному и тому же кругу. Ты боишься засыпать одна, всегда боялась, и от этого никуда не деться…

Сколько времени? Что сейчас день, ночь? Ты так и не рискнула покинуть это мнимое укрытие, трясешься от одной мысли о том, что где-то там поджидает – Оно. Шорохи. Повсюду шорохи и ты бежишь прочь, на этот раз действительно бежишь. Лестница, замираешь, озираешься. Стоп. Это все глупое наваждение, это всего лишь сон, ты не там, и этой твари тут быть не может. Выдыхаешь, стараешься восстановить дыхание, восстановить события, что случилось. Да нет, ты все помнишь, все что было до этого чердака помнишь отчетливо, прекрасно, просто сны вернулись. Кстати, когда добираешься до гостиной видишь – за окном темно, а вот сколько времени прошло сказать невозможно. Ты закончила под утро, но ведь, возможно что эта погоня длилась больше суток? Все вероятно. Забиваешься в самый дальний угол комнаты, рядом с окном, боишься, даже на улицу выйти еще боишься, оно просто не отпустило, оно еще держит, не смотря на то что существует только в подсознание, продолжает держать. Спокойно, справишься, всегда справлялась и сейчас не поддашься, ты сильнее, потому что способна стереть эти воспоминания, сделать вид, что ничего не было и жить дальше. Сколько времени так проходит? Дом тих, он все еще мертв, после того что ты сделала, хотя, ничего такого, ты просто ухитрилась за одну ночь ликвидировать все, так или иначе связанное с тобой, вообще все появившееся ли в момент возвращения, или случайно задержавшееся после тебя, кроме самого факта существования, да сумки, она кстати все еще на чердаке, но если нужно будет заберешь, попозже. Тут тихо, как в могиле, до поры до времени конечно тихо, потому что вот распахивается дверь, а ты молчишь Фанни, не двигаешься даже, все тело уже затекло, но ты ничем не выдаешь своего присутствия. Ни в тот момент, когда слышишь как он спотыкается и падает, ты в соседней комнате и предпочитаешь делать вид, что попросту не существуешь, ни здесь, ни в параллельной реальности. Знаешь, словно действительно никогда и не существовала. Ты почти решилась дождаться того мига, когда он наконец уйдет из коридора и выскользнуть в дверь, почти, потому что слишком хорошо понимаешь, хотела бы – уже бы вышла в окно. Слышишь? Опять упал, черт, делай выбор девочка.
В тот момент, когда ты замираешь в дверном проеме, стараясь практически слиться с косяком. Он все еще валяется на полу. Интересно, вообще способен подняться? И тебе знакомы эти запахи, очень хорошо знакомы, алкоголь, грязь, женщины. Все равно, ты никто ему и так было, и будет всегда. Это же очевидно с самого начала было очевидно, а остальное – твои фантазии девочка и воздушные замки, создаваемые только рядом с кошкой.
–А – алкоголизм, наглядное изображение присутствует на первой страничке букваря. Рекомендуется запомнить и не встречаться с такими людьми в темном переулке, вооружены, опасны и совершенно не соображают, – Ближе не подходишь, этот запах, он слишком едок, для того чтобы ты так быстро научилась с ним мириться. Как-то так ты появилась в доме? Что ж, история всегда циклична, сколько не стирай следы, все равно что-то вернется, –Замри пока все не разнес, – морщишься, да уж эти попытки встать ничего кроме насмешки, пожалуй, вызвать и не способны. Безошибочно находишь кухню, она недалеко пустой кувшин, наполнить водой и даже не удосужиться поискать полотенце, да кстати, если ты решил, что это попытка помочь, то крайне своеобразная. Фанни просто выливает эту воду прямо на лицо, холодную воду, –Освежает? Может теперь сможешь попрощаться полом. Нет это не со злости, ну что ты, это даже не из-за раздражения, хотя оно есть, но на себя. За привычку строить воздушные замки, в тот момент когда мир уничтожают твари. Не подаешь руки, не помогаешь встать, просто проходишь мимо, возвращаясь на кухню. Что ты творишь? Почему до сих пор не сбежала? А самое главное, что намерена делать дальше. Воды, ужасно хочется пить, и ты разумеется не обращаешь никакого внимания на то что пить из под крана – не лучшая идея. Это кстати наталкивает на еще одну мысль, есть тоже хочется, только где сейчас ее искать эту – еду, не в его же холодильнике. Видимо предстоит очередная голодная ночка, ладно и это тоже не впервой, кстати, у него судя по всему все-таки получилось встать? Не торопишься возвращаться, набрать воды в ладони, для того чтобы сполоснуть лицо, вряд ли ты сама выглядишь лучше. Ночь на пыльном грязном чердаке, ну и пусть бы, ладно. Все равно зеркала – твоя фобия, да и в общем внешний вид роли не сыграет, никогда. Не с его же бабами пытаться сравниться? У художника хороший вкус, ты видела некоторых из них, а потому даже в наивных мечтах не грезила сравниться. И больно, знаешь вот опять больно из-за тебя урод, хотя спасибо и на том, что этой красавицы не было в доме. Умываешься, надеешься, что хотя бы так наваждение исчезнет. Справишься ли? Это же будет постоянно, как тогда, просто раньше боли не было, было все равно, была только игра, кстати. Вот теперь готова возвращаешься к нему, –Ты говорил, что я должна помочь сегодня, не спрашивая, ты ведь не мог лгать… я все еще жду, задания, – для себя оправдываешься, не для него – нет. Игра, вот что держит, и к черту боль, к черту все остальное, единственное разрешенное – игра.