Да, да, это снова я. И не смотрите так на сцену, не приглядывайтесь, не пытайтесь разглядеть хоть что либо. Вы всё равно ничего не увидите. По крайней мере, ничего нового. Перед вами будет всё тот же художник, всё тот же алкоголик, и быть может всё ещё тот же повеса Луиджи Вампа. Конечно, я не знаю, художник ли я всё ещё. В том смысле, что смогу ли я рисовать как прежде? Как правило, мои картины всегда дышали жизнью, в них всегда проблескивал этот свет надежды, этот луч солнца. Казалось, что обязательно этот фрагмент, вырванный из чего-то большого, обязательно закончится хорошо, обязательно будет счастливый конец. Не как в сказках, нет, гораздо лучше! Что же теперь? Я даже и не знаю. Смогу ли я рисовать, и какие это картины будут? Быть может все следующие мои работы будут переполнены тоской, страхом, грустью, печалью, горечью, болью, меланхолией и прочим безрадостным моментам. А может всё будет ещё хуже, картины исполненные безысходностью и безвыходностью? Как книги одного немецкого писателя, но тот был импотентом, а я наоборот, повеса.… И право я не знаю, что лучше, и есть ли между нами действительно различия в этом смысле, или, быть может, мы скорее, похоже, не знаю, не знаю.… Но всё может быть куда хуже, быть может, я вовсе перестану рисовать? Хотя, здесь тут не совсем ясно, что лучше, или точнее, что хуже. Рисовать картины, наполненные увядающей жизни, или не рисовать вовсе. И тут, как говориться, я даже готов взять и принять на веру. Встретив бы я Ван Гога, Дали, или кого-то ещё.… Спросив бы они меня, мол, скажи сам, хороши ли твои увядающие картины? Что бы я им сказал? Помним, они бы мой ответ приняли бы на веру, и согласились со мной в любом случае. И тут, скорее, от меня зависела моя судьба художника, чем от них. Но что я скажу? Какой ответ дам? Ох, небо, будь милостиво ко мне, убереги давать такие ответы. Это поистине страшно. И это намного хуже, чем осознавать, что ты добрую часть своей жизни делал не своё дело, это намного хуже. Ну, спустил ты в сточную трубу пару десятков лет, ну и что же? У тебя есть ещё другая пара десятков лет, дабы заняться своим делом. А поскольку ты занимался не своим делом, но делал его вполне не плохо, даже хорошо, то тебе вовсе нечего стыдиться и печалится. А вот я, я люблю своё дело, я художник, я чётко и ясно знаю, это моя дорога, моя стезя. Но вдруг узнаю, что делаю я это из ряда вон плохо, что мои картины годятся разве что к судному дню, хотя там и без того будет достаточно печали.… И узнаю я это не от случайных людей, не от критиков, ни от близких и дорогих мне людей, и не от признанных мастеров. А от самого себя. Каково это, а?
Поэтому не вглядывайтесь в сцену. Я всё тот же, или почти всё тот же Луиджи Вампа. Всё так же я сижу на барном стуле, одет я в тоже. Белая рубашка, светлые джинсы, босой, этого у меня должно быть не отнимет никто, во всяком случае, я на это очень сильно надеюсь. В руках у меня бутылочка виски, маленькая. Я пью, не для того, что бы напиться, скорее, что бы промачивать горло, и чувствовать некое тепло в горле, в конце, концов, сидеть тут, перед всеми вами и рассказывать самый страшный… Я хотел было сказать сон, но осекся, к сожалению это не сон, а самая, что, ни на есть реальность. Сидеть перед вами и рассказывать эту ужасную историю точно так же, как будто это просто байка, как будто этого ничего не было, или половина из этого придумано, или так будто я сейчас перейду к чему-то более весёлому. Это чего-то да стоит. Виски в данном случае выступает успокоительным. Вы уж простите, но этой привычке, похоже, действительно никто не отнимет. И хотя никогда не говори никогда, но с алкоголем завязать будет крайне трудно, ох, как трудно, ну, да сейчас это не нужно. Ладно, вернёмся к тому, о чём я хотел вам рассказать дальше, и о чём вы хотите услышать, мгновение дамы и господа. Сейчас я сделаю глоток.… Делаю Глоток. Вот, так будет лучше, это не только успокаивает, но и немного приводит мои мозги в некую ясность, а сейчас она мне потребуется. И дело тут не в том, что может накрыть волной, что продержаться на поверхности весьма не просто, вовсе нет. Дело всё в том, что по окончанию этого разгула моего Мистера Хайда, мой разум и мозг не очистился, всё не улетучилось, словно по мановению волшебной палочки. Конечно, нет, к счастью должно быть. Правда, иначе я боюсь представить, что бы случилось тогда, ведь кто знает, она могла бы быть ещё там, вы думаете это так просто понять, что ты натворил, причём сразу, резко, будто спал, и холодной водой окатили, проснулся и резко подорвался, озираешь и…опля! Поэтому, что всё прошло не сразу, это крайне хорошо.
Когда мистер Хайд растворился, как сигаретный дым в воздухе, но Луиджи Вампа ещё не вернулся, тогда тело находилось в бесконтрольном состоянии, само по себе. Проще говоря, в эти минуты или часы мной, а точнее моим телом руководил организм, само тело, но голова была пуста. Из этого странного ступора меня не вывел даже наряд полиции, которую кто-то всё-таки вызвал, за что я жутко благодарен этому человеку, ведь неизвестно, что могло произойти дальше, вдруг Хайд вернулся бы. А этого допускать было никак нельзя! Меня скрутили и повалили на землю, я даже не сопротивлялся, повинуясь обстоятельствам и требованиями полиции. На утро я проснулся в одиночной камере, весь грязный в крови, ссадинах и синяках и рваной одежде. Оказалось, что я очень даже сопротивлялся, пришлось даже специальный отряд вызывать. Достаточно времени я провёл в одиночной камере, и всё это время я был один на один со своими мыслями, пытаясь понять, с какой радости я оказался тут, за что, а главное что именно я натворил. Тюремщик усмехаясь говорил за скверной поведение на центральной площади. Но даже если бы я напился до потери сознания или ещё дальше, я бы всё равно что-то помнил, а так…большое белое пятно, и тем ужаснее было потом всё узнать, но об этом немного позже, прервёмся на паузу, антракт, дамы и господа, антракт. Делаю глоток виски, сцена закрывается большими шторами, я молча смотрю как люди встают, куда-то идут, о чём-то судачат, а я подобно узнику остаюсь здесь, на своём месте. Я уйду только тогда, когда шторы полностью опустятся, только тогда, ни секундой раньше…

Центральная площадь.

- Грязная девка!- Громко рявкаю я, мне противно, кому было сказано, не прикасаться, что же ты совсем дурра? Прочь от меня свои руки, прочь! Бью ладонью по лицу, не сильно, но достаточно для того, что бы на щеке остался хороший след от моей ладони, а по губам потекла струйка крови. Паршивка такая. Глупая, глупая девочка, что же ты не уходишь, не бежишь, уходи, пожалуйста, уходи, прекрати мучить и издеваться над собой. Беги, беги настолько быстро, как только сможешь, обещаю, обещаю, не побегу, не стану догонять, удержу, только уходи, беги же ты, беги! – Знаешь, я просто хотел попробовать, как это с бродяжкой, любопытство взяло верх над разумом. Да и почему бы не позабавиться? Ты же развлекаешь людей на своей арене, что тебе стоило развлечь меня? – Смеюсь, как ты могла подумать, что можешь меня толкнуть? Были ли в этом хоть какой-то смысл? Хах! Совсем девка из ума выжила. - А в дом ты сама пришла, прокралась, претворившись бедненькой, голодной, холодной девочкой, мол, обижают и всё в таком духе, а я подумал, ладно, раз у тебя такая задница, то оставайся, найдем, чем с тобой заняться. – Похотливый смешок, и такая же улыбка. -  А сейчас я лишь хочу продать тебя, на цепь посажу, дабы не убежала, вдруг покупатель и найдётся. А в дом тебя паршивку никто не собирается брать, чего захотела, думай головой, что говоришь уличная девка. – В конце, концов, мне начинает это надоедать, и твои прикосновения начинают раздражать меня всё больше и больше. Хватаю тебя за шкирку, потом за горло, подношу к своим глазам, смотрю всё таким же взглядом, и не пытайся высвободиться, не получиться, чем больше дёргаешься, тем сильнее я стану сжимать ладонь. В какой-то момент я даже думаю, а может быть мне убить тебя? Но спустя ещё пару секунд моя рука разжимается, падай на землю, нет желания убивать тебя, передумал, перехотел. – Делаю, что должен быть сделать ещё давно, и прекрати задавать вопросы, рабам полагается молчать и говорить только с разрешения их господина, или тогда, когда их спрашивают. Поэтому молчи, молчи. – Резко, грубо, строго, никакой жалости, никакого Луиджи Вампа, это не он, вовсе нет, а ты прекращай свои допросы и лучше беги, как можно скорее, беги!

Медленно, степенно и даже величаво красный бархатный занавес разделяющий сцену и зрительный зал поднимается. Ткань постепенно открывает всю сцену, на которой, как и раньше ничего нового не произошло и не появилось. И когда последние сантиметры штор растают за кулисами, вы вновь сможете лицезреть место действия в полной мере. Это скорее сделано для красоты, так, как, повторюсь, ничего нового, ничего, совсем. Вот он я. Слегка киваю вам головой, как бы кланяясь, но при этом не встаю со стула. В руках у меня, как и прежде маленькая бутылка виски, только теперь она по большей части пустая. Одежда на мне всё та же, ничего не изменилось, во всяком случае, зрительно. И в этом есть своя ирония человеческого мира. Будь мне сейчас очень и очень плохо, никто не заметит, никто! Зато будь у меня оторвана пуговица, или испачкан плащ, большинство заметят этот. Скажу, сделают замечания, прореагируют хоть как-то. Но только внешне, что касается внутреннего, всё гораздо сложнее. К тому же за улыбкой очень легко скрыть свои переживания и терзания. Сложнее оторванную пуговицу. Ирония, не правда ли? Даже немного смешно. Почему никто не смеётся? Мгновение, ещё одно мгновение и мы начнём. Я делаю глоток виски и оглядываю зал. Все в ожидании, приготовились слушать, сочувствовать, жалеть, ненавидеть. Словом жить моей жизнью и обгладывать мне косточки. Что же, дамы и господа. Приятного Аппетита, не испачкайтесь только, эти пятна выводить куда сложнее.
Три дня. Я провёл в одиночной камере три дня. Это были не самые ужасные, но самые мучительные дни моей жизни. Мучительных потому, что разматывать этот клубок событий было крайне сложно, я бы даже сказал почти невозможно. Но обо всём по порядку.
Первый день, я долго приходил в себя. Очнулся я где-то под вечер, или вечером, теперь уже не припомню, да это и не так важно. Я очнулся в одиночной камере, был весь в крови, в грязи, одежда была разорвана, тело ужасно болело, а в голове было одна сплошная пустота и боль. Невыносимая головная боль, словно с десяток мигреней сразу. Чувство, я скажу вам, не из приятных. Тебя тошнит, голова раскалывается, сложно сидеть, стоять, лежать, какое бы положение ты бы не принял, голова всё равно болит ужасно, каждое движение новая волна боли, а если не двигаться, то ноющая глухая боль. Словом, ничего не поделаешь, приходиться только ждать. Но когда твоя голова пуста, а ты находишься в тюрьме, ещё и в одиночкой камере, это очень сложно, и время тянется непростительно долго….  В такие моменты ничего не хочется, впрочем, тогда в моей голове было пусто, только боль и пустота. Головная боль прошла уже ночью, было уже достаточно поздно. Около десяти часов, или что-то вроде того. Я узнал об этом из телевизора. Диктор вещал о происшествиях этого вечера. От нечего делать я решил послушать. Ничего нового, какой-то мужик устроил дебош на центральной площади, побил какую-то даму, да ещё и полиция очень долго не могла его утихомирить. Ай, дальше я слушать не стал, всё о том же и про тоже, ничего нового. Я лёг на голые пружины заменяющие тут и кровать и матрас и попытался уснуть. Уснул не сразу, а ближе к полуночи, сон мой был беспокойный, я несколько раз просыпался. Так я провёл первый день. Глоток виски и мы продолжим, пару секунд, мои дорогие, пару секунд. Утром второго дня, когда я позавтракал, я решил узнать, что же я натворил такого, что меня упекли в тюрьму. Ведь я ничего не помнил, не знал. Даже того, насколько меня закрыли. Я спросил об этом у тюремщика, но вы уже знаете, что он ответил. За скверное поведение на центральной площади. Больше он ничего не сказал. Обед прошёл так же в неведении. Я пытался вспомнить хоть что-то, но ничего не вышло, память отказывалась сотрудничать со мной. Я помнил только то, что я нарисовал картину для Фанни, и что, пожелав уснуть, я принял снотворное. А дальше я уже оказался здесь. Тюремщик отказался говорить что-либо ещё. Поэтому, всё, что оставалось мне, это есть и пытаться вспомнить хоть что-то…
Ужин ничего нового не принёс, по новостям опять что-то рассказывали, но я уже не слушал, я был погружен в свои мысли, я ковырял и копался в своей душе со всей силой, но ничего, пустота. Сплошное белое пятно. Ночь я провёл всё на той же ложе, и всё с теми же мыслями. Что я натворил? Я не спал, всю ночь я копался, но ничего, ровным счётом ничего. Я всё никак не мог взять в толк. Что? И почему я не помню. Даже после самой бурной пьяник я помнил, я восстанавливал цепь событий, в той или иной степени. А сейчас ничего, пусто, это злило меня. В конце, концов в голову лезли самые дурные мысли. И Фанни, как она там, не случилось ли с ней тоже, что и со мной? Когда ты не знаешь чего-то, твой мозг пытается это додумать, и всегда додумывается самое плохое. Третий день. День откровений, это я так его называю сейчас, правда, смешно же, нет? Ну, смешно же! Что вы опять не смеётесь то? Совсем поникли, а…ну вас, ладно, слушайте дальше. Третий день я проснулся с ясной и чистой головой, но ничего не вспомнилось, но, во всяком случае, я проснулся. Проснулся, я почувствовал это всем телом, всем разумом. Я словно отринул ото сна, и это чувство было поистине прекрасно. Я ощущал небывалую бодрость, готов был горы свернуть и луну с неба достать. Я решил, что пора узнавать ответы и выбираться отсюда, ведь кто знает, что могло случиться на острове, в моём доме, с моими друзьями и знакомыми, и с ней… Нужно было проливать свет на всё эту тьму.  Позавтракав, я стал обдумывать план действий. Мне вдруг подумалось, что по какой-то причине меня удерживают тут специально. Но когда телевизор вместо привычных новостей стал рассказывать о какой-то живописи, я насторожился. Позвал тюремщика. И не ошибся, это была другая смена и новый тюремщик. Рассказав ему о том, что я сам художник, но страдаю алкоголизмом, и что совсем ничего не помню, а точнее не понимаю, за что меня забрали и насколько. Эд, сказал, всего три дня, и завтра утром я буду свободен. Потом он переспросил, действительно ли я ничего не помню. Я сказал, что вовсе ничего. Потом он спросил не знаю ли я девушку, танцующую на площади. С минуты две, три я молчал, потом сказал, что возможно знаю. Тогда, Эд сказал, что лучше мне увидеть всё самому. Я напрягся. Я поклялся, что если с ней что-то случилось, если её кто-то выкрал, если хоть пальцем тронул, я найди и.… И Эд принёс телевизор. Повтор тех новостей. Диктор показывала какого-то мужлана, который толи избил девушку, толи сломал ей что-то. Но девушка жива, кто-то увёл её, или оттащил, а потом показывали сотрудника полиции, он рассказал, что мужчина был под действием какого-то наркотика, и что угомонить его было крайне сложно. Дальше я не стал смотреть, Эд выключил. За что ему спасибо, иначе я бы разбил этот телевизор. Естественно ни есть, ни пить в тот день я не мог. Что я чувствовал? Что я мёрт, я мёрт, дамы и господа, мёртв, Салют! Ткань так же медленно и не спеша спускается на сцену, закрывая всё больше и больше, пока ваш покорный рассказчик не пропадает за ней полностью. Аплодисментов не слышно, зал молча расходиться, в мёртвой тишине. А я допиваю своё виски и ухожу прочь…

Центральная площадь.

- Отвратительный раб. Отвратительный трюкач. Отвратительная Женщина. Отвратительный Человек. – Грубо, резко, но очень тихо, вкладывая в слова как можно больше боли, как можно сильнее протыкая ими как финским ножём. - Отвратительно и неприятно прикасаться, но, похоже, ты понимаешь только слова кулаков и ударов, да унижений, совсем глупая должно быть. –Смеюсь, мне весело, я доволен собой, полностью и до конца. - Выбросить тебя? На помойку? Как старую игрушку? Как старую и ненужную игрушку? – Крайне резко хватаю тебя за руку, сбрасываю твою руку, и толкаю тебя, падай на пол, вывих? Прекрасно! - Пустышка. – Бросаю я напоследок, плюю тебе под ноги и разворачиваюсь…

За самыми приятными оболочками прячутся обычно монстры, но ведь обычно – это же не всегда, правда? Да и ты никогда не походил на приятную картинку. Не обязательно быть неотразимым для того чтобы интересовать людей, Мэй это знает, или знала, когда-то, теперь уже сложно сказать наверняка, сложно отдавать себе отчет в том, что делаешь…что думаешь. Отвратительный, пусть будет так, возможно еще немножко и даже станет легче, потому что ты все делаешь наверняка и словами бьешь больнее, сильнее, так что мир дарует свою милость, так что природа протестует, забирая дарованные когда-то Фанни ощущения, это где-то за границами, за пределами ее возможностей и мягкой пеленой верная подруга укрывает, не позволяя более ощущать. Защита – естественная защита сознания, организма, да называй как хочешь, это не изменит существующего факта. Фанни просто не способна более ощущать и даже если каждое слово – это истина, и даже если все это спектакль, мир добрее людей, его населяющих. Не закрываешь глаза, не прикроешь их даже, не отводишь взгляда – то что с тобой себя ведут, словно с избитой собачонкой, еще не означает того, что ты действительно именно такая, улыбаешься, и просто киваешь…да, конечно же, тебе виднее, ты в этой жизни с большим сталкивался, конечно – и как только земля соглашается носить? Дикое, чуждое, полуапатичное состояние, ты устала, но отказаться не можешь. Ощущение, которое возникало когда-то очень давно в этой бесконечной гонке, и ты предпочитала броситься вниз, но только не бездействовать, может…есть в этом какая-то связь? Может именно к этому и готовила тебя жизнь, методично напоминая, что от сути не сбежать… Нет, так легко опускаться на землю, так легко сдаваться и опускать руки, отказываться это всегда легче, уезжать всегда легче, чем оставаться… А ты никогда, право слово ну никогда не искала же легких путей, –Глупая, – только плечами дернешь, больно, с каких пор ты этому научился Лу, научился ходить по нервам, врезаться в плоть, с каких пор ты решил отказаться от…даже не знаю, отчего именно. Просто неужели беспомощность настолько провокационна, может именно в этом и кроется сама суть теории о том, что жертва – всегда агрессор? Но, с другой стороны, вот уж чего Мэй точно не делала да и никогда бы не сделала, так это – безучастность, не отходя и не бросая, не имея ни малейшего представления о том, чего ждать от тебя в следующий момент ее и на доли секунд не посещает идея о том, что надо бы развернуться, стоит уйти сделать шаг в сторону сегодня, а не пытаться лезть вперед. Нет-нет-нет… Никогда, тебе весело, по крайней мере какая-то радость есть в этом дне, улыбка не изменилась ни на йоту, может стоит уже перестать ломать сознание, стоит просто поверить… Улыбаешься, словно все как обычно, так как и должно было бы быть, как происходит ежедневно… это внутри лопаются от натяжения нервы, это там, ты чувствуешь как рвется что-то очень нужное тебе в жизни, необходимое, важное. Оно практически уничтожено и…ты никогда со всем этим не сталкивалась, ни единого раза за всю жизнь, ты представляешь какую новую – абсолютно новую гамму красок посчитал нужным подарить Фанни, и за что… Нелепость, не в то окно, не к тому человеку, выброси…хочешь на помойку, хочешь в океан, как старую игрушку, использованную, ненужную, как груду хлама, или просто более негодную вещицу, которая сломалась, разбита вдребезги, у которой нет и шанса на то чтобы подняться и снова дарить радость. Это…злость, твоя злость, только твоя, Мэй не умеет так злиться, эта грубость, резкость, и черт, как же больно, давно забытые ощущения, слишком нервное движение, как раз в тот момент, когда ты потянулась, опять потянулась, и остается только заглушить крик, закусывая губы, ты чувствуешь, как сустав покидает привычное местоположение, чувствуешь как он смещается и не позволяешь себя даже тихого призвука – ни за что, только не теперь, только не сейчас…никогда больше. Хруст только чудится, и снова встречаешь асфальт, пустышка, пусть…но будь добр объясни все-таки с какой бы это радости, а? Опираешься, не осознавая еще что не на что, темно, в висках стучит, сводит зубы, эта попытка опереться заранее обречена на провал. Руку сводит судорогой, одна безвольная тряпка, до тех пор пока не вмешается сочувствующий и не вернет ее на место. Вторая перенапряжена, ты не можешь встать и это поражение…даже не то, что ты пытался принести в ее жизнь, но нечто куда как более жесткое и отвратительное. За все годы своей жизни, за все то время, что жила Фанни, ни единого раза не случалось так, что она не смогла бы продолжить, не смогла бы закончить номер, не нашла бы выхода…а сейчас? Ты просто отворачиваешься, словно и правда выбросил, и Мэй знает, что ей нужно…необходимо для самой себе задать вопрос, и хотя бы один раз получить все-таки ответ, –Что ты делаешь, Лу? – шепотом, кричать сил нет, бесформенным тряпьем, до тех пор пока не отпустит мышцы ты не сможешь подняться, кровоподтеки, синяки и ссадины, это чья-то другая жизнь, в коей ты могла бы быть случайным свидетелем, в кою бы полезла обязательно для того чтобы не допустить подобного…и Лу, ты всегда говорил о том, что сделал бы ровно тоже самое… Не укладывается, не желает ложиться в сознание – лжец, не пожелавший открывать истины сразу, не верится, никогда не поверить… Уходи, забудь о существовании и просто уходи, добивая молчанием, зачем? Милосердие чуждо, верно…всего лишь ложь длинное в несколько лет, ты хотела бы найти другой ответ, другое объяснение, но…его же не существует, ты не видишь, пусть отчаянно цепляешь за факт существования, но ведь не видишь…и как теперь быть?
Не видишь за его спиной внезапно угрозы, спасения, это нечто смешанное, то что объяснить все равно шанса не представится, ты качаешь головой, нет…не стоит этого делать – сама, ты должна разобраться сама со всем. И нет, твоих жестов все равно никто не может различить, ты ведь даже подняться не способна. Как давно, Си, как давно ты оказалась невольным свидетелем и отчего вдруг появилась такая ярость, почему ты так злишься на него…ничего не сделал, ничего просто выплеснул все что накипело, просто выбрал самый непонятный момент для того чтобы наконец рассказать то что истинно думал. Мозг говорит одно, мысли другое, ты все равно веришь в третье Фанни, И никто не в силах, никто не вправе в это вмешиваться, уходи…дорогая, оставь все как есть, Мэй не намерена, не желает… неужели ты не понимаешь, тут можно только разобраться или окончательно заблудиться. Она не хочет блуждать в густом лесу, это ты словно бы еще не приняла окончательного решения…но Фанни-то всегда знала. Чего хочет, когда и зачем… Не надо ненавидеть, и…эта концентрация на действиях, настолько отвлекает, что ты не сразу замечаешь, что происходит – вспышка словно электричество по руке, прикосновение-удар, которое выводит из строя даже Луиджи у него не было шанса, неважно насколько силен, тут даже гидрокинез не подмога, вода прекрасно проводит…наоборот будь у тебя хоть какой-то шанс сопротивляться и  жизни бы не было… Вдыхаешь, бесшумно, нет, так просто-напросто не имело права случиться, ты не согласна. Где-то явь смешалась со сном, где-то ложь проникла в жизнь так плотно, что теперь очень-очень сложно разобрать на составляющие, но ты должна… ты же можешь, кто если не ты вечно блуждающая где-то за границами может это сделать.  Воздух пропитан током, напряжение, а ты не хочешь уходить…Помогаешь подняться, но Мэй, делая шаг в сторону, ведомая тобой все равно на инстинктах как-то замирает. Кричат сирены, неужели кто-то действительно решил позволить полиции вмешаться, ну неужели этот мир тронулся окончательно, зачем? Он ничего кроме собственной истины не принес. Кусаешь губы, истерзанные, кровоточащие, следуешь за Синтией, не сводя глаз с причины этого ее всплеска, отчего…что на тебя нашло, непривычно, нетипично и ни одной подсказки за все время что она находилась рядом. Ты никогда не лгал, раньше по крайней мере – никогда, а теперь что? Это прорвалась сущность или какой-то морок, как разобраться? Отчаянно, дурно, ты не умеешь думать так отвратительно о других,нет…где-то кроется ответ, провокация, для всего есть причина и он бы не посмел, не стал бы обращаться подобным образом с теми кто этого не заслужил, так где же…где скрывается ответ. Молчаливо киваешь Браун, на переулок, ты не уйдешь отсюда пока не осознаешь, что он жив, что полиция заберет его с собой, что Лу не останется здесь в гордом одиночестве на площади, как знать, что еще он может сегодня сотворить, пусть уж лучше с тобой…только с тобой, не задевая окружающих. И нет, никакой жертвенности, просто так будет легче самой Фанни – наверняка знать, что сделала действительно все что могла… Вой сирен, и патруль, они прибыли довольно быстро, впрочем…подразделение базируется не так чтобы далеко от этого места. Не отвести взгляд, ты бы может и хотела даже не смотреть, забываешь даже о ноющей боли, не обращаешь внимания ни на что больше, головой качаешь, невозможно, ты все еще где-то там и поверить в происходящее невозможно, –Сны бывают такими реальными, – Невозможно, просто невозможно и все тут, не укладывается, не существует, однажды получится открыть глаза и осознать – это все дурная насмешка, сказка в которой может быть любое окончание, было бы только желание…но это все потом, –Я останусь, – больно, даже смотреть на эту фигуру больно, но ты сама выбираешь свою дорожку, а потому сейчас так упираешься, именно поэтому отказываешься сделать шаг в сторону. Уверена отчего-то никто не сунется в это место, Лу не успел использовать собственные способности, а значит ему не грозит ничего…практически ничего, но страшно, кто бы знал насколько страшно, –Ты была в лаборатории? – мимоходом, не смотря на то что мысли все целиком и полностью закреплены за площадью, сознание расколото и боль захлестывает, каждое слово дается с таким трудом…но молчать ты не можешь… Любой голос, милый сердцу голов, который не будет вторить тому что говорил Луиджи сейчас дороже воздуха…

Бэкка любила путешествовать. Всегда, сколько себя помнила. Смена мест, смена обстановки, знакомства с новыми людьми, впрочем, знакомства эти редко носили хоть сколько-нибудь длительный характер... Но вот длительные переезды как таковые были девушке не особенно по нраву. Вот и сейчас после достаточно длительного переезда Ребекка, наконец, прибыла на "Hopeless" и шлындала по центральной площади с тяжеленным чемоданом и с малодовольной физиономией. Отчасти причиной тому были дизайнерские туфли на высоких каблуках, которые Бэкка надела абсолютно зря. Но кто же знал, что путь окажется не из коротких? Остров - это вообще такая часть суши, которая по определению не может быть большой! Здесь все должно быть близко. Но нет...Эти правила явно были не про данный остров.
Идеально вычищенные улицы, аккуратно подстриженные газоны, огромное множество фонарей, которые, вероятно, очень красиво смотрелись ночью. Большое здание в центре, судя по всему, представляющее из себя концертный зал.
- Умм...А неплохо было бы сыграть как-нибудь в таком! - пронеслась в голове амбициозная мысль, которую девушка, впрочем, достаточно быстро отогнала прочь, сосредоточившись на более важном на сегодня вопрос:
Куда, собственно ехать? Прежде всего надо было бы поймать такси, но вот адрес, который она, кажется, получала ооочень давно, у нее, конечно, где-то был...был где-то...Куда она сохранила адрес? - Бэкс внезапно поймала себя на мысли, что совершенно этого не помнила.
- Замечательно! Ты молодец, Бэкка! - похвалила себя леди, с тихим вздохом поставив чемодан и устало опускаясь на скамейку.
- Видимо, на сегодня придется подыскать отель. - не успела девушка об этом подумать. как внезапно до сих пор бесцельно устремленный куда-то вперед взгляд...выхватил знакомую фигуру.
В первую секунду Бэкс решила, что ей показалось, поскольку такие совпадения бывают одно на десять, но...Все же зрение ее не обмануло.
- Крис...? - словно у самой себе негромко спросила Бэка, пристально всматриваясь в мужчину, идущего по площади в компании симпатичной темноволосой девушки и маленькой девочки.
- Крис!! - теперь уже Ребекка подскочила с места и поцокала навстречу любимому брату, благополучно так и оставив чемодан стоять возле лавки и буквально через пару секунд без какого-либо смущения повисая у Кристиана на шее.
- Обалдеть можно! Не могу поверить! Как ты тут?? Я ужасно соскучилась! Думала не найду тебя здесь так просто, и вот... - нескончаемый поток быстрой восторженной речи ненадолго прервался, когда Бэкс смерила изучающим и отчасти даже предостерегающим взглядом компанию Кристиана.
- У тебя...новая девушка? - подведенные глаза чуть прищурились, смотря с недоверием.

Отредактировано Rebecca Winchester (28th Dec 2012 23:05:33)

Не повторяй, не произноси лишнего, не думай даже, сейчас когда ты вся еще замираешь в ожидании следующего шага, когда прижимаешь к стене, еле держась на ногах, когда голова идет кругом, а ты лишь плотнее вжимаешься в кладку, когда саднящая боль в рук, сводит ее…до судорог, а ты не в силах…не можешь, не получается. Руки опускаются, по независящим от тебя самой причинам. Хотя как сказать, это же ты сама…только ты сама раз за разом бросалась, раззадоривая еще больше – только ты, всегда сама, если падаешь, спотыкаешься – твоя вина, значит плохо работала с элементом, значит не дождалась, не досчитала где-то. Судьба капризна и любит готовых рискнуть, но это не значит, что если ты ходишь по краю тебе всегда будет улыбаться удача. Она не руководствуется никакими принципами…жизнь, ты еще там на площади, ты всегда будешь там какой-то частицей собственного существа, пока все не будет расставлено по местам, пока не найдешь ответов…до тех пор, ты будешь дрожать, прижимаясь к стене, будешь думать о том, что где-то вновь допустила ошибку, впрочем…разве можно было ожидать иного от бродяжки. Эти слова врезались в память очень-очень давно…ты уже была служанкой и случайным гостем, ты делала тысячи вещей, а опоры и ответов в них отчего-то не желала замечать, так может быть…может быть время пришло, как думаешь Фанни? Это не разбитое на куски сознание, куда дробить то что итак существует в нескольких мирах одновременно, не существует никаких до и после, просто возможно стоит оглянуться на все то время что ты сама плутала, зная наверняка дороги – плутала. Ты не желала признаться, или не хотела принимать, прижимаясь к холодным и безразличным стенам, вгрызаешься в собственную плоть, прокусывая губы, до боли…до крови, до безразличия, опасного безразличия. И вдох сделать не выходит, как-то разом возвращаются ощущения, все они наваливаются единой волной и нет…прости, до цунами очень-очень далеко, просто от безмятежной поверхности уже ничего не осталось, а Мэй никогда не умела плавать…где бы ей научиться ребенку бродячего цирка? Вот и выходит, что вода захлестывает с головой, выходит что при вдохе в легкие попадает вода, она растеряна и не знает куда сделать следующий шаг, плакать не хочется, ни капли, просто от боли, от непонимания сводит все мышцы. Удары не причем, даже мостовая не причем, и вывих…это точно он – обознаться невозможно – это все никак не перекрывает и сотой доли ощущений. Пустое, все пустое и не потому что – теперь, а потому что так было всегда. Одинокая фигура на площади, которая совершенно не одна…там конвой, там полиция, которая смеет…которая к твоему сожалению должна, а ты грызешь губы, не обращая внимания на боль и не смея отпустить наконец и собственные мысли, и жизнь, возвращения в которую от тебя так давно уже не ждут. Не плачь, слез и вовсе нет, для того чтобы плакать, нужен надрыв, нужна грусть, а не только боль…по всему телу, по каждому окончанию, боль с которой учишься жить, и другого не просишь. Вот ведь…больная – другого не хочешь. Сглатывая собственную кровь, ты забыла – он разбил тебе губы, замирая в ожидании неизбежного – они взяли его, избили, а ты останавливаешь первый порыв – помочь, нет…теперь ты бесполезна, ты всегда была бесполезна, просто сейчас это можно ощутить намного ярче…истина рядом…была. Слепая, глупая, закрываешь глаза даже сейчас, хоть и знаешь наверняка – его уводят, а ты не можешь ничего сделать, ты и дышать-то не можешь, забываешь об этом, через раз глотая воздух. Организм живет своей отдельной жизнью и с его потребностями больше нет никакого желания считаться. Каждое слово – осколком разбитым, ты не можешь осознать потерю, ты не чувствуешь ее в полной мере, потому что пока она не накрыла волной, она еще не стала ощутимой…и дышишь, дышишь через раз, не желая и этого…
Сон…все должно бы быть сном, да только ощущения слишком реальны для того чтобы ты и дальше могла в этом прятаться…хочется скрыться, последние воспоминания должны быть разрушены, –Сон, – если очень хочется, чтобы что-то было именно сном, почему так не может быть? Может ведь…главное захотеть…главное убедить…нет, реальность всегда бьет обухом, реальность никогда не желает казаться…сон…явь, все это слишком…это все – все равно слишком много для тебя…на сегодня, много…хватит, хватит… что ты делаешь, что же ты делаешь? –Но ведь ты не была такой, когда я встретила не была…что, когда ты столкнулась? – Синтия да…здесь сейчас есть одна реальная величина…и это Си…когда ты столкнулась с учеными, есть ли в этом хоть толика вины Фанни, есть? Может надо было сказать, предупредить? И случайно, прогнать из этого места…хотя, кто знает, может и так ты бы осталась?
–Нет, – переломов нет, ты бы чувствовала это – знала наверняка, но их точно нет…просто одна рука не слушается, но боль знакомая, это вывих всего лишь вывих, и разве что взглядом можно было бы дать понять, что тебе нужна помощь…но как? Если даже сейчас ты не сводишь взгляда с того места, где еще совсем недавно была непосредственной участницей. Как далеко зайдет? Кто же знал…что так далеко – зайдет? Ты улыбаешься, когда заставляешь себя отвернуться и спиной вжимаешься в стену ты уже улыбаешься, потому что иначе – никак… Как ты могла слушать, как могла все это слушать? Вот так…замерев, не отсчитывая удары сердца, дыша, точно так же как и теперь слушаешь Синтию, но как же ты могла? Это сложно объяснить и остановиться тоже было невозможно…как ты могла, ты свободна, не раб и цепь не поможет… Терпела? Да разве же терпела, нарываясь раз за разом на неприятности ты терпела? Нет, действовала…просто совершенно по своему и нет конечно же нет, теперь уже не во что вмешиваться, эта история кончилась, но…не так как ты желала, без ответов – оставила тебя с тысячью вопросов и задать их некому. Слушаешь, Си, милая, ты единственный голос, который ее возвращает к жизни, впрочем это сильное преувеличение, Фанни то как раз жива, еще как жива…и это тоже кошмар, лучше бы все закончилось там. Ты видишь все эти переливы в ее взгляде, ты можешь их прочитать? Нет наверное, Мэй и сама не знает что и куда…следующий шаг каким он будет. Она садится на землю, замирая, рука безвольна, точно вывих…но это не страшно, его можно вправить, ты ведь поможешь? Врач…какая разница что ты лечишь с этим и клоуны справлялись легко. Просто дернуть посильнее и если все действительно так как кажется – сустав встанет на место. А пока…плеть, ты ее ощущаешь, но не можешь ничего сделать, –Нет, – ты не отправишься за ним…пусть бы даже и этого – хотелось…

Реакция брата на появление девушки ничуть не уступила ее собственной, когда Бекка еще только завидела Криса на площади. Объятия, даже отчасти слишком сильные, настолько, что Бекс невольно выдохнула, прижатая к Кристиану, были неоспоримым доказательством того, что брат был искренне рад ее видеть.
И в эти несколько секунд, пока парень прижимал ее к себе Ребекка поймала себя на мысли, что оказывается ужасно соскучилась по таким вот теплым душевным мелочам.
- А мне - тебя! Вот я и решила это как-то...м-м...исправить! - девушка усмехнулась, не отказав себе в желании взять лицо брата в ладони и с довольной улыбкой прищуриться, глядя ему в глаза.
- У-ум - неоднозначно протянула Бекс, убрав руки от лица Криса и в очередной раз скользнув по теперь представленной как "подруга" девушке пристальным взглядом.
В принципе, ничего. С такой не стыдно появиться на публике, но, как по опыту знала Бекс, красота девушки в 90% случаев оказывалась прямо пропорциональна ее самомнению и стервозности. В какой-то степени Ребекка тоже не была исключением из этого правила, но излишней самокритичностью она никогда не страдала.
Впрочем, незнакомка довольно быстро предпочла удалиться, чем заслужила себе в личной колонки Бекс "плюс" за сообразительность. Не хотелось, чтобы сейчас им с Кристианом кто-то мешал. А, учитывая, сколько они не виделись, любое присутствие посторонних по факту было нежелательной помехой. Хотелось столько всего рассказать, расспросить, обсудить...и вообще - говорить и говорить без умолку!
- Да брось, кому они здесь нужны! - усмехнулась Бекка, подхватив брата под руку и все же направившись в сторону до сих пор бесхозно оставленных стоять возле и на скамейке вещей.
- А вот поесть я бы не отказалась! Конечно, я поела в самолете, но, сам понимаешь, там не очень приятная кухня...Они давали вареную рыбу с картофелем. Представляешь? Весь салон с довольным видом жует и благоухает рыбой. При этом жвачки в меню не предусмотрено. - Бекс развела руками - В общем, я выпила сок и съела бутерброд.
Бекка не была привередлива или сильно избалованна в еде. Скорее - просто избирательна. И в принципе не имела ничего против рыбных блюд, но вот неизбежный в последствии запах после такого завтрака-обеда-ужина терпеть не могла.
- Это было бы просто обалденно! А тебе точно не влетит? - в светлых глаза девушки загорелись восторженные искорки, когда брат предложил отказаться на сегодня от повседневных дел - Я так хочу посмотреть, где ты живешь, и как, и вообще, расскажи мне все-все! - Бекс с готовностью подхватила чемодан - Ну...Пошли?

–А что я? Подопытная, – Видишь ли, милая…этот остров такой приветливый, как иногда кажется. Словно яркий цветок, он манит тебя забраться как можно дальше, пройти еще несколько шагов и попасться, без какой-либо возможности выбраться. Ты была свободна там, где-то в собственном мире, где не существовало ни Фанни, ни Луиджи, ни всей это грязной истории, в которой Мэй никогда не могла представить себя участницей и все-таки…оказалась. Прочь от этого, не связываясь никогда, но разве же выйдет? Ты можешь твердить себе, что это сон, ты можешь заставить себя поверить в это…но руки ноют, болят, ты чувствуешь каждую царапину как никогда остро, ты ощущаешь их частью собственной души, они не пройдут, не испарятся и не исчезнут. Избавиться бы, да нет возможности, никакой возможности не предоставлено… Не дышать лишний раз, ты не могла заметить этого сразу, но Лу довольно сильно об асфальт приложил, тяжело даются даже вдохи простые, тяжело…так что хочется закрыть глаза и отправиться куда-нибудь подальше туда, где не будет всей этой истории, где любая ложь на этот счет окажется истинной, –Я всегда вижу один и тот же кошмар, – не в пространство, нет…ты ей это рассказываешь, хотя сложно зачем, –И нужно бежать, листья в лицо, ветки цепляются, время – потеряно, – Ты неловка в этом, как бы не старалась а в том, что касается самого ценного, самого важного для тебя ты остаешься слишком неловкой, но суть, она вроде ловится? Извечная погоня и невозможно увидеть, от чего же ты так торопишься убежать, от чего прячешься. Все дело в том, что в этих чертовых снах не предоставляется никакого выбора – единственное, что ты можешь делать это убегать. Поскольку остаться, полагаясь на милость этого существа нельзя, невозможно. Оно уничтожит –и ты прекрасно это осознаешь, хоть и никогда не решишься произнести вслух, –Но деваться некуда, дерево над обрывом, скользкий ствол по которому можно добраться лишь до середины… – Да, только до центра и никогда дальше, как бы ты не торопилась, как бы не старалась, всегда в центре ствола, –А потом обязательно настигнет, не видишь – просто знаешь, – не предоставлена возможность, некто свыше ее лишил и это факт, от того что гонится сбежать нету ни единого шанса. Но это не приводит в отчаянье, лишь заставляет бежать быстрее, темпы всегда ускоряются, и даже зная, что ничего не изменить ты все равно не полагаешь на милость этого создания. У него нет жалости, нет никаких чувств и если однажды оно все-таки догонит – это ничем хорошим не закончится. Самое занятное, что скорее всего не закончится для души, тело-то что? Бог с ним…оно все равно не вечно, да и никогда ты не страдала особой бережливостью в его отношении, И там на середине, есть всего два варианта…попасться не важно попытавшись сбежать или просто остановившись, или… – Девушка поднимает взгляд, он не пустой, он никогда не бывает пустым, но сейчас в нем нет откровенного веселья, прости милая…она скоро очухается, придет в себя обязательно. Ты вообще не должна была видеть подобное, никто не должен был, потому что это – слишком. Просто прости ее сейчас, и разреши закончить, …или спрыгнуть. Она не задает вопрос, который вполне могла бы, даже не пытается рассказать о том, какой именно вариант выбирает сама. Ответ покоится на поверхности, может быть…возможно, он не очевиден на все сто процентов, но это для других. Это у других есть выбор и есть варианты, а у Фанни нет. И никогда не было, понимаешь? –Я не терпела, –Ну вот, видишь, она уже может улыбнуться, искренне вполне, пусть губы кровоточат, разбитые, пусть…она в конечном итоге не участница конкурса красоты и пожалуй, внешность – последнее, что действительно начнет когда-нибудь ее беспокоить. Дело в том, что у каждого повреждения есть дополнительный отпечаток и все они покоятся не здесь, но в самой глубине в душе, словно близнецы они вторят телу. Любое касание кажется таким болезненным. И ты не видишь, никак не можешь осознать того, что произошло, –Я пыталась понять, –Найти возможность исправить в конце концов… Это не он, это не похоже на него, либо лицемерие этого человека не знает никаких границ. Ты не хочешь верить в то, что это так и не верить не можешь, потому что…другого объяснения нет. Именно его ты искала, именно его пыталась выпросить, и не могла – никак не могла. Пойми же, дорогая, без него Мэй тяжело дышать, боль в грудной клетке ни что – это всего лишь ушибы, пусть даже и сильные, но этот груз, хуже любой удавки опутывает шею, он душит и не дает сделать ровного шага, он не отпускает и новые чувства очень не хочется принимать. Мэй не знает что такое отчаянье, и не подпустит его сейчас, пусть будет сон, пусть будет боль, тупая надежда на недоразумение в конце-то концов, но только не отчаянье.
–И не стоит, у нас нет главной темы, поэтому важно все… – нету, потому что единственное помимо того где и когда ты попалась ученым хочется знать Мэй ты рассказать все равно не сможешь. Она хочет это услышать, но единственный от кого она желает это услышать – Лу. Остальные все равно не смогут донести, как в одночасье, ну да…часов на самом деле было несколько больно, но все же как за такой короткий срок все могло так круто повернуться. Утром тепло, вечером сухой лед, ожогами по коже, пробирая до самых костей. Интересно, почему ты все-таки не довел начатое до конца. Это эгоистичное желание, но…оно определенно стоит хотя бы чего-то. Неужели совсем нельзя мечтать о чем-то просто…для себя? Касание, но ты готова к этому, больнее не будет, правда, можешь не сомневаться милая, можешь даже не пытаться осторожничать. Подобные травмы всего лишь обыденность в ее жизни, они случаются и довольно часто, какая же мелочь. И ты потерпишь, это легко, к тому же это совсем не больно, в сравнении с тем как ноет все остальное – это ничтожность, –Нет, ни один врач не возьмется, – ты смеешься, надо…надо было сказать об этом намного раньше, ты должна была это сказать раньше, предупредить, отправить прочь, но ты промолчала, потому что не тебе об этом говорить, не правда ли? А теперь вот и она на крючке. Для вас, для таких как ты нет никакой надежды покинуть остров, ты просто еще не понимаешь всего Синтия…не видишь, чем может обернуться это твое “неглавное”. Лаборатории закрыты официально, но на самом деле продолжают функционировать. И Фанни это знает, она видела, так же ясно как твой самолет, который прибыл точно по расписанию, –Не в больницу, нет… – И это тоже очевидно, ты просто знаешь чем это закончится. Когда прибудут ученые – вопрос времени, а не возможности. Люди боятся вас, пусть даже весь мир – сочувствует. Знаете, что-то он не стремится, забрать вас отсюда, помочь начать новую жизнь. Нет, вы брошены и никто не самом деле е имеет представления о том, что истинно творится здесь. Но Синтия права, ждать чудес в этом месте совершенно бесполезно, а куда двигаться, ты не знаешь. Дома нет, и никогда не было, не стоило тешиться иллюзиям, стоило быть готовой к такому повороту. Замечталась глупая, не заметила как сама заблудилась, ничего…ты заплатила сполна, –Куда угодно, торопиться – некуда. – Двигаешь вглубь проулка, медленно переставляя ноги, тебе все еще тяжело идти, отчаянно болит голова, она кружится но ты не потеряешь сознание и никаких внутренних повреждений нет, не переживай об этом. Мэй не знает когда за ней придет смерть, не знает даже как именно подберется, но..совершенно уверена, это еще не она, рано. Пока не будет всех ответов уходить – слишком рано. Ты замираешь на перекрестке, потому что ответа – а куда же собственно идти, по прежнему нет…

Ты как-то странно реагируешь, милая…за одно слово так сильно зацепилась. А главное какая горячность это потому что теперь ты тоже такая вот, ты не помнишь как это случилось или не хочешь рассказывать. Но электрические разряды просто так из пальцев не появляются. Ты одна из них теперь, одна из кроликов, которые боролись за жизнь, или нейтралов, которые предпочитали служить стабилизатором. Не за ученых, но и не так чтобы шкуры с них заживо сдирать были готовы. Ты так и вовсе никогда не считала, что они сильно виноваты – всего лишь люди, которые желали поставить свои эксперименты, для них вы были лишь материалом и обижаться на подобное – абсолютная глупость. Все равно что хлеб разозлится на пекаря. Да на этот раз тесто было одушевленным, но ты не видишь в этом ничего криминального, мир не останавливается в то мгновение, когда очередную корову убивает владелец стада, для того чтобы подать ее к ужину своей семье, так почему он должен тормозить свое движение, если очередной человек оступается. Это ведь не жестокость ради жестокости…они мечтали достичь чего-то воистину великого, создать новых людей, идеальных. Тех, которые смогут жить дольше, которые будут обладать дополнительными возможностями, может именно благодаря таким однажды не останется никаких войн. И подопытные именно для этого и нужны, кто-то должен пожертвовать своим здоровьем, для того чтобы выжили остальные… и ты не знаешь всего, Синтия. Не знаешь, как ей удалось сбежать из лаборатории, не знаешь каких трудов стоило это и как тяжело давался каждый шаг, как вновь изучался мир…но – это все пыль, блажь в сравнении с тем, что сокрыто куда как глубже. Она ведь вернулась туда, Фанни, сама пришла вместе с одним из лаборантов, когда он посетовал, что не осталось никого, что теория рушится…и что они не знают как еще можно проверить этот шанс. Мэй сама взяла его под руку и отправилась в клетку, из которой так стремилась вырываться, зная что тело вновь будет исполосовано, отдавая себе отчет в том, что может и не быть шанса встретиться с завтра, так как ты думаешь, что это означает? Что ее можно оскорблять или нет? Свой мир, свой непостоянный мирок, в котором нет даже единого каркаса. Она движется вперед так как считает нужным сама и ни у кого мнения не спрашивает. Слишком много людей вокруг, они никогда не сойдутся, а если так, то как выбрать тех к кому можно прислушаться? Так вот, ограничения накладывает общество, ограничения были, когда Фанни была заперта в каморке, но как только эти цепи слетели Мэй добровольно легла под нож. Так что это значит? Это же так легко понять…и вместе с этим – невозможно. Фанни просто человек, но не желающий потакать прихотям других. Больно? Ну и пусть, ее путь никогда не был безоблачным, но это не лишало улыбки. Он ударил, нагрубил, значит в чем-то скрывалась проблема и до тех пор пока Мэй не сможет осознать для себя, что это было – она будет раз за разом упорно натыкаться на одни и те же действия, получая новую порцию незаслуженного, да… Но, она идет на это совершенно сознательно, и не потому что мазохизм в крови. Ради поставленной цели можно стерпеть очень многое.
–Это… – Ты словно и правда задумалась над ее словами, сны…она говорит о том, что все это просто сны, а ты знаешь, что это ложь. Знаешь, потому что видела как садился самолет, потому что видела как Лу отправился на склады в Футлус, потому что знала наперед тысячи событий и это лишь начало цепочки, она прервется только вместе с тобой. И этот сон, с тех пор как он появился он стал намного более осязаемым, ты чувствуешь все, что происходит в нем, ощущаешь. И это было бы великолепным подарком… –Может ты и права, но я не боюсь леса, бродить там в одиночку радость. Здесь нет никого, кто смог бы поймать насильно, – Нет…не ученые здесь замешаны и не сказочные чудовища, это не сон милая, но знать об этом тебе совершенно необязательно. Дело не в одиночестве даже, ведь этого гнетущего ощущения там нет… а в чем, в чем тогда? Если бы ты могла понять, возможно смогла бы и просто принять происходящее. Улыбаешься, ни к чему это все, отклики, да отзвуки, захотят вернуться, захотят исчезнут. Ты бы с радостью отдала все, что получила в прошлый раз в дар от ученых, отдала бы, не сомневаясь ни мгновения, но оно есть, существует и тебе предстоит с этим жить…и неважно в будущее ли заглянешь, или… Дыхание перехватывает, когда в голову приходит эта мысль. Влияние, то каким способом ты купила вам нормальную жизнь, то с каким взглядом на вас смотрели в участке, из-за чего отпустили…дурман, всего лишь дурман, который ты распространяешь и контролируешь не так чтобы жестко, не научилась еще. И дышать тяжело, потому что в этом может быть спрятан ответ, который страшно услышать… Ты прислушиваешься к Синтии, следишь за развитием ее кошмара…и тут не надо быть психологом, для того чтобы сказать, –Не вини себя в том, чего не делала. За свои слова и поступки нужно держать удар, нужно…но за чужие… Ты же чувствуешь вину, правда? Это словно попытка убийства дорогого человека, да впрочем, почему словно-то? Не плачь, дорогая, слезами тут ничего не сделаешь. Ты не вернешь его, никогда уже не вернешь, и отпусти себя, отпусти его…а вслух не скажешь, потому что ты не врач и даже не помощник, ты не знаешь, как все на деле должно происходить, и не тебе советовать, ведь сама простить никак не можешь. Но ты умнее, намного умнее Фанни, говоришь о том, что сны подсказки, и за улыбкой Мэй прячется знание. Твои сны – подсказки, ее – указания. И не стоит никому об этом знать. Она знает, как уйдет из этого мира точно знает, когда и отчего не сможет вернуться. Это проклятый дар, который никто не просил. Справиться с угрозой…ты улыбаешься, открыто – это благодарность, за такое вот отношение к тебе. Ты наверняка попытаешься хотя бы…всегда попытаешься, Си, но не зарекайся, есть вещи в которых ты – не помощница. Она бы хотела попросить, избавить ее от этих видений, что во сне приходят чаще всего, хотела бы…но за этим можно только к ученым обращаться, а ты обещала никогда больше не приближаться самостоятельно к их лаборатории. Смеешься, ты слишком искренна, ты думаешь, да…вот оно пожалуй, ты думаешь прежде чем сделать, а Фанни делает, и лишь потом иногда задумывается – стоило ли? Так вот, неизвестно, неясно во что вылилась бы эта история, но ей было необходимо поступать именно так. Шестое чувство, интуиция или подсказка, которую она поспешила забыть, скрывающаяся “во сне”. Эта ярость, он мог бы убить кого-то, мог, просто неясно почему этого не сделал с тобой. Ведь ты специально не меняла реакцию, даже когда разум начал голосить – убирайся, и ты морщишь, при упоминании обо всех этих вещах, потому что среди перечисленного нет еще одной вещи, а что если…вдруг на самом деле просто морок прошел, что если это ответная реакция на то что ты случайно сотворила? Если все-таки приворот? Нет…ты не вернешься сейчас в тот дом, ни за что не вернешься, не можешь столкнуться с этой историей прямо сейчас, мгновенно, время...сейчас ты почти согласна с ней…необходимо – время.
–Ты была в лаборатории? – Прости ее милая, прости за эту настойчивость, но ей нужно знать, для того чтобы понять самое главное. Хирурги опять вернулись в строй, или они нашли какой-то новый способ распространять свою дрянь? Что это было, таблетки, запахи, частицы, ты не знаешь как это делается, не имеешь ни малейшего представления, но…ее ведь не открывали правда? Это не праздность…просто возможно стоит подать сигнал, как знать, что если буфер опять необходим? Слишком много мыслей…и теорией, очень болит тело, но ты справишься, падая с трапеции набиваешь не менее болезненные синяки. Дышать больно, опять сорвалась, что же это такое…как бороться? И смеешься, ты странная иногда… –Ты не чужая, я тебе видела, и не раз, – будь легче, перестань сама возводить стенки, которые потом рушишь, для чего? Ты не можешь быть чужой, для этой девушки такого понятия просто не существует.
–Нет…не хуже, я бы не остановилась, – И тут не предскажешь, чем бы все кончилось, но даже без возможности пошевелить пальцами она все равно бы продолжила эту историю, задавая вопросы, раз  за разом, встречаясь с мостовой, никому не дано знать, чем бы все это закончилось, –И нет…оттого что мы дойдем за час, а не за два – ничего не изменится. А время не в счет, одно дело считать, если чего-то ждешь, а другое просто так…. В пространство. И конечно, ну конечно она отправится с тобой…