Вверх страницы
Вниз страницы

HOPELESS

Погода/время в игре:
01.06.2011 - 30.06.2011
+29°...+36°C; Температура воды +25°...+28°C; без осадков, преимущественно ясно.


Последние новости:
29.07.2013
Уважаемые игроки, как уже сообщалось ранее на форуме ведутся некоторые работы по организации тем. Спешим сообщить, что мы уже обновили шаблон ЛЗ. Он является окончательным. Каждому игроку необходимо перезаполнить свои ЛЗ. Просим извинения за неудобства. А так же напоминаем о том, что темы с отношениями и фотоальбомы теперь соединены в досье. Свои старые темы вы сможете найти в архиве. Спасибо за понимание.

Поддержать форум на Forum-top.ru Рейтинг Ролевых Ресурсов - RPG TOP

гостеваяправиласюжет
от "A" до "Z"внешности
способностиакцииFAQЛЗ
вестникзакрыть/удалить тему
жалобы и предложений
путеводитель

ADMINISTRATION

ChrisKathyArthur
VirginiaJoshuaValerie

Maroon 5 - Back at your door





Дизайн выполнен kusachaya специально для http://hopeless.rolevaya.ru/

The Flight To Nowhere

Объявление


Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » The Flight To Nowhere » Завершенные эпизоды » Флёр


Флёр

Сообщений 1 страница 20 из 30

1

http://s53.radikal.ru/i139/1206/15/ebe93fcab0b0.jpg

Flashforward

1. Дата, место
Весна, апрель. N-года
Сезон дождей.
Раннее утро.

2. Участники
Лулу -  Туньсь
Фання - Ап, опля

3. Сюжет:
НЦ 21.

4. Примечание:
Доигралась ХД

Саунд

[mymp3]http://klopp.net.ru/files/i/2/4/1f35618.mp3|Дождь[/mymp3]

+1

2

Этой весной сезон дождей пришёл раньше обычного. Муссонские ветра стремительно налетели на остров, принеся с собой повышенную влажность и, конечно же, нескончаемые и обильные дожди, скорее даже ливни. В периоды дождя, грозы, бури или метели мне всегда хорошо писалось. Понятия не имею, с чем это связано, но в такие дни и в такую погоду картины всегда писались легко, непринуждённо и беззаботно. Подобная погода приносила мне огромный прилив сил и просто бездонный запал вдохновения. Я чувствовал себя на пике, расцвет, это было моё любимое время. Я мог взять кисть и краски в руки и сразу же приходил какой-то образ. Я мог часами гулять по городу, и за это время в моей голове перебиралось множество идей и задумок. Мне оставалось выбирать лучшее, отсекая всё лишнее и ненужное. Кстати, похоже, именно так я и творил. Брал холст и отсекал всё лишнее, вот так, всё просто, а в простоте, как известно и кроется красота и гениальность. Не думайте, я не хвастаю, просто картины этого периода всегда оценивались высоко разными людьми, и профанами и понимающими, любителями и тех, кто ну совсем ни грамма не смыслил в искусстве, и даже самые строжайшие критики говорили, что картины хороши, хотя по их выражению лица было ясно, что признавать это им не очень уж и хотелось. С критиками у меня вообще отдельная история и отдельный разговор, не любят они меня, я ведь никогда не прогибаюсь под них, поэтому я порой и бедствую и пью, в общем виду самый что ни на есть подлинный образ жизни настоящего художника, разве что шарфы и плащи не ношу, шляпы иногда, и только. И да, мы отвлеклись от главной темы, впрочем, как обычно, вы уже успели должно быть заметить, что меня порой заносит немного не туда, ничего не поделаешь, привыкайте.
Как я уже говорил, в сезон дождей картины писались особенно хорошо и славно, даже мне самому(!) они нравились, и так было всегда, но не в этот раз. Всё дело в том, что вот уже который день меня мучил один интереснейший и сложный вопрос. Как нарисовать дождь так, что бы смотрящий на мою картину не почувствовал его, а услышал. Понимаете? Шум дождя, я должен был нарисовать шум дождя. Не знаю, откуда эта идея прилетела ко мне в голову, но засела она там так крепко, что выбросить её не получилось. Я даже успел напиться в зюзю пару раз, но идея не исчезла, впрочем, и решение этой задачи тоже не нашлось. Сначала я хотел просто нарисовать огромное стекло и капельки дождя на нём, но это, во-первых, банально, во-вторых, вы его скорее почувствуете, но никак не услышите. Потом был большой дом и крыша, но это снова чувство, а мне нужен был звук. Костер с рядом сидящим человеком, одетым в плащ-палатку отправился туда же, куда и прежние две идеи, на свалку! Ещё я хотел нарисовать ретро машину, бортовую панель, лобовое стекло, дождь и дворники. Эта идея могла бы перекочевать из моей головы на холст, но как только я начал набрасывать эскизы понял, что тут вы прочувствуете эмоцию, и вам скорей всего вспомниться либо Франция и Эйфелева башня, либо года двадцатые и расцвет гангстеров, ни то ни другое не подходило под решение моей задачи, поэтому идею я выбросил туда же, а эскиз сжёг. По правда говоря, я перебрал сотню, а может и больше вариантов, но ни один не подошёл, я не знал что думать. Либо мне пора на пенсию как художнику, либо это невозможно. Хотя подсознательно я знал, что это возможно, но я слишком опытен для этого, тут нужен был кто-то… кто не смысли в искусстве и в живопись ни на йоту. Тот, кто не отличит работы модерна, от пост модерна и тот, кто рисовать, по сути, и не умеет, или ещё лучше, совсем не умеет.
Ночью я долго не мог уснуть, всё думал об этом кто-то. Да и спал я паршиво, всё время ворочался и не один раз проснулся, без ведомой на то причины. В конечном итоге, мне это надоело, и я поднялся с кровати, надел первое, что попалась на глаза, джинсы и футболка. Побрёл в ванную, там я умылся и почистил зубы, прошёл на кухню, налил себе кофе и стал медленными глотками пить его. Я выпил три чашки, или даже четыре, нет, лгу, целых пять чашек крепчайшего настоящего индонезийского кофе, но никто под описание этого «кто-то» так и не подошёл. Я грустно хмыкнул и побрёл к себе в кабинет, на часах было без пятнадцати шесть. Дождь усиливался, становясь проливным, гремел гром и сверкали молнии. Но я, как тот кораблик или парус, у Лермонтова, помните? «А он мятежный прост бури, как будто в бури есть покой». Это про меня, я всегда находил успокоение, и утешение в бури, всегда.  Поэтому мне было плевать, простужусь ли я, или  шарахнет в меня молния, всё равно, главное обрести покой, а там тишина, а где тишина, там и чёткость мыслей, следовательно, и ясность, а значит где-то неподалёку и решение моей задачи. Этот «кто-то» мне нужен был для того, что бы он сказал свою ассоциацию на словосочетание шум дождя. Конечно, это мог быть в принципе любой другой человек, но мне нужен был особенный кто-то, не очень образованный, но с нескончаемым запасом фантазии. Но даже буря, покой, тишина, ясность и чёткость мыслей не привели меня к решению моей задачи, и я вернулся в свою комнату. На кровати у меня спала Фанни. Последнее время она всё чаще и чаще спала со мной, и не как бродяжная кошка в ногах у хозяина, который её приютил, а рядом, лицом к лицу, что называется. Иногда она, кстати, больно пиналась ногой, не знаю, как я это терпел, но каким-то образом я был не против, скорее даже "За", понятия не имею, почему так, наверное, так я чувствовал себя теплее, не знаю, да и не хочу в этом разбираться. Она хотел, я был не против, обоим это нравилось, всё, точка. Не нужно искать что, зачем и почему. Хотя иногда и хотелось разобраться, но.… Но лучше послать эту свербящую затею в задницу, тем более, что это оказалось, возможно. Что я собственно и сделал, послал эту мысль в задницу, жаль я не могу так же послать эту идею с шумом дождя.
Я уже собирался ложиться спать снова, во всяком случае, попробовать уснуть, ещё было совсем рано, кажется часов шесть, может немного больше. Я снял майку и хотел, было снять джинсы, но жуткий скрежет метала об…металл? И ужасно громкий, просто оглушающий сначала свист, а потом и грохот не дали мне этого сделать. Я замер, непрерывный свист, гром, иногда разбавляющийся скрежетом метала, продолжался ещё какое-то время, потом всё стихло и дождь вновь монотонно забил по крыше и по окнам. Фанни естественно проснулась, какой там сон, тут невесть что творилось, и нужно было разобраться что именно. Я снова надел футболку, посмотрел на Фанни, она полулежала на кровати и укуталась в одеяло, то ли она испугалась, то ли просто не понимала, что твориться, но она молча смотрела на то на меня, то на дождь за окном. Я немного улыбнулся, успел уже подпривыкнуть к тому, что Фанни это большоё ребёнок. – Оденься на всякий случай, но сиди тут, я пойду, посмотрю, что это было и всё ли в порядке. – Мой голос походил на голос какого-то крутого мачо, или героя любовника, ну знаете, в фильмах всегда есть такие. Они ничего не бояться, у них всегда всё под контролем и они всегда погибают первыми, ну или всех спасают. Выйдя из комнаты я направился в свой кабинет, там ничего не обычного не было, потом гостиная на этом же этаже, тоже ничего, гостиная на первом этаже, кухня, библиотека, коридор, я проверил весь дом, даже в сад вышел. Вернулся я изрядно мокрый, но довольный, гулять под дождём было для меня усладой. В моей комнате всё было тихо, Фанни всё так же молча сидела на кровати, но уже одетая. И вновь безвкусное зелёное платье в горошек или в пятнышки, хрен его знает, как это лучше назвать, но я бы назвал просто – безвкусица. Но к отсутствию вкуса у Фанни я тоже успел относительно привыкнуть, хотя иногда это было слишком безвкусно, но.… Но я не говорил ей об этом, хотя нет, иногда говорил, реакция была разнообразной, ну да сейчас не об этом. – Всё в порядке, это просто буря лютует. – Поспешил успокоить ее я. И тут меня осенило, нужно пойти и погулять под этим светопреставлением. Ведь сидя дома я не проникнусь атмосферой, не растворюсь и не стану сам дождём и бурей. Да, знаю, звучит это всё крайне напыщенно и в тоже время дешёво, но так оно и есть, ничего не поделаешь. Некоторые верные вещи успели стать таковыми благодаря миру, а точнее людям, они извратили и перевернули сверху на голову всё это. Ладно, это всё лишнее и только слова, нужно было преступать к действую, иначе эта идея свела бы меня с ума. Но сначала я хотел взять зонт. Зонт мне нужен был для того, что бы я мог слышать дождь у самого уха. Понимаете? Кап-кап-кап, мне нужно было отчётливо слышать эти кап-кап-кап, я надеялся, что это поможет мне в решении, но сначала мне нужно будет изрядно намочиться, что бы соединиться и слиться с дождём и только потом открыть зонт. И хотя я бы выглядел глупо и смешно, а поскольку я хотел идти босым, то ещё и странно, но мне ведь плевать, главное нарисовать картину и тут дело уж не в принципе. А в значении и понятии самого себе. В том смысле, что я хотел разобраться, какого уровня я художник, какой из меня мастер и вообще могу ли я что-то, и представляю ли что-то, или я так, посредственный писака, который мнит себя просто гением чистой красоты. – Я пойду, прогуляюсь, нужно помокнуть под дождём. – Я не оправдываюсь, я просто говорю тебе, дабы ты знала, и не думала, что я снова иду пить, хотя, в общем-то, мне всё равно, считай меня кем угодно и думай обо мне, всё, что заблагорассудиться. Ухожу прочь из комнаты, и иду на чердак. Зонт я там не нахожу, хотя перерываю чердак полностью, создаю бардак, прибираться мне естественно лень, оставляю это на «потом». Выходит, зонта у меня просто нет, продеться гулять просто так, мокнуть.
Спуститься вниз мне так и не удаётся, цепляюсь за что-то ногой и кубарём лечу вниз по лестнице, с грохотом и шумом валюсь на пол, и тут же сверху на меня валиться какой-то предмет и бьёт меня по голове, больно, между прочим! Не громко матерюсь, и посылаю этот грёбаный зонт, которого нет в задницу туже же посылаю…лампу? Да, это лампа, та самая лампа, когда-то она сослужила хорошую службу, ну если бы тогда я ничего не испортил. В тот вечер, когда Фанни вернулась после годового отсутствия, да вы должно быть уже и не помните, ну да и не важно. Важно другое. Меня, дурака и тупицу осенило, Фанни! Она должна прогулсять со мной, она же идеально подходит под описание этого «кто-то» и как я сразу не сообразил сам не знаю, просто вылетело из голову, будто бы кто-то поставил тумблер игнорировать Фанни на позицию «вкл». Поднимаюсь, отряхиваюсь, вновь поднимаюсь по лестнице, ложу лампу обратно на чердак и закрываю дверь, спускаясь вниз, иду в коридор, который при входе. – Фанни! – Кричу громко я, не знаю, где она там сейчас, но я кричу очень громко, и меня нельзя не услышать, я даже пытаюсь перекричать дождь – Фанни, собирайся и одевайся тепло, мы идём гулять под дождём! – На самом деле мы не идём гулять под дождём, мы идём через пелену дождя в один заброшенный дом, там превосходное эхо, понимаете, к чему я клоню? – Фанни!

Отредактировано Luigi Vampa (18th Jun 2012 19:02:16)

+1

3

Сны, красочные пестрые. Поля Таскании, сменяющиеся венецианскими каналами, здесь же тихие улочки Праги, шумная Барселона, незабываемый заснеженный Талин. Только во сне все это может существовать рядом. Хочешь, иди в одно место, хочешь, можешь брести в другое. Это все улочки твоей памяти, здесь все точно так же как ты запомнила. Нет никакой грязи, в твоей голове Фанни, даже воспоминания о клинике теперь приукрашены. Да нет, это даже не защитная реакция, просто кто-то склонен запоминать только хорошее, кто-то только плохое, а есть Мэй, у которой в каждом конкретном случае все выходит так, как хочется практически. О людях и дурное помнится, о посещенных местах лишь прекрасное. Кстати, у всех этих мест, что сейчас проносятся перед глазами, есть всего одна общая деталька на всех пейзажах видно крышу шапито, где-то арену еще собирают, где-то шатер возведен полностью, где-то его уже складывает, но везде повсюду он есть. Можно лишь улыбаться во сне. Маленькие железные вагончики именно по ним осуществляется переход из одного городка в другой. Общность, недоступность, невосполнимость. Все это потеряно для тебя навсегда, но там в глубине души осознания этого не существует, есть лишь возможность, когда-нибудь много лет спустя вновь пройтись, касаясь рукой стен домов. Вновь опустить в гондолу, что провезет по гранд каналу, стоя на краях, привлекая к себе внимание горожан, все для того чтобы они заметили приехавший цирк. Их привыкших к карнавалам и веселью заинтересовать было очень сложно, но ты всегда справлялась. От этого зависело благополучие цирка до следующей остановки, вы все работали на износ, всегда. И ты сейчас там, или может на самом деле, частью собственного сознания ты всегда находишься в тех городах? Криков нет, эмоции, вот что заполняет все твое существо. Каждый новый город – это в первую очередь восторг от увиденного и не важно, Эйфелева ли башня предстает перед взором, Саграда де фамилия ли возвышается сейчас, а может это белоснежные стены Пеникколы? Везде, всюду, самым первым приходит восторг, от того что и этого видишь. От того, что нужно найти место, то самое в котором вы станете заметны, в котором наиболее гармонично впишитесь в окружающую обстановку. Великолепная игра, которую вы вели каждый раз. Тают городки в дымке, растворяются. То, что ты видела сменяется тем, о существовании чего даже не догадывалась. Рассказы о Кожикоде складывают разве что не в осязаемую картинку. Большие пространства, вечно закрытый порт, ведь даже вне сезона муссонов большие корабли останавливаются так далеко от берега. Или Пуна, находящаяся на слиянии рек. Маленьки городок, который все равно полон жизни. Шум, гам, толпа людей, которая кажется еле помещается в выделенном для нее пространстве. Здесь всегда толкотня и очень выгодно орудовать ворам, потому что в этой толпе невозможно отследить, кто же срезал мешочек с монетами. Все это существует лишь в воображении, все это ты можешь видеть лишь благодаря чужим рассказам, да собственному подсознанию. Уже не помнишь толком, что они рассказывали тебе, не сможешь пересказать это никому, но на деле, где-то там глубоко внутри ты все еще помнишь какого это. Забавно не знаешь, но помнишь, впрочем, ну чего еще можно было бы ожидать от Фанни…пора бы уже привыкнуть.
Дымка рушится, резко разрывая полотно, отделяющее сон от реальности. Будит не то скрежет, не то эта странная атмосфера беспокойства, сложно сказать, что именно оказывает подобное влияние. Просто ты просыпаешься и далеко не сразу начинаешь осознавать, что же происходит вокруг, и где вообще находишься. Именно поэтому, приподнимаешься на локтях, поэтому кутаешься в одеяло и даже вроде слушаешь, что говорит это создание. Вопреки сложившейся привычке, даже не начинаешь с ходу перечить, а действительно следуешь рекомендованному. Первая попавшаяся под руку тряпка, единственное за чем следишь, так это чтобы она не принадлежала Луи, а действительно была твоей. Не беспокоишься, ни капли. Это всего лишь скрежет, кстати, он не такой уж и страшный, просто услышать его в подобном месте было неожиданно. И да, буря действительно лютует, можно было бы и не произносить столь очевидных веще. Только плечами пожимаешь, не проснулась еще толком, для того чтобы спорить или язвить. То самое время, которое даже в твоем обществе проходит совершенно спокойно, –Просто крыша скрипит, – так всегда было есть и будет, если ветер достаточно сильный и бояться тут кстати, ну вот совершенно нечего. Толи себе под нос говоришь, толи действительно это можно было разобрать. Ну какая разница? Самое главное, это то что ты уже видишь – его зацепило, а это значит сегодня ты опять будешь блуждать по дому остаток ночи, в поисках спокойствия. Нет, не потому что страшно оставаться в гордом одиночестве, просто когда дома пустеют с ними уходит тепло, а сколь долго ты бы не оставалась в этом месте, все же со временем наконец научилась отделяться от пространства. Да, близкое внезапно, но все-таки нисколько не являющееся твоей частью. Жизнь это кстати упрощает неимоверно. И ты видишь этот азарт, он явно что-то задумал, а это значит, что о твоем существовании уже забыли. Потягиваешься, отгоняя от себя остатки дремоты. Еще один плюс создания, по имени Мэй, даже не жалеешь о том, что потеряла сказочные картинки городов, о том, что тебя так жестко вырвали из сладкой дремы. Просто что-то кончилось, для того чтобы началось нечто совершенно иное.
Будничное такое сообщение, к которым ты вряд ли привыкнешь, просто потому что большую часть времени они вообще не звучат. Где-то хлопает входная дверь, и ты слышишь – дом, отпустил своего хозяина толи на прогулку, толи отправил на очередное посещение бара. Без разницы в общем-то, появится к утру или нет, ты просто зачем-то в очередной раз останешься в этих помещениях. Странное состояние, не правда ли? Прочь от кровати к окнам, распахиваешь его, забывая о предупреждении. В комнату врывается ветер, и струи дождя, только собственная реакция и спасает, отпрыгиваешь в сторону, не позволяя стихии настигнуть себя. Устраиваешь прямо на полу, вне досягаемости, вслушиваешься – это поет ветер в кронах деревьев, они перешептываются разговаривают. Да даже в спокойную пору деревья так редко молчат. Скрип, ты даже не можешь сказать, что именно скрипит сейчас, слышишь, чувствуешь, зачем-то выкидывая из головы звуки дождя. Ты не то чтобы не любишь его, просто не желаешь сейчас думать о падающей с неба воде. Ветер, вот что куда как сильнее заботит тебя, ветер и собственные желания. Действительно остаться ждать, отправиться на поиски чего-то более интересного. Проверить не гуляет ли где-нибудь в округе Мия, или может навестить кого-то из известных тебе людей. Думаешь, размышляешь, но и эта дрема безжалостно уничтожается все тем же самым человеком, что вырвал несколькими мгновениями ранее из сна. Собирайся, идем, только оглядываешься на дверь, слыша это непонятный набор слов, и все же прикрываешь окно, борешься со стихией, изо всех сил толкаешь раму и получаешь желаемое. Ты даже спускаешься вниз, хотя отчего-то совершенно уверена, что ни шагу из дома все равно не сделаешь, –Кто сказал, что это входит в мои планы? Потягиваешься, нарочито лениво и безразлично, словно и правда предпочитаешь отправиться в мир снов, продолжить бродить по улочкам там на уровне подсознания, а не в реальности. –Тепла одежда без зонта, кстати не помощник, а помеха, – Насмехаешься, разглядывая Луиджи. Интересно, зачем ты вообще понадобилась человеку, предпочитающему прогулки наедине с собой или некими иного вида характера особами? –Чем больше ткани, тем холоднее, в купальнике и то меньше шансов простыть, – лень, вот пожалуй то, что ты старательно так демонстрируешь и являешь собой, –Что ты задумал? Ну вот, ну вы же не ожидали, что Фанни будет играть в какие-то дурацкие игры и делать вид, что ни черта не понимает. Вопрос в лоб, вот это уже куда как больше подходит Мэй. –Ну тебе же явно что-то нужно? Смеешься, почти непринужденно, тебя не то чтобы беспокоят его намерения, просто не бывало еще ни одного случая, чтобы он действительно собирался самостоятельно терпеть твое присутствие. Редкие обещания что-то показать, куда-то сводить, а дальше ты буквально падала ему на шею, вынуждая все-таки исполнить обещанное. А вот так вот, безо всяких размышлений, убеждений, что рано или поздно все равно придется это сделать. Нет, не верится, и на йоту вот не верится… Именно поэтому до сих пор не трогаешься с места, ожидая ответа. Глупая, или наивная, вечный ребенок или просто желающая себя оной продемонстрировать – это все никакой роли не играет. Самое главное, то что сейчас она чувствует подвох, точно знает о его существовании и благодаря этому никуда не двинется, пока ты не удосужишься хотя бы что-то растолковать.

+1

4

Я понятия не имею, входило ли это в твои планы или нет, мне, по правде говоря, абсолютно всё равно. Да, да, вы не ослышались, мне абсолютно всё равно. И нет, я не бесчувственный сухарь, просто мысль, что свербит у меня в голове, уже изрядно надоела мне, и всё, что я хочу, это избавиться от этой мысли, и больше ничего. А кто мне поможет? Только Фанни, только она подходит под описание этого кто-то, к тому же, (что не мало важно, а скорей всего и является главным фактором) когда дело касается искусства или живопись, я становлюсь опасным для общества. В том смысле, что я могу ничего не слышать, ничего не видеть, и мне абсолютно всё равно, что там происходит, да пусть хоть дом горит, я не сделаю ни шага, пока не закончу свою работу и не вылью свою мысль, образ, идею, задумку на холст до конца и полностью, до последнего штришка, иначе никак. Поэтому мне всё равно. Точно таким же я становлюсь, когда собираюсь напиться или выпить. Не важно, что происходит и с кем, можешь кричать, вопить, обижаться, мне всё равно, я сделаю это. Поэтому весь твой пафос, ну или что это было, мне абсолютно до одного места. – Не знаю, входило ли это в твои планы или же нет. – Говорю я не твёрдым и приказным тоном, а совсем наоборот, спокойным, мягким, в какой-то мере даже рассудительным. Я всё равно сделаю, что хочу. Иными словами, в любом случае ты окажешься в том пустом, заброшенном доме, и обязательно поможешь мне, даже если ты этого не хочешь, ты ещё не поняла это, по моему горящему в глазах огоньку? – Но мне нужна ты, больше ничего не скажу, на месте всё узнаешь, идём. – Подхожу к тебе, вглядываюсь в твои глаза, и ехидно улыбаюсь и рассматриваю, прикидываю, как оно будет смотреться. Я и ты без купальника, как минимум это странно, как максимум комично. В другое время, я бы может иначе на это среагировал, я ведь хочу тебя, и уже давно перестал кусать себе язык или сжимать ладонь в кулак, но я всё так же не признаюсь тебе и не говорю об этом, и всё так же мы просто спим вместе, ну иногда ты спишь одна, когда я напиваюсь в каком-то баре. Кстати, я давненько не водился с девками, что не совсем свойственно мне, или совсем не свойственно, не знаю, ну да не мне решать, и не вам, я сам не знаю кому, наверное правда где-то посередине, или нет. Ай, не важно, всё это сейчас не важно, нужно побыстрее попасть в намеченный пункт, иначе огоньки могут погаснуть, а тогда всё… я опять напьюсь, и опять ничего из этого не выйдет, уверен, опыт. – Да, я кое-что задумал, и мне нужна ты, если ты ещё не поняла. – Звучит тавтологично не много, но это уже другая история. Кстати, как тебе мой мягкий, но несгибаемый тон? Спорить нельзя со мной, ну же, загляни в мои глаза, и даже если ты ничего не поймёшь, то хотя бы узнаешь, что нельзя мне сейчас отказывать, только не сегодня, не в этот раз. Присмотрись получше в мои глаза, ты же не дурочка, обязательно сообразишь, что глазки-то горят огнём творческого озарения, ты же явно видела такие глаза, в цирке явно кто-то одевал такие, хотя бы изредка, а может быть и ты сама, кто тебя разберёт. Ты вообще не часто говоришь о цирке, точнее ты говоришь о нём всегда и часто, без умолку, но никакой конкретики, ничего такого, одни какие-то фантазии, в общем ладно, у меня нет времени на разговоры, поэтому я просто хватаю тебя за руку, не больно, но крепко и вытаскиваю на улицу, под проливной дождь, некогда мне сейчас рассусоливать и уж тем более играть с тобой игры, у меня творческий стояк, потом объясню, да и потом, ты скоро сама всё увидишь, да поймёшь, обещаю…

+1

5

Знаешь, как это легко забить на ощущения других людей, действовать согласно собственным желаниям, а не их указке. Каково это наплевать на все нормы, правила и понятия, жить по велению души. Это легко, пока ты однажды не оказываешься запертым в чужой клетке, в тот момент, когда ощущаешь свободу, и туман застилает глаза, ты просто не осознаешь, где находишься. Рано или поздно пелена всегда падает и ты вновь видишь прутья, можно сделать еще несколько шагов вперед, попытаться изменить ситуацию, или смириться с текущим положением дел. Можно продолжать отрицать свою причастность, смотреть на все словно видишь это в первый раз в жизни. Можно принимать сложившуюся ситуацию, тянуться к новому, раз за разом словно трезвея от того что видишь, ощущаешь. Или вот так вот, просто пустить все на самотек, совершенно внезапно, давая себя обещания – это в последний раз. Дверца закроется, для того чтобы сломались на ней засовы. Нужно погрузиться в темноту, непроглядную, вечную, для того чтобы вновь научиться видеть свет. Ты не знаешь всего этого, Фанни, ты не видишь ни одного из тех процессов, что заключаются в созидании, в разрушении, они не знакомы тебе. Не знакомы, как и тысячи других физических ли явлений, или понятий. Даже если очень сильно захотеть жить разумом, невозможно научиться мыслить, ты всегда будешь прежде делать, а уже потом задумываться о последствиях. Обидно? Ну значит будут колкие фразы, которые наверняка будут выбешивать окружающих, доводить до точки кипения. И это будет бесить, будет всегда доводить до какого-то исступленного безразличия, –Конечно, главное, что это входит в твои. Уж простите господин, нерадивую, – как знать, может он конечно и выкинул из головы, а ты всегда помнишь обо всем. Помнишь, хоть и стараешься смотреть на некоторые вещи иначе, это отвратительно, пожалуй что. Жизнь в этом чертовом доме делает тебя жестче, совершенно не считаясь с твоими собственными желаниями. Время, не щадит никого? Ложь же, и всегда ей будет, это люди никого не щадят, в угоду собственным желаниям они не считаются ни с кем. И знаешь, эта коварная память, что вынуждает людей помнить все, да пожалуй со временем она притупляется, иногда стирает какие-то грани, но вынуждает помнить. Это извечная история, с которой бесполезно бороться, и очень сложно оставаться беззаботным, когда ты помнишь обо всей низости, что тебе дарят люди.
–Ну да – ну да, тебе нужно и пора бежать на задних лапках, – улыбаешься, старательно изображая из себя зверушку, у вас в цирке жили собачки, именно их всегда и старались выучить, этому движению. Только ему наплевать на все факторы, кроме собственного желания, а ты по странному велению собственной невменяемости что ли, корчишь рожу в ответ, на это желание. Он все равно сделает так, как хочет сам, и все твои потуги бесполезны совершенно, ну и пусть, ты сама каждый раз сталкиваясь с этим не покидаешь дом. И знаешь, ну пора, пожалуй, давно уже пора сделать шаг вперед. Стены были холодными, ситуации забавными, время безразличным, а двигаться все равно нужно. Не то чтобы ловить нечего, а ничего не хочется вылавливать, есть ведь в этом мире люди, устроенные проще, ну вон как сама Мэй к примеру…хотя тоже, не самый лучший из примеров.
–Ты можешь перестать играть в автоответчик. Простого и понятного иди ты к черту, будет недостаточно? – Вот знаешь, есть такая типично женская особенность, чем больше ты твердишь о том, как это необходимо, тем меньше она соглашается. Вот и на этот раз, Мэй уже искренне поверила, что последнее, чего она сегодня хочет, это тащиться под дождь…и знаешь, может именно это и спасает? Осознание, ты становишься слишком ленивой, для того чтобы делать глупости, или слишком привычным становится тепло совершенно чужого дома, что ты не желаешь выбраться во двор. Это не испуг даже, просто вспышка и плевать ей на то как там кому-то чего-то хочется, ключевым тут оказывается совершенно иное явление. В тот миг, когда ты вытаскиваешь Мэй во двор, она даже не пытается упираться, нет, это перебор. Сменить ночевки на мостовой на это? Зачем? И кстати, это еще что за излишек, стряхиваешь его руки, выдавливая, совершенно заезженную вдоль и поперек фразу, –Не трогай меня. Мне поддержка липких ручек неудавшегося Казановы ни к чему, – смеешься, конечно же смеешься. Всего пара мгновений, а ты уже промокла насквозь и это то, к чему когда-то ты стремилась, из-за чего могла спокойно остановить весь караван, а теперь что? Отвратительно. И ливень это же прекрасно, под ним можно умыть лицо, забыть о прошлом, есть такое поверье, что дождь смывает все грехи, помогает смириться с прошлым. Тебе ведь всегда нравилась эта легенда Фанни, одна из тех, которые рассказывали долгими вечерами, которым делились с тобой все жители этой маленькой семьи, –Ты намерен двигаться? Или это дома просто вода закончилась? Можно было проще объявить… Смеешься над, позволяешь себе такие вот издевки. Знаешь, она поможет тебе, не потому что ты этого хочешь, не потому что вынуждаешь. Просто поможет, потому что пора двигаться дальше, она убивает время в четырех стенах, то время, которое могла бы потратить иначе. Выдыхай, подстраиваясь под ритм, он смоет все. Выходишь на улицу, ну надо же, естественно, он даже не додумался дать тебе время хоть какие-то тапочки набросить, с другой стороны…все равно ведь не спасло бы? Черт бы с ним совсем, –Шевелись уже, –шепчешь, даже не уверена, что он тебя слышит и знаешь ты все, видишь, не слепая, хотя зачастую так и хочется ослепнуть. Да нужно, да не просто так тащит, но можно ведь и ослицей прикинуться, хоть изредка можно не через плечо бросать фразы и не пытаться ставить перед фактом. Заедает пластинка, начинает раздражать ситуация и хочется найти старую пластинку с музыкой, для того чтобы стереть ее в пыль, порошок, в след за всеми гирляндами и лампой. Она была красивой, но ты всегда будешь слишком бестолковой, он упертым или наоборот. Без сожалений, кто ж жалеет о фактах? Просто надо помочь и катиться прочь из приютившего места, хоть на какое-то время, хватит привязываться. “С собой на тот свет все это не утащишь.” А здесь – бесперспективно, понимаешь ли.

0

6

Ох, Фанни, как же порой меня раздражает твой характер. Хотя как раздражает.… Да просто бесит, нахрен, просто жутко бесит, честное слово, порой мне хочется удушить тебя. Своими собственными руками, вот этими пальцами, просто взять и удушить. Вцепиться тебе в горло, в твою тонкую, я бы даже сказал в некотором роде лебединую шею, ощутить, как под моими пальцами проходит множество кровяных сосудов, как кровь течёт по артерии, и как ты дышишь, спокойно ли, сбивчиво. Как твоя нежная кожа окажется в моих грубых руках, как хрупкие косточки медленно и неспешно начнут хрустеть, может быть, я даже захочу не задушить тебя, а свернуть тебе шею? Нет, правда, Фанни, порой мне действительно хочется тебя убить, за твоё ослиное упорство, за наглость, за ехидство, в общем, за то, какая ты есть. Знаешь, почему я этого не делаю? Я и сам не знаю, точнее я не знаю истинного фундамента, я понятия не имею, откуда это во мне и что твориться со мной. Одно я знаю точно и наверняка – я почти всегда буду носить в себе желание тебя убить, придушить, или шею свернуть, никак иначе, только своими руками. Наверное, это один из моих фетешей или загонов, но я бы хотел убить тебя, или довести до предсмертного состояния, как минимум. Я извращенец? Возможно, но это уже не в моей власти, я это я, и я понятия не имею, почему мне хочется того или иного. Кстати, слишком много «Я», не заметила? Эгоист, это верно, так же как и дважды два, и да, я знаю, что какие-то там учёные доказали, что дважды два, не четыре, а пять, мне плевать, и эта уже другая история, сейчас говорим о другом. И так, я всегда буду носить с собой желание убить тебя, но я никогда не сделаю этого. Я сказал, что не знаю причину, я сказал не совсем правду, я не знаю предпосылок, но знаю причину. Я не хочу этого, я хочу тебя убивать, и одновременно не хочу этого. Звучит крайне по идиотски и вообще смысл тут найти не просто, логики тут и вовсе нет. Но попытайся понять, что я не хочу тебя убивать, просто потому, что не хочу этого делать, понимаешь, я хочу, что бы ты жила, и жила не где-то там, а тут, рядом. Наверное, как-то так оно звучит в более осмысленном варианте. Понятия не имею, как это получше объяснить. Быть может это просто привычка, да я к тебе явно привык, и боюсь, что без тебя этот дом станет пустым, никому не нужным, от этого дома оторвут кусочек или кусок, что, честно говоря, совсем не важно. Важно, что этого фрагмента не станет, и дом может и не рухнет, а может и рухнет. Главное, что когда этого фрагмента не станет, дом в миг обратиться в ледяной дворец, в замок, самый богатый, роскошный, но с огромными стенами и слишком большим забором, в жуткое логово, где навсегда пропишется алкоголь и проститутки.  Если этого фрагмента не станет, дом умрёт, он не будет более дышать и жить. Нет, технически он будет стоять себе, как и прежде, и никто ничего и не заметит, так уж устроены мы, люди, но хозяин этого дома будет знать, да нет, чувствовать,  дом мёртв. Фрагмента не станет, значит, его вырвали, просто вырвали, и вышвырнули, пустота, не будет больше этого каламбура, этой сумбурности, не будет больше этого циркачества и этой буффонады, больше ничего не будет, дом будет мёртв, и я не знаю, воскреснет ли когда-то, смогут ли его отстроить, кто знает, быть может, лучше всего снести этот дом к праотцам, пусть бы глаза не мозолил, всё равно, дом же будет мёртв. Ладно, куда меня понесло, кажется уже не просто в другую степь, а в совсем другой край, впрочем, не важно, я хочу придушить тебя своими же руками, но никогда не сделаю этого, потому, что не хочу этого. На этом и окончим эту тираду, надеюсь. – Кончай паясничать и кончай называть меня господином, хватит уже этого, ладно? – Нет, правда, прекращай это делать, хватит издеваться надо мной или портить мне нервы или что ты там делаешь? Хотя не важно, всё сводиться к тому, что это мне не нравиться, и ты портишь мне нервы и заставляешь меня раздражаться, а порой и злиться, это ведь никуда не годиться, совсем никуда не годиться. Нет, если бы это была ролевая игра, то пожалуйста, можешь называть меня господином, я не против. Больше скажу, и я могу тебя называть госпожой, если тебе этого хочется, но сейчас нет никаких ролевых игр, сейчас у меня творческий стояк и мне нужно срочно, сию секунды, и никак иначе, что тут не ясного? И нельзя меня в такие моменты раздражать это создаёт помехи, а потеряю связь и всё, баста, напьюсь ведь. А ещё, я могу и наорать на тебя. Наорать так, что лучше бы было, если бы я тебя ударил, честно, завязывай с этим, хорошо? И кончай улыбаться как дурочка, будто бы совсем ума лишилась, хотя порой мне кажется, что так и есть. И да, мне нужно и нужно идти ничего не спрашивая, не обязательно на задних лапках, просто нужно и всё, ничего больше, понимаешь? И с какой стати ты вообще так воспротивилась и практически взъелась? Встала на дыбы как та дворовая кошка, ну право слово, что тебя так возмутило? Будто бы меня не бесят и не раздражает и не вводят в ступор (и дальше по списку) твои подчас совсем несуразные и крайне сюриалистические выходки, думаешь ты ангел во плоти? Какой там, ты, скорее бестия, не рыжая, но всё равно бестия! – Фанни, твою же циркацескую жизнь! – Вздыхаю и сверлю тебя немигающим взглядом, ещё раз вздыхаю и прикрываю глаза, расслабляю плечи и зарываюсь своей рукой в копну своих волосы, первый раз я устал, первый раз не хочу отвечать тебе язвительно или саркастично, не хочу, первый раз, я зарекаюсь скандалить, Фанни… - Не нужно бежать на задних лапах, просто сделай, как я прошу, и как мне нужно, не будь слепой. – Первый раз я хочу донести суть, хочу, что бы ты поняла, пусть я не скажу главного и суть ты скорей всего так и не поймёшь, не важно, но мне так хочется подобрать такие слова, дабы ты сразу поняла, нужно пойти и всё, молча, не спрашивая ни о чём, ни кривляясь, ни паясничая и уж тем более не язвя. И ни корча свои клоунские рожи, это не бесит, даже смешит, я даже невольно улыбаюсь и показываю язык в ответ, если бы сейчас была зима, я бы скорей всего вывалил бы тебя в снегу, честное слово, но сейчас дождь, и всё, что я могу, это вывалить тебя в грязи, но это я тебе скажу, не самая эротическая вещь, хотя может быть, в этом что-то и есть, не знаю. Шутка ли, но я ни разу не ходил на женские бои в грязи, не довелось как-то, забавно и смешно, но это так. Не трогать тебя своими липкими руками? Что это значит и с какой это стати я неудавшийся Казанова, на что это ты намекаешь, а? Кстати, прости, но зонт я не нашёл, придёться идти так. И пожалуй хорошо, что ты босая, босиком ты лучше прочувствуешь этот дождь и эту погоду. Уверяю тебя, босиком куда приятнее ходить, обувь она только мешает. Обувь это в сути своей ещё одна упаковка, ещё одна граница, ещё одна рамка и ещё одна решётка. Обувь это кусок тряпки или ткани, это вещь. Говорят, что мужчина не должен экономить на обуви и на часах, я не ношу часы и не люблю носить обувь, я предпочитаю ходить так, босиком. Кстати, на обуви я как раз и не экономлю, забавно, не правда ли? Кстати, твой смех и твоё замечание про воду очень позабавило меня, вроде бы ничего в этом такого и нет, а я смеюсь очень громко, я просто хохочу, даже живот слегка успел заболеть. Я отхожу, я остываю совсем, успокаиваюсь, собираю мысли в кулак, ну или точнее просто собираюсь с мыслями, моё вдохновение разгорается с новой силой и теперь уже точно ничего не остановит меня, и никто тоже, а ты, Фанни Ли Мэй, в любом случае теперь пойдёшь со мной, ясно?
- Какая недотрога, уже и потискать нельзя, уууу, может ты ещё и до свадьбы «ни-ни»? – Громко смеюсь и хохочу, вдохновение дарить мне коктейль эмоции, они переполняют меня, бурлят, кипят и просто просится наружу, ищет выход и теперь я должно быть кажусь тебе глуповатым и придурковатым, но мне всё равно, вдохновение способно опьянить меня и я захмелею, причём куда больше, чем от любого алкоголя, такие вот дела, Фанни. – И нет, недостаточно и нет я не автоответчик и нет, ты совсем ничего не понимаешь и нет, ты не права, я вполне себе удавшийся Казанова, уж я то знаю. – Последние слова, говорю полушёпотом и тоном заговорщика, подмигиваю и ехидно, нет,  плотоядно улыбаюсь. Всё, меня уносит или уже унесло, да мне уже всё равно! Прижимаю тебя к себе, и кручу, кружу, смеюсь и улыбаюсь, но в какой-то момент беру себя в руки, относительно успокаиваюсь и подставив руки наполняю ладони дождевой водой, умываюсь, прихожу в себя. – Да, ты права, нужно идти и скорее, стояк может продлиться неизвестно сколько, в этом деле нужно спешить! – Совершенно серьёзный я, совершенно деловой тон мой, беру тебя под локоток и мы выходим из сада и покидаем территорию зелёной зоны, дома номер сто, куда мы идём? В лес, или рощу, не знаю. В общем, там достаточно густо растут деревья, но есть там небольшое поле, в начале которого и находиться этот слегка разрушенный и давно заброшенный дом, я там, кстати, бывал, и мы пойдём туда не напрямую, а окраинами, так короче, я не отпускаю тебя, я предельно серьёзен и целеустремлен. Мы направляемся поучаствовать в групповом сексе, будем ублажать мою музу. Надеюсь ты не против, а впрочем мне всё равно, у тебя уже нет выбора, наш дом и наш сад вот уже скоро скроется за горизонтом, идём мы быстро, да, надеюсь ты поспеваешь за мной, а Фанни Ли Мэй?

+1

7

Это хорошо еще ты окончательно не скатилась, ведь можно дойти до точки, начать на пример жалеть себя. Но нет, ты еще не успела подцепить эту заразу, а значит есть все шансы избежать столь отвратительного состояния. В согласии с собой, это самое главное, что только ты можешь сделать для себя, просто жить, так как хочется. Хотя нет, тут есть проблемы, потому что привычку улыбаться не сотрешь в порошок, потому что ты давным-давно была словно специально вылеплена для того чтобы легко жить. Ну как легко, как чужое изображение, картинка ли, или фотография, не столь важно. Просто как неудавшаяся скульптура, которую скульптор желал уничтожить, а теперь оживил, вот и терпи ее присутствие рядом. Черт, муть какая-то в голове, а ведь дождь должен был, просто обязан был сделать все наоборот, он должен был очистить мысли, помочь душе избавиться о грязи, а вместо этого, Фанни, милая моя Фанни, как давно ты начала это странное падение? Интересно, на этот раз сетка выдержит или порвется, забрав тебя с собой в Лунный цирк? Доиграешься, ты когда-нибудь обязательно доиграешься и пожалуй впервые в жизни искренне жаждешь этого, или нет. Сложно как-то, только упрощать тебя никто не научил, это слишком сложно, непонятно, что такое сокращение, уравнения они вообще отвратительны. Кто придумал эти неизвестные, а еще есть такое странное совершенно слово – параметры. Вот как люди до этого додумались, а главное зачем? Ну нравится им складывать и пусть бы, ну вычитайте, умножайте, а все остальное – а не пошло бы оно все к черту а? Желательно вместе с тобой Луиджи, ежишься, вздрагиваешь от собственных мыслей, но будем считать, что все это холодная вода, или просто неожиданная. Не в твоей привычке к людям по полному имени обращаться, слишком много перемен, не то…все не то, ты не к этому шла, не об этом мечтала.
–Мечты дурацкое состояние, если сбудутся будешь всю жизнь парится о том, что мечтал о слишком простых вещах, если нет они всегда будут жечь, – Не обращаясь ни к кому просто в воздух, потому что молчать не хочется, потому что если сейчас вообще ничего не сказать, ты забудешь кто ты и зачем здесь находишься. Потому что Фанни Ли Мэй не имеет права быть слишком скрытной, это все равно можно будет прочитать, –Лу, ну это ведь не мой косяк? – Издеваешься, естественно. Интересно это ты действительно не простила, или просто иногда очень-очень хочется ну хоть как-нибудь это бесчувственное бревно зацепить? Если уж все равно от него ничерта ровным счетом вот ничерта добиться невозможно, так почему бы хотя бы не разозлить, ну так, ведь хотя бы что-то человеческое ему не чуждо и в твою сторону Мэй. Но нет, что вы, она совсем даже не специально делает, знаешь то, что творит подсознание зачастую намного честнее, нежели то о чем твердит разум. И наверное, там где-то глубоко действительно прячется обида, только Фанни она же чудо, она же так мила, она уже похоронила прошлое, где ты…к черту, какая вообще разница, кто там что делал. Тут самое главное, что раз за разом творилось одно и то же из раза в раз одно и то же. Делаем глупости, говорим гадости, а потом становится невыносимо и дышать становится невозможно, заходятся мысли, разрывается сердце, и все это теряет смысл, абсолютно вот все. А где-то там ее ждет канат, где-то там ждут люди готовые в любой момент протянуть ей руку, для того чтобы помочь подняться вновь.
–Мою, чьюж еще? – Куда целишься? Огреб сам, так давай обязательно надо отомстить, ну как же иначе-то вообще? Терпеть люди не умеют и не любят, если есть шанс отомстить обязательно всегда надо его использовать. Не трогай своими грязными руками этот прекрасный мир, она там прячется от всех, отдыхает там душой и сердцем и даже в шутку не смей прикасаться к тому, к чему возврата уже нет, и даже шанса до него добраться не предвидится. Он потерян, потерян окончательно и бесповоротно, его скорее всего теперь уже вообще не существует, так какого же дьявола, зачем? Им было под сорок, когда Фанни едва исполнилось десять, ничего нет, никакого цирка, и как бы она не пряталась за надеждами, от реальности не убежать. Чертов дождь, проклятый. Иди ты к черту, и все свои желания с собой прихвати, а еще парочку борделей, ведь без них же вообще никак не сможешь, не правда ли?
–А может мне не нравится смотреть на то, что мне столь навязчиво демонстрируется-то а? – Злишься, пусть совсем не сильно, но тем не менее злишься, –Но нет, господин художник, вас все это не беспокоит, давайте уже перейдем к заключительной части истязаний и вы наконец соизволите раскрыть мне эту страшную тайну, на кой черт я тебе сдалась а? – Не хочется ответов, даже задавая вопросы, ты совершено не хочешь знать ничего. Потому что просто – иди ты, вот фактом и ничего больше, –С тобой и после свадьбы безопаснее ни-ни, количество всевозможных зараз которых ты уже ухитрился подцепить в этой жизни зашкаливает, “дорогой”, а уж сколько различных сувениров они тебе преподнесли и знать-то не хочется. Вяло, почти безразлично, ты опять не знаешь, что намерена выкинуть в следующий момент, но наверняка уверена всего в одной единственной вещи, хватит. Затянувшаяся история на заезженной пластинке. И мелодия уже скрипит каждый раз когда игла прикасается к винилу, и нечего ждать, потому что вот-вот пластинку просто выкинут, разобьют на части, или еще того хлеще попытаются прикрепить на стену. Оставь в покое, оставь, ну же, а еще лучше скажи сейчас пару гадостей и попытайся прогнать ее ко всем чертям, тогда Мэй будет на порядок легче, не правда ли. Знаешь, а это кстати тоже идея. Мэй улыбается, –Ну конечно, как же я вообще посмела в этом сомневаться, ты же не раз демонстрировал свои достижения, прелестные особы, мне больше всех нравилась там худощавая, прелесть же, – еще не понял? Ничего еще осознаешь, да, это пожалуй сама идиотская из тех мыслей, что вообще могла бы поселиться в ее прекрасной головушке. Но она так хочет и никто в этом мире не способен этому ничего противопоставить. Готовься, по каждому твоем слову она обязательно пройдется, выворачивая фразы на изнанку, придавая им новый смысл, все ради того чтобы наконец получить желаемое, чтобы ее настоятельно отправили ко всем чертям из этого гребаного дома. Она не может, просто не находит сил, ведь правда, на самом деле уже ни один раз пыталась покинуть эти чертовы стены, что мешают дышать. Они холодные, хотя там явно есть тепло, но оно вымышленное, Мэй более не верит себе и собственным ощущениям, хватит заигралась. Пора рвать все с корнем, хватит строить воздушные замки, в которых ты не сможешь жить, лучше вернуться к точке отсчета, переиграть собственную жизнь. Уйти прочь, как можно дальше, прочь-прочь именно поэтому она так спокойно движется в сторону от зеленой зоны, как можно дальше от чертового дома. Вот было бы славно, это было бы очень сладко, невыносимо больно и сладко, никогда более не переступать этот чертов порог. Почему бы нет, кто сказал, что на это нету ни единого шанса? Мэй, ты же все можешь, когда очень хочешь, когда душа кричит и просит о том, чтобы исчезнуть, какого дьявола ты не идешь у нее на поводу, чем повинуешься сейчас, когда предпочитаешь двигаться в след за этим человеком, который никто, которому ты случайная навязавшаяся знакомая, от которой почему-то до сих пор не избавились. Хотя как знать, ну кто сказал, что это не является именно той попыткой? –Игры в Белоснежку мог бы оставить и для подружек, думаю они с радостью бы попробовали слинять от охотника, королевы, ну или кого ты там пытаешься изобразить? – Ты не видишь цели, очень жаль, любое слово могло бы звучать намного более колко, но вместо этого каждое последующее затихает. Ты разве что не шепчешь в конечном итоге, уже не осознавая зачем вообще все это несешь. Наверное дело в том, что за бредом, ты перестаешь слушать всех. Себя, других, его кстати тоже. Потому что так можно наконец перестать пытаться понять, увидеть, потому что эти гребаные галлюцинации вообще надоели. Что реально, а что ложь? Когда не дают подсказок, жизнь становится невыносимой, а когда их отдают столь странные люди, вообще удавиться хочется. Но так нельзя ты точно знаешь, смерть она на середине моста, кто-то будет гнаться, ты обязательно будешь убегать и лишь когда не останется выбор позволишь себе сорваться, только тогда и ни мгновением раньше…

+1

8

Фанли Ли Мэй, ты поспеваешь за мной, а дорогая? Успеваешь ли ты семенить своими ножками за мной, за моими большими и быстрыми шагами? Ты просто, что я вытащил тебя из дома, прости, что мне случилось оторвать тебя ото сна, пробудить, ты ведь должно быть видела какой-то чудесный сон, про свою жизнь в цирке или про жизнь на луне, или на лунном цирке или как оно в действительности называется? Прости, я не запомнил, на самом деле я так редко слушаю тебя, что порой мне, кажется какой же я паршивый хозяин. Но ты меня прости, не обижайся, не злись. Я не оправдываюсь, нет, нет. Но мне так важно, что бы ты знала, я не такой уж плохой хозяин, я даже вырастил одного щенка и похоронил его по всем человеческим канонам, ты прости, дорогая. Фанни Ли Мэй, не больно ли тебе ступать на землю босыми ногами? Ведь под ногами грязь, дождевая вода, песчинки уже успели забраться между твоих пальчиков ног, а вода уже успела замочить твой платье, впрочем, как и мои джинсы, хотя, что я несу? Дождь льёт как из ведра, это даже не дождь, это ливень, он безразлично и так беззаботно льёт, точно небо прорвало, а может действительно прорвало, может там, на небе этот дождь, словно прекрасный водопад, льётся вниз, а где-то рядом сидят тихонечко два ангела и свесив ножки вниз молчаливо созерцают всю эту красоту и смеются приметя бегущих и прячущихся от дождя людей, и им становиться грустно, ведь люди бегут, бегут, и никто не смотрит на этот дождь, никто не поднимает глаза к небу, ангелы, наверное смеются над нашей суетливостью. Фанни Ли Мэй не ударяешься ли ты своими ножками об булыжники дороги? Они ведь такие огромные, и такие болючие. Ударишься, и тут же по ноге идёт ток, и в миг становиться больно-больно, начинаешь махать ногой из стороны в сторону, и боль утихает. А как твои босые ноги? Не больно ли наступать на мелкие камушки? Эти мелкие камушки всегда противны и не приятны, наступишь на такой и сразу больно, колит, и, кажется, будто бы игра вошла в самое уязвимое место, а остановишься, посмотришь, всего-то мелкие камешек, швыряешь его прочь, но вот снова колется, противные шутки, эти мелкие камушки, не правда ли? Ты прости, что я редко, а может, и вовсе никогда о тебе не забочусь, ты только не злись там на меня, хорошо? Ведь на самом деле я бы хотел заботиться и оберегать тебя, ведь я.… Знаешь, я порой совершаю разные дикие и странные поступки и выставляю себя в самом непригодном свете. Это всё от художества, мы художники народ странный, вообще все люди творческие странные, и ты, моя дорогая, тому явный пример. Но весь фокус в том, что художник всегда всё видит иначе, под своим углом, не злись на меня. На самом деле я тебя очень… Я просто не умею, представляешь, я не умею, я даже не знаю, как это делается, по секрету, на ушко. Я ужасно этого боюсь, даже не смею произнести. А ты не злись, я буду совершать самые бредовые поступки, не смотри и не слушай меня, но постарайся услышать и увидеть, хорошо, ты ведь может, да ты можешь. Я знаю это, теперь я знаю. Прошло так много и там немного времени, я уже потерял счёт, нет, не времени, а счёт тому, что можно уместить в обычные слова, такие как – «много», «мало», эти слова как-то стёрлись сами собой. Просто в какой-то миг всё изменилось, и я не стал противиться, точно так же, как некогда не стал противиться тому факту, что ты останешься жить у меня, теперь я даже радуюсь, да. Интересно, а ты посчитаешь меня нытиком и последним романтиком если я расскажу сейчас всё это вслух, а Фанни Ли Мэй?
Не устала ли ты, моя дорогая? Мы уже так далеко зашли, ни сада, ни дома не видно, мы ступает по весеннему лесу, по величавому и серьёзному лесу, лесу старому и лесу молодому, но нашему лесу. Интересно, в какой момент этот лес стал наш? Это я так, между прочим.
- Мечты не всегда плохи, а порой мечтать даже полезно. – Заявляю я и продолжаю вести тебя в нужную мне сторону, прости, так нужно, нужно мне, но ты ведь поможешь мне, только ты и поможешь, ирония и игра слов. Да, за время проведённое с тобой и время что ты спала в моей постели рядом со мной я каким-то чудом успел привыкнуть к твоим выходкам, и уже обращаю не обращаю на них внимание, даже нет, я перестал воспринимать их так остро, хотя кого я обманываю, я просто так возбуждён и эмоции так сильно переполняют меня, что ни о чём другом я и думать не могу, правда, сказанное мною в начале все-таки, правда, в некой степени, конечно же. Я привык к тебе и твоим…шуткам, колкостями, лёгким зарядам тока? Не знаю, как это там у тебя называется, у меня это называется выкручивать яйца и кобениться. – Если бы всё было так плохо, как ты говоришь, я бы скорей всего и не жил совсем, глупенькая. – Это такое прелестное чувство, оказывается, иди под дождём в лесу, и держать тебя за руку, почаще бы так, ой, чего это я? Ладно, не ваше дело и не твоё тоже Фанни, между прочим! А между прочим, мы уже почти пришли, может ты уже увидела белое-белое здание, большое здание, без окон и дверей. Каким-то чудом это большое здание осталось пустым внутри, остался только каркас и крыша, больше ничего, но каким-то чудом сохранился цвет. И осколки прошлой роскошности ещё мелькают зайчиками, стоит только присмотреться. – Моя Дорогая! – Говорю я величаво и торжественно, сам не осознавая, что впервые назвал тебя "моя дорогая", мало того, что "дорогая", так ещё и "моя", ладно потом подумаю, как буду выпутываться из этого. – Мы почти уже пришли, и прошу тебя, милая моя – ну вот опять, теперь ещё и милая, похоже, Лулу в скором времени тебя ждёт разбор полётов, но тебе всё равно, ты сейчас под своим дурманом – не нужно портить эту атмосферу отголосками прошлого, будь благоразумна и всё что тебе так хочется сказать, давай оставим на потом, её ведь так просто испугать, музы очень капризные. – На одном волнительном дыхание, обласканные слова, и с восторгом про муз. Я сам от себя такого не ожидал, просто вот оно, место моего освобождения и рождения легенды, моей, для меня легенды, и всё равно, чем это будет для всех остальных. С просто эпохальной нежностью и трепетом беру тебя под локоток, большое здание, где-то сохранились развалины, где-то камни и даже арматура, будь осторожна Фанни, держись крепче за меня. Мы пришли, вошли в святилище моей души, почти буквально, так что не натопчи, пожалуйста. – Эге-гей! – Кричу я, да, эхо тут превосходное и дождь, я его уже слышу, слышишь? Приставляю свой палец к твоим губам, давай понять, что стоит помолчать. Слова сейчас это ветер, и если их произнести карточный домик обязательно рухнет. Ну же, окунись с головой в эту атмосферу, прижимаюсь к тебе, дабы ты услышала мой шёпотом, ибо это будет почти безмолвный шёпот - Я хочу, что бы ты закрыла глаза и растворилась в этой атмосфере, в этом дожде. – Пожалуйста, сделай, как прошу.

+1

9

Только тогда и ни мгновением раньше, именно поэтому сейчас ты заставляешь себя сделать вдох неслышимый, бесшумный, для того чтобы вновь напомнить себе еще слишком рано. Знаешь, есть такие дары, от которых очень хочется отказаться, о которых хочется забыть и никогда более не вспоминать. И знать, что будет когда-нибудь потом это ужасно, это просто отвратительно, а никогда не познать наверняка, до того момента, как все станет очевидным и потому уже неизменным - ложь это или правда, еще хуже. Слишком красочные сны, всегда, слишком яркие воспоминания, теперь, слишком много изображений накладывается друг на друга, где ложь, где правда? Где сказка, где надежды, где мечты, о чем ты ему вообще сейчас говорила, ты же живешь в этом странном иллюзорном мире, так как это вообще возможно? Что такое, что делать дальше? Он ведет куда-то за собой, не оглядываясь, разумеется не размениваясь на такие мелочи, как твой комфорт, тут самое главное, что ему так надо. И что теперь? Все люди эгоисты, так почему в этом мире должны существовать исключения, ну что за глупости. Да нет, ты и не рассчитываешь на подобное, тот кто изредка, может и не специально, право слово, может и нет, но приносит только тяжелое, прохладно-липкое наваждение в твою жизнь, не может не быть эгоистом, по крайней мере в твоем понимании. Вокруг струи дождя, а ты почему-то не желаешь о них думать, тоскливая погода, ты точно знаешь, что если и дальше так будет – обязательно заболеешь, но молчишь ведь, зачем мешать? Непонятная, глупая, то одно тебе в голову бьет, то другое, ну все равно ведь уже все что могла уничтожила, так зачем теперь отмалчиваться? Может потому что чувствуешь, знаешь наверняка, он не слушает, даже если ты сейчас начнет кричать о радужно бегомоте по середине норвежского леса, и бровью не поведет. Или это ты лжешь себе, хотя нет…нет – это будет последней точкой твоей жизни, последней гранью за которую ты вообще сможешь отправиться Мэй, никогда в жизни нельзя лгать себе, можно не разговаривать с собой на нежелательную тему, можно молчать про себя никогда-никогда не затрагивая, но не лгать же. Это вообще всего лишь глупые попытки убедить себя, ты все еще на заперта, ты все еще можешь, способна и даже то что год спустя, все равно вернулась обратно – аргументом не было. Всего лишь старое пари и как только поймешь, осознаешь, что это все кончается, что все идет к точке, тогда обязательно…ну вот наверняка… Ничего не сделаешь? Уходи, даже сейчас, всем существом знаешь – уходи, как обычно, ну разве же ты вообще способна в этой жизни кого-то послушать. Глупая, неразумная, наивная, дурная, зачем ты вообще сдалась ему в этом странном путешестивии? Когда ноги насквозь продрогли, когда одежда прилипла к телу так, что кажется срослась с кожей, когда ты сама, начинаешь ощущать себя этим дождем, вот оно… Он не остановится, даже когда спотыкаешься не притормозит и на мгновение, что ж пусть, так уж вышло, что сегодня ты зачем-то пошла за ним, просто и согласиться невозможно, и отказаться уже никак.
–Вовсе и не обязательно, может…пока не проявилось, – ну уж прости, но это невозможно, это всего лишь старая привычка, которая старательно, годами вырабатывалась между прочим твоими же стараниями, в том числе. Вот так вот и живешь, и несешь чушь, постоянно, но это наверное к лучшему, если достаточно часто нести чушь, люди перестают прислушиваться и когда говоришь действительно от сердца, пропускают мимо ушей. А ведь ну правда же очень удобная такая особенность, если ляпнешь что-нибудь лишнее, то что не для всех ушек предназначалось, не придется прикусывать язык, смущаться, нет достаточно просто переключится на совершенно иную тему, начать нести какую-то совершенно иную чушь, и никто в целом мире не заметит, а если и заметит, не отнесется серьезно, она же ведь всегда так, что уж тут говорить? Сколько можно, сколько нужно естественно. Ты не сможешь так вот просто отказаться от привычек, не сможешь пойти другой дорожкой, но ведь никто и не попросит, не правда ли? Никто и никогда не заикнется, ведь поблизости просто нет людей, способных попросить хотя бы о чем-то. Указать, высказать, это запросто, это вот как сегодня, когда тебя по сути просто протащили за собой в лес, и зачем спрашивается, если так хотелось остудить можно было и во дворе кстати, ну вот совершенно не напрягаясь. Так нет же, деревья-деревья, в противоположной стороне от площадки кстати, эти места тебе совершенно незнакомы, хотя действительно излазила лес, старалась его изучить, разобраться во всех его сплетениях, но это невозможно. Ведь природа она живая, она всегда растет и развивается, что-то в ней изменяется, что-то появляется совершенно новое, а чего-то она навсегда лишается, как на пример камни – осколки раздробленной когда-то скалы, и пусть ее никогда не существовало, ощущение того, что они лишь часть чего-то большего не покидает. Упавшее когда-то очень давно дерево, цепляется еще за жизнь, не бросает желанного, словно немой ответ на незаданный вопрос. Ты все верно делаешь, пока еще можешь, пока есть еще хоть маленький шанс надо цепляться корнями за землю, даже если уже падаешь, если уже встретился с землей, пока есть шанс – это необходимо. Интересно, а это вообще на все реально перенести? Слишком много мыслей, для одной Фанни, слишком сумбурное состояние, когда хочется ринуться прочь и настигает понимание, что бесполезно, ведь все равно далеко не уйдешь. Дело не в том, что вернут, дело в собственных ниточках, которые протянула зачем-то, ненужных кстати, ну вот совершенно вот ненужных. Вода, кругом вода…и что это?
Строение какое-то, морщишься даже, увидев впереди это странное здание. Нет, ну вот скажите на милость, что оно забыло в этакой глуши? Люди отвратительны зачастую, нет ну вот надо было им и сюда вторгнуться, ворваться со своей “цивилизацией”, а главное зачем? –Чтобы забыть о его существовании и позволить тихо умирать, – Слишком громко иногда думает Мэй, редко правда очень-очень редко, но в такие моменты пожалуй как-то даже слишком много можно услышать, если уметь конечно. Искоса смотришь на Луи, прикидывая, он-то может? Нет, на этот раз и вовсе беспокоиться нечем, можно ходить по граням, можно прикрывать все полупрозрачной вуалью, да хоть сеточкой накрывать, все равно не увидит, не услышит, а может и просто не хочет этого делать. Пожалуй, причины вообще никакого значения не имеют, тут ведь что самое главное? Что это факт, даже не попытается, к тому же вон, уже о чем-то своем лопочет, и обращается еще странно как-то ну вот вообще ни разу ему не свойственно, собираешься уже ляпнуть гадость, право слово вот уже собираешься, но…не нужно, так и не нужно, вот прямо сложно до чертиков думаешь да? Правда думаешь сложно, с полчасика помолчать? Сложно, еще вот прямо кто бы знал как это сложно, особенно в тот момент, когда ты по долбанной странной привычке опять хватаешь за локоть, еле сдерживаешься теперь, чтобы руку не отдернуть – не поймет. Это же только ты помнишь, всегда когда орет и желает чтобы ты дослушала, ну вот всегда так делает, уже очень-очень давно началась эта эпопея и вряд ли закончится. Сдерживаешься, как бы трудно не было, сдерживаешься. Пожимаешь плечами, когда он пытается кричать, для чего интересно? Да эхо, да вторит ото всюду, но что тебе сейчас до этого, когда и шанса нет поиграть со звуками, он заставляет молчать, занятно…словно ты его сюда притащила и это главное условие, на котором он тут останется. Ну вот и что с этими привычками делать, ну что вот? Забить, забыть, да не остается ничего ровным счетом, просто разглядывать все что находится вокруг и еле слышимо выдыхать, взрослые люди они ужасны пожалуй в самом главном лейтмотиве – собственной закостенелости, они не меняются и ты такая же Мэй. Нет уже шанса перекроить, сколько бы ты не ребячилась, не создана, не должна бы… Что простите? Ты не ослышалась нет? Удивленно, еле сдерживая возглас, потому что не успела забыть об “условиях”, но ведь и взгляда достаточно, не правда ли? Это ты-то вдруг, ни с того ни с сего решил попросить? Черт, три тысячи мыслей, еще больше фраз, что вертятся на языке и ни единого шанса их произнести, приходится даже рот рукой накрыть, чтобы ничегошеньки, ну вот ни единого звука не выдала. Ладно, успеется еще, ты еще обязательно отыграешься за каждое мгновение этой странной тишины…да и тишины ли? Звуки они повсюду, ведь мир он живой. Дождь, капли, они разбиваются о землю диктуя свой собственной мотив, еще несколько мгновений вертишь головой, на встречу этим самым звуком, пока не приходит понимание, их слишком много, они повсюду – они есть сам дождь, и только так осознаешь, ну или по своему понимаешь, зачем так нужно закрыть глаза, зачем это может понадобиться. И ты уже смирилась и с холодом и с этим странным “присутствием” и даже со звуками дождя, пусть ты насквозь промокла, чего уж теперь об этом думать? Бесполезно, даже если попытаться отмотать всю историю назад ничегошеньки уже не произойдет, ну вот ровным счетом –ничего. Вот и слушай, капля за каплей, они приветствуют землю, разбиваются о нее, разлетаются на тысячи маленьких капелек, для того чтобы собраться в ручеек, чтобы попытаться достигнуть реки, вот таким вот ручейком, или же опустившись под землю, достигнув той воды, что слышится откуда-то из под земли. Интересно, она действительно там есть или это только кажется, может обман слуха, зрения-то нету, пусть и не сразу, пусть далеко не сразу, но ты соизволила прислушаться к его “хочу”, только растворяться не проси, это бесполезно, Фанни не может раствориться в чем-то, для этого нужно забрать собственные частицы из того мирка к которому уже приросла, ты ведь понимаешь, что это невозможно? Отдаешь себе отчет в том что на подобное нету ни единого шанса? Уж прости, но как может…как способна, сдерживая дрожь, не чувствуя тепла, вслушиваясь в шепот ли, в шум ли дождя, они сливаются воедино…неотъемлемый, неразделимый теперь и ничего тут уже не сделаешь…

+1

10

Говорят, что у художников самые странные, самые жаркие и самые страстные музы. Говорят, в умах абсолютно всех художников музы всегда приходя полураздетыми, а порой и вовсе обнажёнными. Почему? Ещё говорят, чем талантливее художник, тем более откровенна его муза. Отдельные лица даже утверждают, что особо гениальные вступают в интимную связь со своим плодом воображение. Но погодите-ка, кто это назвал музу плодом воображение художника? Уж не тот ли бесчувственный и бездарный сухарь, который настолько бездарен и настолько глуп не только в живописи, но и в искусстве в целом, догадываетесь о ком я? Об этих профанах, об этих якобы умных мужах, об учёных, о эти цифровые и приземлённые люди, настолько приземлённые, что смеют посягнуть на самое святое, даже на самое святое, я говорю о любви. Эти якобы умные мужи, утверждают, что муза ничто иное, как плод воспалённого воображение, что никакой музы на самом деле нет, просто люди видят то, что бы им хотелось видеть. Другими словами, художники, да и все остальные люди искусства изначально уже одиноки и несчастны. В их жизни всегда так много женщин, сотни, десятки сотен женщин. Но не оттого, что они бабники и повесы, хотя все считают их именно таковыми, но это в корне не верно. Просто все эти люди крайне чувствительны, ранимы и слишком сильно принимают всё к сердцу. Любой не верный взгляд, случайно брошенное слово, да что угодно собственно их может вогнать в глубочайшую депрессию, обидеть до глубины души, и даже больше – растоптать и размазать по полу. Особенно мужчины, с ними совсем беда. В поисках «своей идеальной» они готовы перерыть весь белый свет, переспать со всеми женщинами, лишь бы только нашлась та самая, которую они будут называть -  моя муза. Но… идеальных людей нет, а женщин тем более и постепенно художник это понимает, понимает это, как и то, что ему никогда не встретить ту, которую он мог бы назвать идеальной. Пусть для всех она дрянь, для него муза, но и такой нет. В итоге, переспав с множеством женщин, объездив вокруг света не один раз, они с горечью осознают – им предстоит быть одинокими, совершенно, абсолютно одинокими. Всегда. Тогда-то в их головах и рождается эта самая муза, эта идеальная женщина. Женщина, которая всегда с ними, которая всегда приходит, когда им особенно плохо, женщина, которая придёт и положит им на голову свою руку, и всё тут же измениться. Любые хвори уйдут, любые терзание творчества разрешаться, как и поиски, всё вдруг неожиданно проясниться и найдётся, а главное кризис. Это волшебное прикосновение прогонит его прочь! Муза. Они с таким придыханием и восхищением говорят о ней, с такой нежностью, и, храня её там, у себя в голове холят и лелеют.  В некотором роде муза не просто их идеальная женщина, она ещё и мать. Заботливая и любящая, именно она защищает их в самые тяжёлые моменты их жизни, именно она грозит пальчиком всем невзгодам, и именно она залечивает их душевные и сердечные раны. И только она понимает их, только она. Наверное, когда-то все художники, поэты, писатели, все-все те, у кого есть муза, кто провёл жизнь земную в одиночестве и не предал, не изменил своему поиску, обязательно встретят её там, где-то далеко за облаками…
Не знаю, может это и так, но знаете, что я вам скажу – Музы настоящие, вы не поверите, и может, даже будете смеяться, но они существуют, правда. Только не всем дано их увидеть. Вот те, кто и не видят, как раз и считают что муза это выдуманная женщина, плот больной фантазии и ничего больше, жалкие людишки, жалкие и завистливые!
Уж не знаю, где, правда, где вымысел, но музы настоящие(!) это точно, готов поклясться на чём угодно, да хоть даже на своём сердце, хотите? Ладно, и тьфу на тех, кто ни на йоту не смыслит в искусстве, да ещё и лезет туда своими грязными ручонками, тьфу на таких три раза!
Муза Луиджи Вампа, как бы это странно не звучало, всегда была особенной музой. Почему? Понятия не имею, он этого тоже не знал, но знал что особенная! Она всегда шла по большому и безлюдному песчаному берегу ранним утром, тогда, когда солнце ещё только-только соизволило проснуться и продрать глаза, и нехотя так озарила землю светом, но ещё не теплом. Нет, ещё сохранилась та самая ночная прохлада, тот самый воздух, которым так легко дышится, и который всегда заставляет становиться хотя бы немножечко, но меланхоличным. Берег большой, безлюдный, а главное влажный. Медленно, степенно, лениво и величаво она шла по берегу, хотя казалось, плыла. Плыла в своём белоснежном платье, подол которого спадал на мокрый песок изогнутыми линиями водопада, она была босая, она всегда была босая. И всегда смотрела вдаль, куда-то шла, и всегда молчала. Море говорило за неё, море легонечко обласкивало берег своими волнами и так же тихонечко что-то шептало ей. « - Жоан, Жоан»! Кричал ей Луиджи, идя следом за, но дева не оборачивалась, она молчаливо и упорно шла куда-то. А ветер слегка колыхал её длинные чёрные распущенные волосы. « - Жоан, Жоан»! Всё кричал ей художник, но муза не останавливалась. И лишь изредка она замедляла свой шаг, дабы обернуться на художника, дабы пронзить его внимательным и зовущим с собой взглядом, а после слегка улыбнуться, и вновь отвернувшись зашагать в своей прежней манере. О, Жоан была величайшей красы девушка, чёрные брови, голубые глаза, изящный нос и губы, они были чарующие.… Хотелось догнать её, обнять и начать нежно целовать, но…  « - Жоан, подожди, Жоан»! Всё кричал Луиджи, но девушка, как и прежде, плыла по берегу моря.
Прижимаюсь к тебе Фанни ещё более плотно, осторожно обхватываю за талию и тихонечко так, дабы не нарушить всей это тишины произношу – Когда ты вся обратишься в слух, когда остальные чувства перестанут для тебя существовать, прошу, начни описывать дождь, начни описывать мне всё, что ты слышишь, абсолютно всё. Описывай неспешно, детально, не опуская ни одной детали, даже если тебе она покажется незначительной. – Делаю паузу, слегка касаюсь губами твоего виска и добавляю – Прошу тебя, помоги мне. – Осторожно убираю руку с твоей талии и так же осторожно, почти на носочках отхожу от тебя, отстраняюсь, ты поймёшь, что нужно говорить достаточно громко, что бы не я услышал и достаточно тихо, что бы не атмосфера не рассыпалась как замок из песка, ты это поймёшь, ты справишься, я знаю. Ты на самом деле очень умна, теперь я знаю это…
Делаю несколько шагов в сторону и присаживаюсь на влажный пол, каким-то образом мне очень удобно, может просто потому что я привык спать и сидеть на твёрдом, а может это вся атмосфера так действует, что всё остальное мне далеко не интересно и я не обращаю внимания. Потом, потом Фанни мы с тобой поговорим обо всём о том, о чём тебе захочется. Потом я отвечу тебе на все твои вопросы, на все твои сегодняшние реплики, обещаю, но только потом, сейчас же исполни мою просьбу, просто кроме тебя больше никто мне не поможет, а если ты откажешь, я ведь тьма побери, застрелюсь, или сойду с ума…
Большое здание, ужасно большое и ужасно полое. Каменные обшарпанные стены ещё хранят, былые отголоски величия и красы, ещё угадывается золотой и зелёные цвета, ещё хранят в себе эти серые стены белоснежные цвета прошлого. Время ещё щадит эти стены, ещё видны причудливые узоры, ещё угадываются разнообразные линии, извилины, ещё можно разглядеть на стенах узоры, напоминающие цветы, и что-то ещё, кажется лоза, а может и виноград, большие кроны нужно только приглядеться внимательнее. Не выцвела ещё фреска на потолке, хотя рисунок уже и не разглядеть, но разводы красок говорят о том, что тут были фрески, и должно быть умелые. Фрески всегда умелые, прекрасные и гениальные. Просто потому, что гениальны те, кто брался творить их, другим эта стихия не покорялась. Торчал медный провод некогда державший большую люстру. В колонах уже вились лианы и какие-то цветы украшали их, живые цветы и мёртвый камень, по истине восхитительное зрелище. Приглядеться ещё чуть и можно угадать в тёмных углах остатки от большого музыкального инструменты, всего-то ножка и парочка клавиш от рояля, но для великого фантазёра этого более чем достаточно. А вот света тут было нещадно мало, окно не было, всего одно в самом дальнем углу, да и то хранило в себе остатки прошлого витража, в котором ещё можно было угадать женские и мужские пальцы, сплетенные между собой. И дверь, главный вход, но оттуда свет доходил всего до трети этой большой комнаты, или зала, ну или что тут было когда-то?
Устраиваюсь как можно удобнее на этом полу, закрываю и сам глаза и обращаюсь весь в слух, готовый жадно поглощать и запоминать любые твои слова. Ну же, дорогая, начинай, прошу, не томи, я уж совсем извёлся, ещё немного и сойду с ума…

+1

11

А знаешь что, пожалуй люди слишком сильно полагаются на зрения, они так хотят увидеть весь мир, так хотят поглотить как можно изображений, и не важно картин или картин. Даже окружающая их природа – это лишь изображение, прекрасная графика, на которой невозможно разобрать до пикселей, что же и как вышло. Или нет, на самом деле даже здесь это возможно, атомы, молекулы, базоны, частицы из которых состоят все вещества и все существа, просто Фанни об этом ничего не знает, она никогда даже не слышала о таких составляющих, а если бы и слышала – не смогла бы осознать, да и значения не придала бы никогда. Всего лишь девушка, которая пыталась увидеть весь мир, невольно кстати, это просто фургончик качался унося ее все дальше, показывая все больше. Это прекрасно, наверное это действительно прекрасно, новая обстановка города, но все это лишнее, не правда ли? Ведь мы не видим даже то что вокруг, можно сколько угодно напрягаться, залезать на крыши особняков, можно изучать их, встречая рассветы, стараясь увидеть каждый из них, наслаждаясь закатами и все равно – ничего не видеть. Ты никогда не задумывалась о том, что вообще возможно встретить что-то еще, что можно видеть, ничерта не вокруг не видя. Вот как сейчас, полностью погрузившись в темноту, уйдя в нее с головой, изучать окружающее пространство и не видеть ничего, только слышать. Где-то падают капли, что разбиваются о камни, о жесткую землю, ловишь их, стараешься не потерять ни одной из упавших капель. Только это невозможно, ты не сверхчеловек, ну точнее с твоим слухом с ним все точно так же как у любых людей, невозможно выстроить всю обстановку, невозможно услышать всего как ни старайся. Тебе грустно, правда ведь тебе стало грустно от осознания происходящего, ведь это все доказывает еще одну вещь… Этот мир невозможно постичь, его невозможно увидеть весь до последней составляющей, как ни старайся. Знаешь, Фанни может пытаться изо всех сил вглядываться во все. Только вот это все равно не даст ей ни малейшего шанса, никакой надежды, тщетность. Интересно, ты в первый в жизни ощущаешь всю тщетность собственных усилий, ты бы любила мир, да ты итак его любишь, не правда ли. Ведь Мэй, она же просто не способна отказаться от всего, пожелать чего-то более реального. Но бессилие, дважды за жизнь, ты помнишь только их, всего дважды, хотя может это было и чаще, но они самые яркие. И оба подарил именно Лу с легкой руки. Зябко, нет дело даже не в холодной ткани и уж тем не более не в температуре, просто ты никогда не сможешь забыть ничего, как ни пытайся зачеркнуть. В этом у тебя воли больше, чем у Мэй. Люди могут напиться забываясь, но рано или поздно все осознание все равно настигнет. Какая разница что было в прошлом, оставь это там не рушь ничего, естественно драгоценная атмосфера, в коей ты оказалась случайной гостьей, зачем спрашивается? Да разве ж ты не мог все сделать иначе, обойтись без ее помощи? Всегда ведь есть варианты…разбирайся сам…
Просит о чем-то, пытаясь заставить играть по собственным правилам, или действительно он всего лишь так сильно нуждается в помощи? Ну что за глупости, для чего, а? Очередная картина может? Только вот Мэй совершенно не желает иметь с этим ничего общего. Все твои картины они всегда завязаны на какой-то женщине, а Мэй не хочет, даже касаться их не хочет, зачем ты это делаешь? Дело не в том, что получится в итоге, не в том какими путями, просто пополнение, дополнительная строчка. Слишком сложно для тебя Фанни, слишком. А знаешь, ты ведь даже убежать не способна, гадко, ты можешь теперь только подстроиться, задавливая собственные желания, принять что-то несвойственное. Убиваешь ее, не атмосферу естественно. Мэй не чувствует дождь, только слышит, ну зачем растворяться в этом он холодный такой, и тепла вокруг нет, оставаться наедине со стихией, даже зная наверняка что это не так не самое приятное ощущение. Сколько можно бороться с бессилием, сколько можно с ним грызться, опускаются руки, застываешь, точно зная – этот элемент тебе уже не выполнить, ты же чувствуешь такты, слышишь их – вот и все что осталось. Ты ошиблась, партнер не успел, где-то в воздухе повисла трапеция, уже сделаны шаги вперед, а значит зацепиться не за что. Сетки нет, страховки нет, они всегда отдаются новичкам, тем кому необходимы для самой жизни, а ты что, давно уже не срываешься. Только выбора особого нет, попытка поймать трапецию, зацепиться за нее, даже зная, что невозможно, потому что она находится в совершенно иной стороне и помочь, не вытащить, рука соскользнула, ошибся барабанщик, дав не верный ритм, соскользнули руки, потеряно равновесие. Успокойся, даже сейчас рядом находятся зрители, и отправляешь в подобное путешествие ты можешь лишь улыбаться, надеясь на то что прожекторы никогда не направят вниз, растворишься в темноте, зрителям не надо знать столь многого. Они приходят за развлечением, и должны получать лишь его. Научи меня играть на флейте, объясни как вызволить дриаду, переписать историю, а нет, так лучше отправь к черту, в тартаре достаточно жарко, для того чтобы наконец отогреться. Сколько не лги себе, а холод пронизывает, проходя по каждому нервному окончанию, отбирает их, возможно даже уничтожая. Давишь это “я”, которое норовит выскользнуть в окружающее пространство, у тебя нет на него права, его ведь отобрали.
–Земля, – не знаешь с чего начать, да и стоит ли ввязываться вообще, как бы ни хотелось говорить громко, не выходит, ты не шепчешь нет, но и повысить тон не в состоянии, –Разбита, рассохшаяся, множество трещин расходятся по земле, потому что она давно уже не видела дождя, потому что ни одна капля не достигала ее очень давно. И этот дождь не спасет, капли падают на землю, каждое прикосновение к этой твердой почве приносит им гибель. Они разлетаются на тысячи мокрых осколков, для того чтобы затеряться в трещинах. Попытка заставить ее размякнуть, помочь вновь ожить, переиграть историю. И земля принимает, жадно впитывая каждую из отлетевших капель, уничтожает ее, заставляя вернуться в существующий мир. Там под землей слышен шум воды, она очень глубоко, но именно вокруг нее сосредоточена жизнь. И сколько облака не будут плакать, они не смогут отобрать главенствующей роли у той подземной воды. Все там, только там и каждая капля, которую отпускает небо норовит вернуться в лоно. Единственное желание, которое все равно не сбудется. Жадная земля забирает влагу, вбирает ее в себя, не позволяя достигнуть цели. Они все будут растворяться, невольно давая жизнь растениям, невольно позволяя миру жить. Каждая из капель уже обречена стать питанием для корней деревьев, для трав. Все они уже в механизме, – Что ты несешь? Насколько хорошо отдаешь себе отчет в том, что слышишь теперь? Ты этого хотел? Или может чего-то совершенно другого? Ты уж прости, если хотел чего-то другого Мэй холодна, она подавлена, растеряла где-то по дороге всю непосредственность. Ей не должно подчиняться, она этого не умеет, ни по просьбе, ни по указке. Пытайся объяснить это Лу, или же нет, ты ведь можешь просто ловить все то что говорит Фанни итак, вдруг все-таки именно этого ты хочешь.
–Шорохи, все прячутся, спасаясь от дарующей жизнь, не осознавая этого. Капли стучат по камням, этим нет никакого будущего, они исчезнут как только солнце сменит облака, вновь отправятся в полет, в тот момент, когда желают стать часть системы? – Как все это называется, о чем ты вообще, хватит Лу, хватит мучить, она не умеет говорить то, что ощущает, это слишком сложно. Все выходит как-то ужасно, нет не картинно, потому что это история не для Мэй вообще, просто не так, как ощущается. Даже десятой доли не передает, она просто вздыхает, замолкая как-то в один момент, предпочитая не переиграть под себя, но что ли донести иначе. Не открывая глаз, не позволяя себе лишних эмоций. Так честнее будет, пойми, вот так она действительно и никак иначе. Капли падают, где-то в пространстве, а она просто считает шорохи, вылавливая ритм, нет, никаких лишних движений, повсюду камни, но на это наплевать, если повезет не споткнется, но глаз не откроет, ты же все-таки попросил. Медленно продвигаясь вперед, шаг за шагом, один за одним, продвигаясь все ближе к источнику шума, знаешь что это? Ты-то наверное видишь, а она может только слышать и все равно старается продвинуться к источнику. Там капли, там дождь, струя дождя проникает через трещины в этой крыше. Не слова, пойми, никогда слова не будут ее коньком, возможно для того чтобы огрызаться, но никак не для того чтобы передавать ощущения. Капли прямо перед ее лицом, замирая в нескольких сантиметрах, для того чтобы изменить их музыку, ладонями меняя траекторию движения водного потока. Один, другой, третий, вот это ощущения, это атмосфера, понимаешь? Когда Мэй перемещается от одного ручейка к другом, ловя его руками, или вот как в этот раз вздумалось, касаясь его губами, не потому что пить хочется, просто потому что вода, это то что есть, а не то о чем можно рассказать. И не важно, что для передвижений не остается толком место, что приходится практически семенить, постоянно наталкиваясь на препятствия, ты наверняка уже разбила в кровь ноги, обо все эти булыжники, но какое кому вообще дело? Она молчит, действуя по своим ощущениям, и можно поймать воду, заставив ее струится по руке, меняя течение, помогая двигаться по кончикам пальцев, по ладони, допуская до изгиба локтя и прочь на землю. Вода чиста, сколько и чего бы не происходило, она останется чистой, даже касаясь тел – она все равно останется кристально чистой…

+1

12

Говорят, что талантливый человек, всегда талантлив во всём. Любое дело, за какое бы он не брался, обречено быть талантливо и скорей всего получить признание общественности. Аккуратный человек, аккуратен во всём. А грубый человек, груб всегда и со всеми, просто где-то это меньше проявляется где-то больше, вот и всё. Это всё к чему, а тому, что Луиджи ещё никогда не писал картина на слух. Порой к нему просто приходил образ того или иного, и свербел в голове до тех пор, пока не был излит на бумагу, и всё это время был более чем чётким образом, и всегда стоял перед глазами, так, что можно бы даже обвинить Лулу, в том, что он не рисует, а срисовывает. Иногда, образы приходили ко мне во снах. Не чёткие, расплывчатые образы, которые в большей степени угадывались, и тут приходилось хорошенько напрячь память, что бы вспомнить как можно большей деталей, и потом рисовать. Обычно для этого я храню на у своей кровати карандаш и блокнот и зарисовываю или записываю свой сон, и тогда уже проще. Или бывает, сажусь на твёрдый пол в позу лотоса, рядом кладу листок и карандаш и медитирую. В смысле стараюсь не думать ни о чём, совсем, очищаю свой разум, пока там не воцариться полный покой и полная тишина, и тогда образ сам приходить ко мне, как бы воспроизводиться. Мне остается только запомнить и быстренько зарисовать его на листе бумаги.
Бывало и иначе. Приходилось по долгу мерить комнату шагами, бродить по дому, выходить в сад, пить чай, пить кофе, есть конфеты, делать что-то ещё вовсе отличное искусству. Я мог принимать ванную, читать, читать какую-то ерунду, слушать музыку, включать радио, пить, я даже мог пойти на стриптиз или вот, гулять с очередной дивой. А мог лечь где-то посреди своего дома, уставиться в потолок и пытаться поймать хоть что-то. В конечном итоге плюнуть и уйти ни с чем. Мог даже буквально биться головой о стену, словом. Я делал всё что угодно, только не рисовал и не думал над образом, я лишь пытаться поймать то настроение, при котором я мог бы начать думать над этим образом и обдумывать, что конкретно нарисовать, как, какой цвет предать, какие краски использовать, какой стиль рисование взять в этот раз, наконец, какую музыку слушать, или не слушать её вовсе. Но это три самых ярких, частых и как правило используемых способа. Хотя на самом деле подобных способов существует куда больше, чем вы думаете. А в чём собственно фокус? А фокус в том, что сегодня впервые я буду практиковать и пробовать картину на слух. Это крайне сложно, и не потому, что я закрываю глаза, глаза я часто закрываю, перед тем как начинаю рисовать, это успокаивает и приводит в целостность и собранность, наконец, концентрацию, ну а главное отстраняет от всего мира, только я, кисть и полотно. Такой себе закрытый групповой секс на троих. Но сегодня мне предстоит воспринимать картину на слух, а главное работать в паре, чего я ещё никогда не делал. Сняв с себя футболку и протерев ею лицо я положил мокрую ткань себе на плечи, так я освободился от лишнего. Вообще, по секрету только вам. Обнажённым картины пишутся лучше всего, понятия не имею, почему так, но это так. И так, работать в паре. Я не знал как это, не был готов, не было у меня практики, даже никакой пробы пера, я боялся, что это даст обратный эффект, или что ничего не получиться, или, что хуже, получиться, но бездарная мазня, чего ну очень не хотелось. Ладно, я был готов рисковать, собственно говоря, чем я рисковал? Максимум, что могло случиться в случае неудачи, так это то, что я бы впал в депрессию и уныние, напился, потом бродил бы, шатался по изогнутым улочкам, уснул бы, хрен знает где, вернулся домой под утро, ну или усну прямо под своим порогом. Словом, ничем таким, что могло бы случиться. Правда был один нюанс, я мог бы посчитать себя бездарностью, прекратить писать, а тогда, нет, слишком странно подумать, что бы было тогда. Для меня писать картины, точно так же как для вас дышать, в том смысле, что это жизненно важно и необходимо, иначе всё, смерть, только не короткая и мучительная, а длинная и мучительная, хотя скорей всего, полагаю, я бы застрелился, пуля в лоб и дело в шляпе, жаль только Фанни, она ещё такой ребёнок, не готова для этого мира, кто бы о ней заботился? Да ну, к праотцам все эти разглагольствования, доводы и теории, пусть будет, как будет, обещаю, как минимум не застрелиться. Начнём же!
Обратившись весь в слух, и прикрыв глаза, я принялся жадно и плотоядно хватать и пожирать не пережевывая, а сразу глотая все слова сказанные Фанни.
Она говорит то, что слышит, или то, что представляет, честно говоря я не очень понимаю её, в том смысле, что… Что это какие-то чужие слова, не её, нет, это вообще всё не её, а я хотел услышать именно Фанни Ли Мэй, что же дорогая ты делаешь? Хорошо, пытаюсь представить будущую картину, всё-таки стоит попробовать, жаль уходить с пустой головой, ну ужас просто как не хочу!
Представляю, огромное большое поле, сухое мёртвое поле, больше похожую на пустыню. Огромная сухая земля, где совершенно ничего не растёт. Небо, раскалённое и без единой тучки, даже облачка, палящие знойное солнце. Расщелина, или трещина на переднем плане и капелька воды стекающая по этой трещине. Одна единственная капля, и так катящаяся вниз, в темноту. Нет, не то, комкаю и выбрасываю из головы.
Огромное чистое небо, большое, синее, бездонное, и где-то в верхнем углу собираются тучи, большие, чёрные, грозовые и переполненные водой и тоненькая полоска земли, ждущая дождь, где-то там собираются люди и смотрят в небо. Нет, тоже ерунда, комкаю, выбрасываю.
Тонкая полоска неба, огромный план земли, сухой, влажной, мёртвой или цветущей, внизу тонкая полоска подземной реки, бурная, неудержимая. Нет, это уже совсем полная ерунда, комкаю, выбрасываю.
Небо, большое, или любой другой фон, мозолистая мужская ладонь, желательно даже темнокожая, раскрытая, и капля на ладони. Не плохо, даже очень, но это не то, что я хочу и совсем не про то, что нужно, комкаю, выбрасываю.
Большое поле, усеянное камнями, булыжниками и колючками. И точно молнии Зевса с неба низвергаются капли дождя, резкие, холодные, опасные и уничтожающие всё на своём пути, растрескавшийся камень и капля, медленно текущая по этой трещине. Но это, к сожалению тоже не то. Комкаю и выбрасываю.
Слышу вздох твой, не поднимаю глаз, отлично понимаю, продолжение не будет. И знаешь, пожалуй, и не надо. Я так думал, что ты мне поможешь, но ты не помогла, не вышло. Не извиняйся, нет, не надо. Ты совсем не виновата, это я тебя заставил, да, это снова мой эгоизм, прости, но должно быть эгоизм родился раньше меня. Наверное, я всегда буду думать сначала о себе, даже тогда, когда не захочу этого, даже тогда, когда буду думать о тебе и о том, чего хочешь ты, в моей голове всё равно будет вертеться это моя проклятое, ненавистное и до жути пересыщенное моё «Я».  Ладно, пора прекращать это мучение, время бездарно потрачено. Возможно я бездарь или им становлюсь, а может уже? Ну или моя идея свербящая у меня в голове действительна невозможно, ну максимум эта идея должна была свербеть у кого-то из великих, но я не они. Искусство это либо повторение старого, любо революция, но я не революционер, значит я подражатель. Пусть будет так, зато я подражаю, тьма побери, очень даже не плохо. Пора уходить, поднимаю глаза на тебя. Застаю тебя уже в другом месте, твои пальцы ног поцарапаны, некоторые даже избиты в кровь, а ты играешься с водой, глаза открой, дурочка, ноги то не казённые! Поднимаюсь и подхожу к тебе. Внимательно изучаю тебя со спины, просто так, не знаю, для чего я смотрю. Или просто так, или наслаждаюсь, а может, чего-то жду. Ладно, пора уходить, пулю в лоб, пожалуй, пускать не буду, пока что…
- Идём – обхожу тебя и становлюсь прямо перед тобой. Осторожно протягиваю ладонь и прибираю мокрые пряди, прилипшие ко лбу, убираю нежно и ласково, даже заботливо, прихорашиваю твои волосы, наверное, корчу из себя очень крутого цирюльника. Но ладно, вру, мне просто захотелось. Кстати, моя идея покинула меня! – Пойдём домой. – Целую тебя ласково в лоб. – Странно, но я не расстроен, совсем нет, картину я не нарисую, но идея покинула меня, а это, пожалуй, вполне не плохо. – Пожалуй, мне нужно сказать спасибо и сказать тебе, вот ещё что. – Мне правда легко, мысль, эта буравящая головы мысль исчезла – Ты помогла мне, спасибо. – Тихонько произношу это спасибо. Ну, вот и всё, дома ждёт что-то крепкое, иначе простудимся, а ещё.… А ещё, готовься Фанни Ли Мэй, я хочу что бы ты что-то пожелала, но это будет дома, сейчас нам пора, идём же!

+1

13

Чистая прозрачная, словно никогда и не касалась рук. Ты попросту не умеешь изъясняться, это проблема, пожалуй что, причем в основном именно твоя Мэй. Ведь для того чтобы рассказать, что и как требуются именно они – слова, с другой стороны, не каждому поэту дано изъясняться толково, а чего уж вообще ждать от девушки, особо не блещущей словарным запасом? Вместо сказки, получаются куцые огрызки фраз, вместо описания ощущений – набор слов, а самое главное самой становится тошно, оттого что ты не в силах выразить. Неспособная, глупая, необразованная, редко ощущаешь это, еще реже придаешь вообще этому значение. Да ладно, что уж там говорить, за последние несколько лет ты впервые вообще задумалась о том, что тебе не хватает слов, что ты не можешь их подобрать. Интересно, это действительно такая серьезная проблема для тебя, или просто под влиянием ситуации, когда просят о помощи, а ты попросту не способна ровным счетом ничего сделать. Ты же слышал, не правда ли? Это все так обрывисто, каждое слово живет своей собственной жизнью, да возможно, они даже обрисовывают контур изображения, только оно получается абсолютно бездушным. Мэй это чувсвует, знает наверняка и даже не пытается ничем прикрыть. Все это бесполезно и глупо, это не ее дорожка, не ее путь. Пальцами по каплям, поймать их на ладонь, вот это да. Кончиками пальцев проводить по ним, словно пытаясь катать по поверхности. Отпускать их на волю, возвращая природе то, что всегда ей принадлежало. Фанни не знает, видишь ты что-то или предпочитаешь сидеть с закрытыми глазами, не имеет ни малейшего понятия, что сейчас происходило в твоей голове. Известно только одна – бесполезна. Совершенно, отвратительно бесполезно в том, что касается твоих просьб. Она не умеет, не знает как и даже если и дальше будет пытаться, ничего это не даст. А потому можно только играть с каплями, можно только встречать эту воду, ведя свою собственную ни с чем не сравнимую игру. Это все что она умеет, и этого недостаточно, для того чтобы действительно помогать художнику. Грустно, совсем немного, понимаешь ведь в первую очередь Мэй прекрасно знала, у же в то мгновение, когда ты озвучил просьбу – знала, не того просишь. Именно поэтому действительно лишь толика грусти, ни капли горечи, да и по большому счету нету никакого разочарования. Фанни прекрасно знает о своих способностях, четко знает свои сильные и слабые стороны, и пусть, да вот так вот – пусть она не в силах ничего объяснить, рассказать, она умеет лишь рисовать воздушные замки в обществе кошки, но не объяснять то, что творится в душе. Так вот пусть, это ведь все не так чтобы важно, правда? Необязательно же все объяснять именно так, выговаривая каждый слог. Если действительно захочется, то наверняка можно выразить все иначе, в конце концов есть свои плюсы в том, что собственным телом Фанни Мэй владеет на порядок лучше. И пожалуй, было бы еще легче, намного легче, если бы не было сейчас ощущения, что ее впустили в какое-то совершенно закрытое, недоступное пространство и именно там, в нем она ухитрилась допустить ошибку, промах.
Это случайность, всего лишь ошибка, невнятная гостья, зачем-то забредшая в помещение, неспособная оправдывать ожидания, и знаешь все это почти сказка, все это почтит безразлично. Только люди, они ведь такие глупые, и ты, Мэй, иногда поступаешь как-то уж слишком заезженно, раз за разом прокручивая в голове навязчивые мысли, ухудшая собственное состояние. Ты не права, не имело право быть так, как же это вышло, как получилось? Остановись, стой, зачем? Капли, вокруг, они падают, приветствуя землю и на самом деле, корни жадно впитывают влагу, ты точно знаешь, что все это помогает цветению. Ты видишь их, видишь маленький счастливый народец, что взмывает ввысь к облакам, что радуется каждой капле, но старается спрятаться, не пострадать. Они поднимаются все выше, застывая над облаками. И знаешь, это сказка, странная сказка, им нельзя промахнуться высотой, маленькие крылья могут заледенеть, слишком крупная капля – наверняка прибьет к земле, но они парят, и радуются. Вот пожалуй, то что ты должна бы…да не можешь. Это все равно не о том, это твой маленький мирок, который никто не желает понимать. Тот, что царит перед твоими глазами, сейчас, пока ты еще не решилась открыть глаза, потому что просили. И если честно, это сложно, ты до сих пор не можешь сказать, почему следуешь этим самым просьбам? Почему бы просто не забыть о них? Играешь с водой, потому что то самое светлое, выразить вообще не в состоянии. Это странно, но так легко говорить о разбитой земле, так легко пророчить смерть каждой из капель, это тебе-то, привыкшей к смеху, алкающей его, наслаждающейся этим звучанием. Ты любишь его, смех, но вместо этого зачем-то приносишь в мир нечто совершенно иное. Для чего Мэй, зачем говорить о том, как суха и безжизненна земля, в те мгновения, когда перед глазами исключительно странные беззаботные существа, которые играют, веселятся. Сложно, легко, ты сама усложняешь себе жизнь, а может, на самом деле, просто это признание, что-то разбито, что-то еще существует, и словно остается только метаться, между этими двумя составляющими. Странно, наверное именно так называется это состояние – светлая грусть, ведь не разочарование преобладает, вовсе нет. Как-то так, просто все что ты умеешь, играть с водой, наслаждаться ее чистотой и близостью, знать наверняка, даже прощаясь с твоей кожей – она ничего не теряет. Всего лишь несколько мгновений прежде чем она станет частью чего-то большего. Вернется к истокам, подарит жизнь, это ведь она вода – дарующая жизнь, вокруг нее строится весь мир, без нее, именно без нее невозможно вообще ничего. Не будет воды и появится очередная пустыня, которая с каждым днем все сильнее будет разрастаться, поглощать все новые территории. Шаг за шагом, постепенно, и это тоже музыка дождя шепчет. Это все ее влияние, а ты молчишь. Никогда не описать того, что действительно близко сердцу, того о чем действительно думаешь, он же просил лишь почувствовать атмосферу, а сегодня она так тяготит, давит и не спрятаться от нее, не скрыться, как ни старайся.
Слышишь голос совсем рядом, и когда интересно успел? Странно не заметила, не расслышала шагов, слишком сильно отвлеклась на воду видимо. И знаешь, это как-то странно, так мягко, тепло даже. Неловко, ты разве не знаешь, что не стоит доводить до подобного? Знаешь, еще как знаешь, и как знать, может совершенно специально мстишь ей. Неловкость, худший враг для Мэй, потому что даже открытые глаза, уже никак не спасают положения, запинается, не смотря на то что до этого куда как легче ориентировалась в пространстве, теперь еле-еле находит точку опору, для того чтобы не упасть, удержаться. И знаешь, на этот раз даже странное, совершенно несвойственное прикосновение совершенно не так сильно выбивает из колеи, как слова и нет, дело не в том что решаешь идти, просто неожиданно, ты зовешь домой… Да и то что Фанни, до сих пор не выдавила из себя ни единого слова это все твоя заслуга, или именно этого ты и добивался, а? Но от смущения можно избавиться, не так уж это и сложно на самом деле, и ты выдавливаешь куда-то в пространство, слегка покачивая головой, глухо и как-то бецветно, –Бесполезна. Ты можешь утверждать все что вздумается, но Мэй-то знает наверняка, ничем она тебе не помогла, лишь испортила все, и неважно, атмосферу, состояние души, или вовсе желание рисовать. Словно не покидает ощущение, что рядом с ней все становятся бездарностями, может все дело в том, что она какая-то слишком? Живая ли, навязчивая, присутствующая, податливая, ну кто его знает-то, кто может сказать наверняка? Главное ведь не в этом совершенно, суть от этого ни сколько не меняется, совершенно, тотально бесполезная. Хочешь благодари, да в общем-то что хочешь – то и делай, просто она уверена в обратном, знает об этом наверняка. Именно поэтому отводишь взгляд, на этот раз ты не желаешь, чтобы хоть что-то могло оказаться прочитанным, да вероятность ничтожна мало, но все же, лучше предотвратить ее. И да, это действительно все, что ты можешь сказать о текущем положении дел, так что можно лишь развернуться, да отправиться к выходу. Сложно, легко, непонятно пожалуй что, замираешь, не желая возвращаться под дождь. Вода чиста, она словно очищает душу, и как-то по детскому боишься, что удаляет воспоминания. Да, ты могла бы попросту забыть обо всем, шагнуть туда и забыть, избавиться, словно и правда душа будет очищена. Глупости, ну конечно же это всего лишь глупости, но ты не пойдешь туда, по собственному желанию, предпочитая и дальше стоять вцепившись в стену, дурная, глупая и самое главное – Бесполезная – тихим шепотом, исключительно для себя.

+1

14

Бесполезная, что это такое за слова и кто придумал его смысл? Нет, мы, пожалуй, не станем ходить в библиотеке, в поисках нужной литературы, точно так же мы не станем перерывать горы архивов, копаясь в пыльных и пожелтевших от времени бумажках. На самом деле, нам не нужна этимология этого слова, или его истинное, корневое значение, совсем нет. Просто по сути, ну что такое «бесполезная»? Это без пользы? Но тогда получается и без вреда? А не навредить это разве не есть польза?
Ладно, это всё пусть занимает более высшие умы, мне, простому художнику это на грх не сдалось, и уж тем более, мне этого в действительности не понять. Я не настолько умён, дорогие мои. Честно говоря, я даже не сильно образован, я просто много читаю, и пытаюсь познать этот мир, как можно ярче, шире, ну и вообще. Но это опять таки никому не интересно. Есть мысль рассказать, что же на самом деле вам интересно, и какая у вас реакция, как правило, на всё это, но.… У меня нет никакого желания, поэтому пойдите-ка вы к праотцам и дальше!
Обнять тебя очень крепко, прижать к себе, и гладя по голове, по твоей глупой головушке говорить о том, что ты полезная. Можно попытаться объяснить тебе, что на самом деле ты помогал. Рассказать о том, что мне уже очень давно эта идея сверлила голову, да не просто сверлила, она напрочь разъедала мозг. Проходила да самых костей и ноющей болью отзывалась в руках, в ладонях и пальцах. Рассказать о том, как я мерил комнату шагами, мерил целый день, а потом и целую ночь. Рассказать, как моя голова взрывалась от того, что я не мог ничего придумать, о того, что никакая мысль не приходила ко мне. Точнее приходила, и даже не одна, но такие дрянные и такие поганые, что я их выбрасывал сразу, не пытаясь развить. Или быть может рассказать тебе о том, как я пытался напиться в одном баре, втором, третьем. В итоге ничего не добивался, порой мне казалось, что я даже не пьянел, ни сколько, ни грамма. Порой мне казалось, что это проклятие и наваждение. Или тебе рассказать о том, сколько я кистей испортил? Или может рассказать, сколько я выбросил из дома макулатуры? А может поведать о том, как я переворачивал свой кабинет верх дном, и хотел разнести там абсолютно всё и вся в приступе гнева?
Нет, пожалуй, тебе нужно рассказать о том, разъедающем внутреннем чувстве. О том самом чувстве, когда ты лежишь в комнате, где всё перевёрнуто и разбросано, точно вор пытался что-то найти, что-то крайне важное и ему точно сказали что это «что-то» находиться именно в этой комнате, но ничего не было, или он ничего не нашёл. В общем, в приступе ярости и гнева, комнатный бардак превращался в полный хаос.  Вот в такой комнате я лежал. Лежал не на кровати, а на полу, мне казалось, что так удобнее. Хотя, что удобнее и почему я сам мало понимал, а если быть точным, то вовсе не понимал. Но, лежал я именно на полу. Вокруг, по мимо всяких вещей и прочего хлама валялись краски, кисти, альбомные листы и бутылка виски или коньяка, да не важно, главное, что бы это было крепко, как можно больше крепости. Правда, алкоголь тогда не помогал, а только усиливал неприятный мне эффект, но я отчего-то пил его ещё больше. Почему? Я понятия не имею. Но это даже не главное. Главное другое. Главное это маленький червячок у тебя в голове, который не кричит, не постоянно и монотонно повторяет и даже не шепчет. Нет, он просто молчит. Не глубокомысленно, без укора, просто молчит, и при этом ты отлично понимаешь – бездарность. И ладно бы бездарность, но ты же так прожил всю жизнь, понимаете, всю жизнь, больше этого. Иначе не умеешь. Вот и получается, вся твоя жизнь это пшик, мыльный пузырь. Бесполезный ты, бездарный ты, и что теперь делать? Нет, это обязательно следовало тебе рассказать.
Но не буду, нет. Ты слишком упряма, ты порой настолько упряма, что.… Если алкоголь родился раньше меня, то упрямство родилась раньше тебя Фанни. При всём при этом ты хоть и нехотя, но идешь, куда я тебя тяну, вот как сейчас.
Тебя бы обнимать и целовать, говорить тебе какая ты хорошая, говорить о том, что ты настоящая, что не бесполезная, а совсем наоборот. Это всё наверное и следовало бы делать, но нет, не будут. Отчего-то мне совсем не хочется этого. Но мне, тьма побери, так хочется выковырять, достать, вытащить, наконец, вытолкнуть силой тебя из этого состояния и этих твоих дурацких и крайне глупых мыслей, что…  Мне осталась одна забава, не помню, кто это сказал, но кто-то из очень великих русских поэтов, его ещё называли золотой головой. Но да ладно, не о нём речь. Но мне тоже осталась одна забава, только другая.
Осторожно и нежно глажу тебя по полосам, они мокрые и прилипают к моим пальцам, и мне от этого смешно, я улыбаюсь и пытаюсь придать твоей бесформенной причёске хоть какой-то, но более менее опрятный вид. Нет, ничегошеньки не выходит. Тогда я принимаюсь водить ладонью по твоему платью, сверху донизу, выжимаю его подол, но всё остальное остаётся таким же мокрым, целую тебя в лоб и обхожу тебя. Прижимаюсь к твоей спине, легонько целую в висок и чуть отойдя, сажусь на холодную землю протягиваю ноги вперёд
- Это был первый курс обучения, я тогда ещё был молодым, полон надежд и амбиций. – Несу какую-то чушь и ерунду, скажешь ты? Возможно, но… осталась только одна забава, только одна. – Кстати это было оправдано, учителя хвалили и любили меня, они говорили, что из меня что-то получиться, что я не буду посредственным. Правда ещё они говорили, что я могу спиться, что собственно и произошло. – Смеюсь, тихонько, но отлично слышно, что я смеюсь, я говорю без жалости или грусти, и без просьбы в голосе, мол, пожалей меня. Нет, я рассказываю историю моей жизни, точно так же я бы мог рассказать кую-то другую историю, смешную или не очень, но главное без цвета. Того цвета, который говорит, что вот я он, это я упал, это я поднялся. Короче говоря, я рассказываю просто так, не выставляю себя ни в каком свете, и не прошу жалеть или что-то ещё, просто рассказываю. А ты слушай, слушай внимательно, пожалуй это единственное, что я прошу. - Но сейчас не об этом. – Сейчас бы хорошо бы выпить, холодно как-то стало, даже зябко, согреться бы сейчас, очень жаль, нет с собой никакого алкоголя и даже сигарет нет, слишком увлёкся, ну, да и хрен с ним, простуда не самое страшное, что может случиться со мной. – Они так меня хвалил, а потом была первая сессия. И это треклятый Джованни Боллечели, мать его, наверное, до сих пор его ненавижу. В общем, этот старый пень раскритиковал меня в пух и прах. Этот проклятый консерватор буквально раздавил меня и размазал по полу. – Улыбаюсь или ухмыляюсь, сам не пойму, но правда, этот старик был слишком жесток со мной, может, он и помог мне, но… тогда это было слишком жестоко
- Наверное, ты будешь смеяться, но тогда я хотел набить морду этому старикану, правда не набил, как-то воспитание оказалось выше в тот момент, да и потом… уж слишком глаза болели от слёз. – Теперь я снова смеюсь, самому смешно, и каким же я был тогда дураком, но, правда, я тогда выплакал почти все глаза. Да, я умею это делать, или умел, этого уже нам не узнать.
- А мою дипломную работу не приняла комиссия, им, видите ли, моя картина показалась слишком откровенной – сжимаю ладонь в кулак. – Но тогда я уже не плакал, я набил им морды, каждому! А потом пошёл в высшие инстанции, и в итоге получил диплом. – Разглядываю тебя со спины, честно говоря, я сам толком не знаю, и зачем я тебе это рассказываю. Может хочу дать понять, что ты не одна такая, кто ошибается, кто считает себя бездарной или бесполезной, может быть послушав меня ты поймёшь, что это не так. Или хотя бы примешь это спокойно, все мы люди, старо как мир, но банальная и истёртая фраза до дыр верная. Так всегда – самое затёртое и самое старое и банальное – как правило, всегда самое верное и истина всегда там, среди старья. Подаюсь вперёд и глажу тебя по ноге, ну хватит уже разглядывать стену, или что ты там делаешь? Я же с тобой разговариваю или с кем? Повернись же ты ко мне немедля!

Отредактировано Luigi Vampa (27th Aug 2012 23:27:33)

+1

15

Легким шорохам слова, по сознанию, им не вырваться никуда, не выбраться. Бесполезная, хочешь спорь, хочешь верь, какая кому разница? Ты же понимаешь, ничего с этим не сделать, не переписать историю – не переделать. Только чудится, да слышится смех, интересно он в пространстве звучит или только в голове твоей? Нет, не галлюцинации, и даже не голоса в голове, не стоит все так обобщать. Жизнь она сложнее, многограннее и кстати, то что вам кажется самым обычным враньем, то что звучит как нелепая история – как знать, может это лишь еще незагубленная привычка мечтать? Не борись с ней, не пытайся ее превозмочь, все равно свое возьмет. И этот смех, он существует, пусть никто более его не слышит. Это просто напоминание, о том, что совершенно бесполезных людей не бывает, на каждой стадии своей жизни они хоть на что-то да годны. Дурная, неразумная, взбалмошенная, неадекватная, мало ли сколько всего вообще с тобой всего случится может, ну разве это вообще играет роли, имеет хоть какое-то значение. Просто Фанни, ты можешь сколько угодно вглядываться в дождь, пытаться осознать, что же именно сегодня произошло, что изменилось с этого странного вчера, отчего по душе грусть гуляет, словно действительно для нее и предназначалось местечко? Глупости, все глупости, все что кажется незыблемым рано или поздно будет уничтожено. Темно, от тучи ли, или действительно вокруг темнеет? Глаза закрываешь, сгущаешь ее бесцветную, так удобнее слушать, только вот на этот раз незачем, услышать-то ничего и не сможешь. Это капли бьются о землю, это прячется от них лесной народец, это жизнь идет в мир, возвращается к нему законное. Совершенно естественные вещи, и не надо их даже пытаться объяснять. Ну ведь право слово, не настолько глупы люди, для того чтобы не осознавать этого… С крыши ручеек бежит, видишь его чувствуешь, ловишь на ладонь. Вода холодная, вода только-только простилась с небом. И пусть от этой постройки уже толком ничего и не осталось словно, пусть она все насквозь проедена временем, изничтожена природой, изгрызена, вода все равно благоволит ей. Она выше всего остального, она непостижимее. Ручеек по грязной крыше бежит, торопится с землей встретиться, и ведь знаешь наверняка, если сама туда залезешь наверняка все перепачкаешься, руки будут в пыли, да грязи, а вода… Кристально чистая капает, ладонью по поверхности, меняя траекторию, ну никак ты не желаешь ее в покое оставить. Манит, тянет, словно зовет за собой куда-то. А ведь боишься водной глади как огня, она зеркала напоминает, так ярко и так красочно. Отражает любой блик, перенаправляет его дальше по одной ей ведомым законам. Играет с солнечными лучами, с лунными не церемонится, ей-то все равно, что ей вечной до каких-то далеких звездочек. Все они погаснут, рано или поздно, но все они забудут о том, как дарили свет миру, а она останется. И не важно, дождем ли будет проливаться, снегом ли лежать, льдом ли застынет, то одной ей ведомо, как захочет, так и будет влачить свое существование. Только вот, сколько не борись с ней, сколько не говори о том, что и ее век кончится – все ложь, все сказки. Не верится, ой не верится…вечная она, как ничто иное.
Вот ее никуда не тянут, она сама свое русло прокладывает, считается с обстоятельствами, но если нужно будет любые препятствия снесет. Не завидуешь, нет конечно, не умеешь попросту, но пожалуй вот – она, если кому бы и научилась в этой жизни завидовать, не жалея, так это воде. Соприкасаться со всей грязью мира и оставаться при этом чистой, помогать нуждающемся утолить жажду, и при этом уничтожать без сомнений всех тех кто посмел тягаться, кто попытался укротить течение. Дорогого стоит вот так вот жить, есть у вас хоть толика общая, хоть что-то связывает, кроме того что ты потребитель ее, а Мэй? Вот на пример сейчас, ну на что ты время тратишь? На нелепые надежды, на пустые попытки? Ты же знала, чувствовала, не стоит даже дергаться в сторону, упиралась сознательно, пытаясь остаться дома, бесполезная, ненужная, бессмысленная. Время тратите только, свое и чужое, словно ни один закон для вас и не писан. Вдох, дыхание задерживаешь, словно жадничая отчего-то. Да нет, не отберет никто и не пытаются ведь даже. Ритмичные звуки, спокойствие мира, он пьет, планета – пьет. Насмехаешься, раздумывая, знаешь Лу, ты пожалуй столь же тих в те мгновения, когда прикладываешься к бутылке. Есть все-таки в каждом частичка – природы.
А еще ты никак в толк взять не можешь, отчего так не похож сам на себя хозяин дома. Мокрые волосы, ты же чувствуешь как с них вода стекает, и от того что к ним прикасаются теплые руки ничего не изменится. Можно пытаться взбить их, или просто выжать, но ничегошеньки это не даст. Ты же домой хотел, а там ливень, видишь ведь, вокруг все еще царит дождь и это было бы ну вот совершенно бесполезно. Улыбаешься, в пространство, тщетности усилий, ты неопрятная – всегда, ты раздражающий фактор, который так часто вызывает скептические взгляды. Никогда Фанни не усвоит, что красное с зеленым не самое лучшее сочетание, никогда не позаботится о том, что в опере следует появляться в платье, а не продранных вчера случайно где-то в подворотне штанах. И ведь, не потому что глупая, хотя может и поэтому тоже, просто все эти условности ничерта не стоят, от того что на нее будет чуточку приятнее смотреть твои картины быстрее не напишутся, мир не перевернется и вообще ничерта не изменится. Молчишь, наблюдая за всей тщетностью усилий, зачем-то касается, теплые руки, живые, это вокруг все еще холод царит. Абсолютно бессмысленная и бесполезная попытка выжать подол платья, ну неужели ты не осознаешь, что оно практически сразу мгновенно пропитается вновь? Фанни, она итак насквозь промокла, и тут ты уже ничем не поможешь, расслабься лучше, право слово. И знаешь, Мэй пожалуй что осознает, что сегодня выглядит таким неестественным. Ты не умеешь, ну вот просто большую часть времени не способен смотреть, не отводя взгляда, от любого даже поползновения собственного к лишнему прикосновения, и не дай боже оно вообще окажется не подзатыльником, убегаешь, словно прячась. Не свойственно, понимаешь? Не похоже, странно и непонятно, она теряется, не осознавая, чего вообще ждать в следующий момент…
А ты ведь рассказываешь, пытаешься донести, Фанни даже слушает, правда вот. Даже удосужилась облокотиться спиной на стеночку, для того чтобы видеть, того кто пытается говорить. На земле сидишь, рассказываешь о прошлом, можно подумать в нем так много смысла, так много сути… Интересно, к чему ты вообще эту речь повел? Да, спился, ну так можешь даже не пытаться ляпнуть о том, что жалеешь, или что все могло быть не так. Ложь, Мэй в такое никогда в жизни не поверит. Глупости же будут, очевиднейшее, но ты же не собираешься, не правда ли? Даже не предполагаешь, что такое можно сказать. Не улавливаешь сути, не видишь к чему ведется вообще этот разговор. Ежишься, конечно, холодно, словно ветер опять в щели вагончика дуть решил, покачиваешься легонько, еле заметно. У каждого свои воспоминания, и своя тяга к ним, и если уж они заведомо навязаны ситуацией, так надо хоть грамотно ей воспользоваться. Странный вечер, или день, или утро, непонятное совершенно время и ты пожалуй, впервые в жизни вообще ничегошеньки говорить не хочешь. Внимательно слушаешь, у всех бывают взлеты и падения, кто-то хвалит, кто-то гнобит, но какая разница? Это все прошло, это там пройденной ступенькой маячит. И всем бывает больно настолько, что сдержаться не выходит, пусть не вяжется это нисколько с Лу, но почему нет-то в конце концов? Кто сказал, что в этом мире существуют нерушимые запреты? Вглядываешься, предпочитая молчать, ты все еще нп понимаешь к чему это рассказывается, как не осознаешь, с чего бы это вдруг вообще должна смеяться, над чужими неудачами или желаниями. Ни к тому обращаешься с этим, понимаешь? Дождь перед глазами, когда ты успела отвернуться? Незаметно для самой себя картинка сменилась, или может так оно все и было? Может это тебе только показалось, или в собственной головушке нарисовала, что он на земле сейчас сидит, пока рассказывает? Кто его знает, домыслы, или нет, да только….вспышкой по сознанию чертится, и ты действительно смеешься. Он не понял, ну да и ладно, наверное, может быть и черт с ним, со всем этим понимаем, как думаешь? Эй, ну и о чем это вообще, ты зачем? Разворачиваешься, на этот раз действительно, не во сне, а на яву, для того чтобы все-таки объяснить, по крайней мере попытаться, только ощущение странное, словно подслушать кто-то пытается. Не позволишь, не дашь, приходится наклониться, шепотом говорить так чтобы только Лу слышал. Никому другому вообще знать незачем, что Мэй хотя бы изредко способна думать – нетушки, излишняя информация.
–У каждого свое – дело, и… какая разница что несут окружающие? Тут либо горишь, и наплевать, либо нет и тогда все равно откажешься, – Качаешь головой, ты знаешь, прекрасно знаешь, что несешь. И как тебя не поняли, тоже знаешь. Только слова – это твои враги Фанни, и сколько бы ты с ними не боролась, все равно гладко да ладно никогда не расскажешь, –У всех есть дело, в которым они приносят “пользу”, но оно здесь совершенно непричем, – На выдохе, тихо-тихо, он все равно услышит, а остальные тебя нисколько не волнуют, –Просто иногда, приходит четкое виденье – вот тут Бесполезная. Понимаешь, Лу? Не миру, не себе, именно тебе она сегодня бесполезна совершенно. Ты зачем-то приволок, ты хотел ведь чтобы все вышло, но Мэй подвела и это факт, она знает, и нет это не трагедия, и даже грустить особо не из-за чего, просто понимание того что для художника Луиджи Фанни – совершенно бессмысленный бонус, который прекрасно отнимает время, иногда развлекает или доводит, но это все для человека, а вот так вот….по просьбе – ну бесполезна и все тут.  Жаль шанса донести особо нет, она не умеет выражаться ясно, а все эти полутени нечитаемы практически.

+1

16

Как же порой удивителен мир вокруг нас. И дело не в том, что на самом деле мы не знаем, почему дует ветер или почему небо голубой, наконец, мы даже не знаем от чего  земля вертится вокруг солнца. Или вот, почему земля имеет форму шара, вот вы лично знаете, почему всё именно так? Да, да, конечно, можно привести много доводов, фактов и доказательств, и теории и теорем, а так же аксиом. Ещё можно опираться на труды великих умов, учёных и прочих мудрых мужей. И даже привести показания тех или иных приборов. Да, это всё бесспорно так, все, конечно же, верно, и все эти доказательства вроде бы как неоспоримы. Но! Давайте отмотаем время на несколько сотен лет назад. Помните такого учёного как Галилео Галлией, а помните его споры с тогдашней церковью? Нет, я всё это не к тому, что служители храма намерено, скрывали истину ото всех (хотя такое тоже возможно, но сейчас мы не об этом), просто тогда считалось что всё именно так. Что солнце вертится вокруг земли, а не наоборот. И знаете, в подтверждение своих слов они приводили тоже множество доказательств. И им, стоявшим тогда на своём витке эволюции, казалось, что всё именно так. И все соглашались, пока один учёный, пошедший против толпы не опровергнул это. В итоге его обозвали сумасшедшим, еретиком и казнились через сожжение. Это к тому, что мы тоже можем стоять на своём витке, и как бы нам не казалось, что мы ой какие умные и мудрые, столько всего открыли и столько создали, но в итоге придёт кто-то и скажет истину, другую, правильную, но никто не поверит, сочтёт его сумасшедшим, и если не сожжёт, от отправят в клинику, или посоветуют сходить к доктору, взять отпуск или отдых на конец. Понимаете, на самом деле мы не изобрели ничего нового, по сей день мы только улучшаем и совершенствуем старое, но никаких прорывов не было сделано, мне вообще кажется, что живём мы в каменном веке, своём, но каменном веке.
Это так, вступление, присказка, эпиграф и предисловие, если хотите, в общем, как вам будет угодно. Так вот, как бы нам не казалось, что мы что-то знаем, на самом деле мы этого не знаем, точно так же и с человеком. С человеком вообще в первую очередь. С человеком тем более! Да что там говорить, если я сам не знаю себя в действительности и в полной мере. Я думаю что знаю, но, между прочим, не известно как бы я поступил в той или иной ситуации, и известно не станет, пока я не побываю там, всё остальное теории и догадки, которые на самом деле ничего не стоят, пшик и ничего больше.
Сколько я тебя знаю, Фанни Ли Мэй? Достаточно ли, я знаю тебя, что бы я с лёгкостью мог сказать – да, пожалуй, я не всё о тебе знаю, но кое-что мне известно. Что на самом деле я о тебе знаю, Фанни Ли Мэй? Давай я попробую в этом разобраться, но ты мне не помогай, я сам, хорошо? Благодарю! И так, начнём.
Фанни Ли Мэй, это твоё полное имя, но я понятия не имею, почему тебя так назвали, я даже не знаю, видела ли ты когда-то свою мать, и насколько сильно ты любила отца. И я понятия не имею, почему Фанни? Фанни это от английского - смех, радость, веселье, забава и потеха. Но! Фанни Ли Мэй. Почему именно так? Отец же не мог заранее знать, что ты вырастишь такой, да и потом… Раз ты росла без матери, то скорей всего тебя бы следовало назвать крепкой, сильной, но уж никак не смешной и забавной, совсем нет. Фанни – твоё имя у меня ассоциируется только с одним, с лёгкостью! Лёгкое дыхание, лёгкая девушка, и не в смысле шлюха, а просто легка в общении, да и в жизни в целом. Знаешь, дорогая, ты совсем не лёгкая, ты можешь быть смешной, забавной, светлой, можешь быть даже счастливой в какой-то мере или казаться мне такой. Во всяком случае, когда мы сегодня спали, на твоих губах застыла безмятежная улыбка довольного ребёнка, я никогда не видел такой улыбки у взрослых людей – НИ-КО-Г-Да! Но ты далеко не лёгкая, совсем нет. Словом, о твоём имени мне ничего не известно, ровным счётом ничего, даже то, почему конкретно Фанни, а не, например – Хэппи.
Твоя родина. Италия. А ты уверен, что ты итальянка? Родина, родина это то, где ты выросла, где ты родилась или то, откуда ты родом? Ты родилась в Италии, но родом ли ты оттуда? Откуда родом твоя мать или твой отец, интересно, ты сама то знаешь? Или никогда не спрашивала об этом. Я к слову тоже никогда не спрашивал, куда тебя тянет, в какой город, какой страны, или где бы тебе очень хотелось побывать. Быть может, я бы тогда больше узнал о тебе, но нет, мы почему-то никогда не говорили об этом, почему? Думаешь из-за меня? Да, наверное, это моя вина, я никогда ни о чём не спрашиваю, никогда ни чем не интересуюсь. На первом плане, всегда выдвигаю своё «Я». Никогда я не думал об остальных, о том, что им хотелось, или чего бы им не хотелось, всегда только «я», снова «я» и ещё раз «я». Противно, гадко и жутко мерзко, будто бы что-то склизкое проглотил, а обратно выблевать не получается. Пожалуй, я не исправим, или исправим? Как думаешь, Фанни, я исправим, я не безнадёжен? Знаешь, моя дорогая (и мне впервые не хочется отрекаться от того, что я тебя так назвал, впервые нет желания оправдываться, идти на попятную или пытаться всё перекрутить и переиначить, мне хочется назвать тебя именно так – дорогая, ещё хочется моя, правда это уже слишком смело и вновь эгоистично, я явно не исправим. Ты прости, пожалуйста, о ладно?) я ведь никогда даже по настоящему тебя не слушал. Слушал, но пропускал мимо ушей, намерено или случайно, не так уж и важно, просто я никогда тебя не слышал, слишком я… «Я». Да, склизко и противно. Я совершенно ну абсолютно ничего не знаю, какой же я дурак, но ты полагаешь что-то можно исправить? Ты полагаешь, за январём будет апрель? Будет апрель?
- Никакой нет разницы, совершенно никакой. – Делаю паузу и разглядываю тебя. Понимаю я был глухим, слепым, эгоистичным уродом. Нарциссизм, всю жизнь я боялся стать им, всю жизнь я презирал и буквально ненавидел таких людей, бил им морды, и уверял себя, даже нет, был полностью уверен – ну уж я то не страдаю подобной болезнью. А оказывается, я был болен всегда, с рождения такой….
- Но тогда я этого не понимал, тогда я был другим… - Улыбаюсь, честно говоря, немножечко больно, щемит где-то в области сердце, эх, не задача, ерунда должно быть, пройдёт. Плавно поднимаюсь, становлюсь рядом с тобой, ещё немного и наши тела соприкоснуться, ещё немного. Шепчу, в твоей же манере, верно, я, как и ты, не желаю, дабы кто-то ещё услышал. – Тогда я бы ответил тебе, что эти камешки и бумажки очень важные для меня штуки и что я хочу всего и побольше. – Надеюсь, ты поймёшь меня, явно поймёшь, кто, если не ты? Кривая усмешка, мне не стыдно, и даже не горько. Я был таким куском дерьма на самом деле, что теперешний я показался бы тебе ангелом в сравнении с тем Луиджи. Знаешь, я предавал себя. Убеждал, что ищу девушку, что ищу ту самую, каждый раз убеждал себя в этом, а потом с успокоенной совестью спал с одной, второй, третей, клялся в любви четвёртой, влюблён был в пятую, а проводил время с шестой. К слову я опять говорю о себе, похоже, я остался таким же куском, ну, да и хрен с ним, тьма побери! Да, я не идеален, совсем нет. – У всех есть такое дело – я повторяю за тобой и понимаю, что понятия не имею какое это такое дело у тебя. Нет, правда, даже малейшего понятия не имею. Цирк, клоунада? Но ты никогда и не пыталась быть другой, никогда и не могла быть другой, ты родилась среди этого всего, ты жила там, да ты даже в школу не ходила, ты же ничего не знаешь. Но на самом деле ты умнее меня, куда больше в тебе мудрости, чем у художника Вампа. Хотелось бы улыбнуться или поиронизировать над собой, но ничего не выходит. – Ах, Фанни – говорю я и вздыхаю, знала бы ты, что я всегда бесполезен. Картины вечны, я нет. Я бесполезен. Твой смех не вечен, сейчас смешно, через минуту нет, но ты приносишь радость, и естественно смех. Скоротечный, нот яркий как залп салюта. А я лишь это мои картины. Без тебя не будет смеха, без меня будут мои картины, причём буквально. Вот и всё. Ладно, я снова говорю о себе, да, я никогда не исправлюсь, всегда буду эгоистичным. – Знаешь, если ты захочешь кого-то рассмешить, то тебе нужно быть рядом с этим человеком. А мне достаточно нарисовать картину и всё. – Делаю эти шажочки, сокращаю последние сантиметры-миллиметры расстояния. Осторожно провожу рукой по твоим волосам, глажу их, заглядываю в твои глаза – Кто из нас полезен больше, как думаешь? – Конечно это не вопрос, это явный намёк на то, что полезна ты. Должно быть, тебе удивительно видеть меня таким. Ну, так удивляйся, завтра я могу снова стать куском, завтра я буду снова «Я». А может «я» это я сейчас? Удивляйся ещё больше, моя милая скверная девочка. Осторожно и (внимание) не смело целую тебя в правую щёчку, левую щёчку, нос, лоб и, боясь всего на свете, ещё чуть-чуть и задрожу, я целую тебя в губы…

+1

17

Именно что никакой, киваешь, подтверждая – да, это именно то о чем ты говорила. Ну конечно же никакой, чтобы не нес старик, о чем бы не говорили люди – всех их слова ничерта не стоят. Он не слышал никогда, как тебе говорили о том, что неуклюжей, постоянно волнующейся девице не место там на арене, он не слышал, как ты всхлипывала ночами, когда в очередной раз боролась с отцом, выбивая то, что поправу тебе принадлежало. Он сломался, он сломался – первым и больше в твоей жизни не было места для грусти. Но ты не знаешь, ни о чем и никогда не узнаешь, потому что Мэй сама не помнит, или делает вид, что не помнит. Цирк – это сказка, маленькая сказка, в которой ей всегда можно было все. Девушка, что спотыкается каждый раз когда волнуется, правда ведь это самый лучший вариант их тех, что мог добраться до трапеции… У каждого свои дилеммы, каждый шел и перешагивал через что-то свое собственное, ни с чем несравнимое и в этом Мэй не исключение, не стоит думать, что жизнь ей совершенно незнакома, –Все делают глупости… – ты не прерываешь, просто бросаешь так резко и совершенно внезапно для себя. И знаешь, вот сколь бы нелепо это не прозвучало, можно понять о чем идет речь. Люди, они склонны меняться, и знаешь, Фанни чуточку даже завидует тебе, немножко. Все дело в том, что ты вообще способен меняться, что ты имеешь возможность это делать, а она…сколько лет уже прошло, да в конце концов сколько лет ей уже сейчас, и…нет, годы идут, а она осталась где-то там, нежелающая мириться с происходящим, может неумеющая, большой роли тут это не сыграет, ведь факт не изменен. Она застывшая, замершая, хотя и в постоянном движении, как же глупо, как бессмысленна эта вечная двойственность мира…
–Ты. - И даже не пытайся с этим спорить. Бесполезно, бессмысленно, –Картины – вечны, если их не уничтожит мир – они всегда будут напоминаться о тебе. Твои работы – это ведь и есть – ты. Даже когда уйдешь, они останутся молчаливыми свидетелями всего, раскрывать тайны, рассказывать все что видели, – Ну же пойми, или хотя бы попробуй это сделать… У Фанни всё совершенно иначе и не успев закончить шаг она уже теряет все. Это временно – минутное! Неловкое движение, излишнее волнение и  все потеряно. Можно начинать все сначала, но это уже ровным счетом ничего не даст. Миг потерян – истрачен бессмысленно и глупо. Искусство – вечно, а вот творцы нет. И знаешь, именно это твое спасение, твое счастье – результат, твоя вечная жизнь. То, что навеки останется недоступным для Мэй. Однажды она раствориться где-нибудь во вчера, и все воспоминания о ней исчезнут в этот же миг. Никто не сможет увидеть то, что она когда-то делала вновь…ведь – дальше просто появится кто-то еще, кто-то совершенно иной. Присмотрись, прислушайся, ну же ты способен ее понять. Слов слишком много, она действительно старается раскрыться, но ведь не может, просто не способна. Вот и как тут спасаться? Слепой пытается услышать немного. Вечный цирк…в не самом его лучшем исполнении. И не спрятаться, не скрыть, ты бы хотела вот только сегодня, сейчас, хотела бы уметь рассказывать все как есть, но это невозможно. Как может глухой услышать музыку, а услышав вообще сразу – мгновенно осознать, что это именно она, а не что-то иное… Ты слушаешь, почувствуй, раз уж все равно нет никакой иной возможности это осознать. Так близко, совсем рядом…она же чувствует прикосновения и все-таки… Тысячи ступенек… Мэй – мгновение, ты постоянен. Невыполнимое, недостижимое. Разные пролеты лестницы, не ступеньки даже. Тянись или отпусти, забудь о существовавшем. Нет ответов, нет больше слов, невозможен поиск, неужели только смириться и остается? Что ни говори, о чем не толкуй вы всегда будете где-то на разной высоте и пожалуй только трапеция в редкие мгновения позволит достичь… Глупости, и к сожалению все и всегда зависит от целей… –Ты будешь и завтра… – Сиюминутное, мгновенное или все-таки важное в последствие. Нет ну представляешь, она оказывается иногда вспоминает о – завтра. Так странно, несвойственно, ей ведь такие взгляды ну вот совершенно не свойственны… Много нового, а Лу? Странный день, в попытках донести слишком многое, очень-очень нужно и совершенно бесполезное. Как быть? Объясни, а? Она же глупая, дурочка Фанни. Может, ты окажешься умнее? Или это всего лишь слепая надежда? Близко-далеко, рядом или на самом деле где-то? Касания, прикосновения, что это, не отводишь взгляд, неужели в этот раз не желаешь даже скрыться, что интересно так резко повернулось, что так дернулось сейчас, что ты решил все переиграть, или изменить, какая к черту разница. Сколько ни прячься, ни крутись смысл слов ни за что не потеряется, все именно так и есть, так как будет.
Как же страшно, нелепо, неловко. Сердце щемит и что делать теперь? Помоги, беспокойно, невнятно ведь… А что если? А зачем? Как тогда? Что же? Пополнение коллекции, дополнение? Щемит, болит, помоги же, даже лишний раз вздохнуть сложно…ты бы смог а? Кто же еще-то? Не понимаешь, не можешь никак осознать, или не хочешь. Да нет, точно нет, понять пытаешься, правда пытаешься… Что с тобой случилось? Пьян может? Но нет, она ведь не видела, совершенно точно не видела сегодня в твоих руках бутылки, да и не пахнет, понимаешь, ну вот ни на каплю нет запаха алкоголя. Или это Фанни попросту бредит? Не задать вопрос, не выдать лишнего слова. Раз спугнешь, и не узнать уже с чего такая милость. Да и милость ли вообще, что за игры, что задумано? Страшно, а что если очередное задание, может прямо сейчас вот-вот что-то будет произнесено или нет, да или нет? Теплое дыхание, не твое – его, бешеное биение, беспокойно, господи да как же беспокойно… Нежен, интересно ты со все…. Нет-нет-нет врешь, нельзя, глупости это все. Не интересно нисколько вот вообще, спит любопытство, ты его специально усыпляешь, ты все умеешь, на все способна и по твоей воле оно уснет сегодня, не влезая лишний раз, не задавая лишних вопросов. Молчи, молчи сказала, даже не пытайся подавать голос. Незачем это все, как и ты – минутное. Жить этим ощущениям всего несколько мгновений, он ведь очнется скоро, как обычно все будет, а для чего же тогда размышлять, терзаться? Все кончается… можно лишь не потерять. Если конечно хочешь. Так ведь да? Правда же Фанни? Можно лишь не потерять, пусть, ведь все будет именно так, как будет, не иначе же. Страшно, кто бы знал вообще, ну как же страшно…
Знаешь, отчего так страшно? Не говоришь, не просишь, не объясняешь, и чего ждать теперь неведомо… К чему тянуться-то, зачем вообще? Слишком много вопросов в голове бьется и все они ни твои нисколько, не принадлежат тебе, Мэй. Слишком сложные, нелепые… Можно ведь просто – тянуться к теплу. И вот хватит, ну сколько можно себя третировать? Слишком много мыслей для одной тебя милая. Не умом ведь жила всегда, нет…чем-то внутренним, своими собственными ничему непокорными течениями. Ну подумаешь дернулась, не осознала сразу. Не о том, не к тому, пожалуй что. Душой тянешься, это ведь главное, и какая тогда разница вообще о чем разум кричит, чего ж теперь себя ломать, корить, выяснять пытаться? Подаешься к теплу незваному, желанному. Не сломай, ведь еще одуматься можно. Не сбежать правда ей, никуда не сбежать. Губ касаясь ли смято невнятно. Тепла алкая, нуждаясь в нем…холодно вокруг, так промозгло! Уничтожь или выручай… Не знаешь, что делать, никогда его раньше таким не видела, никогда не сталкивалась, и что делать – не знаешь. Непривычно, незнакомо, и как знать, когда все вновь, опять переменится? Как быть теперь? Молчишь, даже глаза закрыть боишься, ты не представляешь как пугает сама мысль того, что успеешь растворить где-нибудь в это мгновение. Так, только так, что ли? На прикосновениях, на касания, не отпуская. Ладонью к сердцу своему конечно же, слишком сильно колотится, как же холодно, ты бы только знал, как же холодно. Веришь в возможности, слишком часто мечтаешь, что теперь-то? Можно только стремиться к равновесию. Губами касаясь, целуя, только не смей говорить ничего, слова рушат также как и строят. Ей самой между прочим очень-очень хочется сказать, добавить, что не может, не желает, не способна! Быть – дополнением, еще одним экспонатом, стать очередным воспоминанием, фигуркой полки, но слова застынут в горле. Им никогда не выбраться на поверхность, ты давишь их, не позволяя себе лишний раз вдохнуть. Страх уничтожить то, что итак не вечно – всегда сильнее… Верить хочется, но ведь не во что – ни о чем не просят, ничего не толкуют, так честнее будет. Никто не обманывает, и сказочные замки не возводит. А еще извечное, нелепое, ты всегда такая неуклюжая, волнуешься, а это значит пытаешься сделать шаг, и пусть некуда, он же близко со всем, все равно пытаешься, с ноги на ногу переминаешься, извечное, да и нет камней поблизости, словно специально кто убрал, но все равно запинаешься, удержать несложно, ты привыкла уже, ты так часто с ним неловко себя чувствуешь – извечно. Цепляешься, плевать, какая разница, что в его голову взбредет, ведь теплом веет, ты привыкла к его присутствию, теплый – родной, пусть никогда не будет выдано, цепляешься, держишься, жмешься – ни за что не отпустить, как же можно добровольно от тепла отказываться? Зябко, холодно…дрожь, от них ну конечно же от них, отчего еще-то?

Отредактировано Funny May (29th Aug 2012 22:55:27)

+1

18

Да, все делают глупости, абсолютно все, и знаешь, как же хорошо, что все делают глупости. Нет, не потому, что если бы глупости делал только я один, на меня бы показывали пальцем, крутили им у виска, не одобрительно цокали языком, ну и делали много других вещей, как бы всё время, стыдя меня, порицая и ставя всем в пример. Вот мол, смотрите, что он сделал, какой поступок совершил. Вот мол, думаете, хорошенько думайте, прежде чем, что-либо совершить! Нет, конечно, не по этому. Глупости, как и наши недостатки, и комплексы, и всё то, что нам не нравиться в себе заставляют, даже скорее побуждают двигаться дальше. В том смысле, что мы становимся лучше, желаем исправиться, избавиться от всего дурного, что в нас есть. Поэтому совершать глупости, ошибки и принимать не правильные решения это хорошо. Это жизненный опыт, берёт слишком высокую плату порой, но лучше учителя и не придумаешь. Боже, благослови всё то, что ты посылаешь во испытание нам и  на проверку нас. Правда, только так мы и становимся теми, кем становимся. Правда можно получить обратный эффект, но, как правило, нам действительно посылается только то, что мы способны выдержать и преодолеть. Иное дело, что человек всё никак не может понять этого. Виня всё и всех, а потом катиться в самый низ.  В эту глубокую, круглую яму, скользкую, грязную, холодной и мерзкую. Выбраться можно, но очень сложно, да и, пожалуй, без посторонней помощи почти не возможно. Все делают глупости, все совершают ошибки, я не исключение. Просто когда ты сейчас оборачиваешься на себя, того, такого чужого себе и совсем не похожего на тебя теперешнего. Как же стыдно, как же порой горько и не приятно. А главное, главное всё это накапливается, наслаивается на тебя. Медленно, но уверенно. Хуже всего – от этого никудашеньки не деться, не спрятаться, не скрыться, не убежать. Можно откреститься, сказать, это был не я, это был другой я, но что толку? Оно же никуда не пропадёт, всегда будешь это носить с собой. Да, и это всё делает нас лучше. Вопрос! А оно нам надо? Может всё-таки лучше бы тыкать пальцем в воон того парня и ставить в пример, мол, думайте, прежде чем что-то делаете, думайте! Ведь можно изменить многое, но прошлого не вернёшь, как бы не хотелось, нет, не вернёшь, до конца своих дней так и будешь носить всё это с собой, тяжёлым ли, лёгким ли, но всегда грузом, всегда!
Постой-ка постой, ты и, правда, так думаешь? Нет, я серьёзно, ты действительно так думаешь, неужели ты считаешь, что вечен я, а не ты? Нет, ну ты же пошутила правда? Ну, правда ты же пошутила, да, да?! Фанни, моя милая девочка, ты же прекрасно понимаешь, должна, ну просто обязана понимать – вечна ты, и полезна тоже ты!
Картины, это не всегда я. Картины это мои образы, мои мысли, моё видение того или иного. Картины это взмах моей волшебной палочки, которую я окунаю в густую краску и неспешно, величаво, порой, даже ритуально вывожу линии, или наоборот быстро, резко, стремительно чиркаю и мараю бумагу, намерено рисуя не аккуратно и совсем не опрятно, смазано и расплывчато. Картины это не всегда я. Это мои чувства, это всё что, так или иначе, составляет, наполняет, делает меня, мной. Вопрос лишь один – где действительно я? Ну, вот где я? Вот моя одежда. Голубая футболка с коротким рукавом, джинсы тёмно-синего цвета, и обувь, точнее отсутствие её. И что? Да я так одеваюсь, я такое ношу, возможно, я такое люблю. А отсутствие обуви, о чём говорит? Что я бедный, да нет, что я странный, вот это возможно. Но на самом-то деле мне просто так хочется. И вот я приду в мокрой и грязной одежде, что я скажу? Как же я запачкался, или – как же я промок. Ну и…что? Собственно речь идёт не про меня, а про мою одежду, но почему я, говорю, что это именно я запачкался. Нет, я понимаю, что запачкался я, а не ты, например Фанни. Но я же не говорю, как же моя одежда запачкалась, как она промокла. Я конкретно говорю – «Я запачкался и весь мокрый». Ну и где же тут я? Или вот. Набегаюсь я за целый день, нагуляюсь, прихожу и падаю. Или когда напьюсь, тоже падаю. Хотя, между прочим, я ещё прекрасно соображаю, но тело совсем не слушается или почти не слушается, или желает кровати и сна. И я опять говорю – как я устал, как я пьян. Хотя я же не устал, мне то сон и не нужен, будь моя воля, я бы отказался от этого бесполезного как мне кажется процесса. Но организму он просто не обходим, он требует этого. Ну и? И где же опять тут я? Но ведь я же говорю – «Устал я, пьян я, я хочу спать, в туалет, наконец, хочу!». Но ничего на самом деле я не хочу, это так нужно, причём не мне, а моему организму. И, пожалуй, самое главное. Когда кошки скребут на душе или что-то колит в сердце, я что говорю? Как же мне, тьма побери хреново, как же больно, просто ужас как паршиво. Хотя плохо то не мне. А моей душе, сердцу, и вроде бы как телу, но.… Кстати заметила, что сердце способно болеть как физически, так и духовно, но это к слову. И опять таки, это я. Мне может быть в этот момент даже хорошо, я захмелевший, мне как бы ничего не нужно. Ни есть, ни пить, не куда либо идти, просто сидеть бы так и всё. Но я же жалуюсь самому себе, ой как мне плохо. И где же я? Ну, где этот я? Вот и получается, что меня то на самом деле нет, или я есть, но где-то глубоко—глубоко. А может быть всё это и есть я, как понять, вот как? Вот, Фанни, какой фокус получается. Мои картины, это мои мысли, моё самовыражение, чувства, эмоции, восприятие, всё то, что объединено под одной эгоистичной буквой – «Я». Но где же на самом деле я, а где составляющие уже не понять. Всё так перемешалось во мне, и поперепутывалось, что я уже и сам не знаю, где я, где не я, где чужое, а где лично моё, да и знали ли когда-то? А когда я уйду, уйдут и мои картины, на самом деле. Стихи вечны, литература вечна! А картины что? Как макулатура и как розжиг для костра в случае чего. Стихи вечны, их можно передать из уст в уста, и они всегда актуальны. А картины это частицы и фрагменты меня или составляющих меня, а когда меня не станет, эти самые картины в лучшем случае будут пылиться в музее, в частных коллекциях, и ещё хрен знает где. Но все, абсолютно все картины будут мёртвыми, как и их художник. Они охладеют, постепенно не сразу, но охладеют и… всё. Я не продолжаюсь в картинах, я отдаю что-то им, замораживаю в них что-либо, но что толку от холодного льда? Нет, я не продолжаюсь в картинах, я застываю в них, или то, что я выплескиваю на холст, не важно. Меня не станет и картины перестанут писаться, и я умру, а картины, ну что картины? Просто мемориальные доски, мол, в таких-то годах жил такой-то поэт, он был художником и рисовал, в общем-то, не дурные картины. Вот и всё, всё, понимаешь? Ничего больше, занавес! И что они смогут рассказать? Совершенно ничего больше, все будут смотреть, восторгаться, или наоборот, но никто уже не будет знать, что в этой картине, какой смысл вложен и вообще о чём. Да красиво, ну и дальше что? Нет, нет и ещё раз нет, мои картины это фотографии моего внутреннего мира и всего того, что зовётся Луиджи Вампа, а на фотографиях всегда запечатлено прошлое, но никогда не настоящее и очень редко будущее, но обычно это скорее счастливое совпадение, не больше. Думаешь, я всегда хотел, что бы мои чувства висели у какого-то толстосума, который вполне возможно ничего не смыслит в искусстве, не то что бы в живописи, а держит мои картины лишь потому, что сейчас это модно, и вроде бы как актуально, ну или из-за чванства. Или может, ты думаешь, что я хотел бы, дабы на мои картины смотрела какая-то умная тётка и с умнейшими видом говорила о том, о чём она ну никак не может знать. О Луиджи Вампа. Откуда она знает вот, например что эту картину я нарисовал тогда, когда перетрахал добрый десяток девиц, а эту когда у меня не встал, а вооон ту, когда я напился так, что руки дрожала, от того и картина вышла такой не складной, но красивой. Или ещё хуже – Луиджи Вампа станет брендом, прекрасно, ну просто моя главная, высокая и голубая мечта! Всё, теперь точно занавес, с головой, в омут!
А теперь давай поговорим о тебе, Фанни Ли Мэй, о тебе и твоих шутках, да и вообще, о твоём цирке, и всём том, что ты делаешь. О воздушной гимнастике. Наверное, твоё искусство никогда не станет пылиться на стенах какого-то зажравшегося толстосума, тётка с умным видом ничего о тебе не расскажет, и в случае чего, нечего будет использовать как макулатуру или как розжиг, это правда. Но любая твоя шутка, прибаутка может быть легко передана из уст в уста, и она будет жить, действительно будет жить. Ведь цирк был всегда, во все времена, и за множество веков они не поменялся, не изменился. Ну, в сути то так. Всегда гимнасты, всегда клоуны, факиры, дрессировщики, силачи, фокусники, это всегда есть, это всегда было и будет всегда! Твои неудачи могут послужить уроком другим, твои победы примером для многих. А главное, в этом всём, что в исполнении тобой того или иного действия, кульбита или переворота это ты. Ты готова физически и психологически, ты настроена, и ты шагаешь вперёд и делаешь. Я право не знаю, что ты чувствуешь до, во время и после, но тьма побери, ты никогда не умрёшь, потому что я, это я, отдельно взятый художник, а ты, это целое, а покуда цирк не умрёт, значит, и ты не умрёшь. Да, скорей всего большую популярность и известности циркачи не получают. Но знаешь, куда приятнее быть признанным в действительности небольшой группой людей, чем получить фальшивое признание миллиона. Поверь, люди знаю, что цирк это эмоции, смех, это ярко и весело, они не знают, как ты готовишься, через что ты прошла, но когда ты стоишь на самом верху, под куполом я полагаю, все прекрасно осознают, как же это сложно и опасно и понимают, ты явно чего-то да стоишь. А что я? Говоришь им – «Ван Гог» и все тут же – «О, Ваг Гог!», делают умное лицо, хотя на самом деле ничего не знают ни о нём, ни о том, чем же он так хорош, но все уважают, он же всеми признан, значит и мы должны. Но это всё фальшь! Я пожалую, буду гореть вечным огнём, но очень скоро я стану называться не особо приятным словосочетанием – «дань традиции» ну или как-то так. Оно может никому и не нужно, но было же такое время, были такие, жили такие, значит нужно чтить и уважать. А больше ничего и не надо, никто не будет копаться и разбираться, за что и почему, ну нужно так нужно. Лишь немногие будут действительно понимать, но даже они не будут осознавать это в полной мере, так, лишь делать попытки и шаги приближайся к истине. Спасибо, что без фальши. А ты вознесёшься в небо яркой звездой, кометой, салютом. Очень скоро ты потухнешь и сгоришь в атмосфере, растворишься с ней и станешь единым с этим миром, и все уже будут смотреть на другую звезду или комету. Но в те мгновение пока ты летишь, пока ты взрываешься, горишь и постепенно угасаешь, все люди смотрят на тебя, восхищаются, дивятся, радуются, может даже кричат – «ура!». Но главное в них нет ни грамма фальши. А что тут играть? Всё более чем просто и понятно, но в простоте и есть красота, в простоте и есть вечность. Банальные слова всегда вечны, сколько бы раз их не использовали, до каких бы дыр они не были затёрты, это всё простые истины. А я буду гореть, становясь всё менее интересным и мене нужным.
Меня не будет завтра, нет, будут мои картины, но не я. А тебя тоже не будет завтра, но сегодня будешь ты, и ты будешь настоящей, и ты будешь ты, а я? Буду ли я, я?
Пожалуй, это всё так сложно и не понятно, что может, стоит оставить всё это и предоставить разбираться и копаться во всём этот клубке жизни нашей и наших душах философам и прочим любителям и знатокам? Это всё их удел, но не наш. Мы другие…
И хотя мне так хочется всё это рассказать тебе, так хочется разложить по полочкам и втолковать наконец-то! Кто же настоящий, кто полезный, и кто на самом деле вечный. Но знаешь, я не стану этого делать. Для слов ещё найдется место, для этой беседы мы ещё обязательно найдём время. И мы обязательно вернёмся ко всему этому, обязательно, но не сегодня, нет, не сегодня. Сегодня я хочу поддаться тому желанию, и хотя я и сам понятия не имею, что же сейчас движет мной, чего я действительно хочу, твоего тела, или тебя. Но я прекрасно чувствую – я хочу, просто мне сейчас это жизненно не обходим. А может мною движет что-то другое? А, в пропасть всё, пошло оно на…! И пусть мне страшно, пусть не понятно и не ясно, пусть я себя чувствую (а может даже, и веду), как мальчишка, пусть это всё сейчас кружит вокруг да около над моей головой, я прогоню это прочь, прочь!
Целовать тебя хочу я, целую, осторожно, не смело, нежно, целую, почти дрожащими руками тянусь к тебе, мои ладони плавно опускаются на твою талию, пальцы, несмело сгибая, я прижимаю тебя к себе, и продолжаю целовать. Жарче поцелую в щёки, горячо в губы и ласково в шею, я так не смел сегодня, но так настырен, ты простишь меня за это, моя девочка? А впрочем, мне, наверное, плевать…

+1

19

Это спасает, ты даже не можешь себе представить как, потому что вряд ли сталкивался с подобными дилеммами, но это спасает, согревает душу. Если нет нужды, если совершенно незачем открывать рот и пытаться выдавать никак не желающие вязаться с собой слова. Если в голове один единственный бессмысленный совершенно кстати набор слов и ты попросту не знаешь, почему именно в таком порядке они пытаются посетить тебя. Если мысли все сводятся к вопросам, которые ты и себе самой-то задавать отказываешься, предпочитая прятаться от них, где-нибудь как можно дальше. Ты не представляешь, какое это счастье когда можно просто молчать, не оказываясь где-нибудь в гнетущей пустоте. Вокруг дождь, мир полон звуков, он-то как раз не молчит и если сейчас сказать что-нибудь, именно Мэй окажется фоном – не мир вокруг, но именно ее голосок, может это всего лишь иллюзия, может какая-то очередная глупость пришла в голову, да только вот что с этим сделаешь? Не спрятаться, от собственного подсознания, ведь именно в него ты скрываешься с головой, когда происходит что-то ненужное, нежеланное или попросту то, с чем смириться никак не выходит. Так вот же, а от него куда прятаться предполагается? Все ложь, все сказки, весь мир вокруг насквозь пропитан иллюзиями. Тепло, только оно настоящее, где-то бьется в голове осознание, что ты понятия не имеешь о том, что ждет завтра, что ты не желаешь ни на мгновение даже заглянуть туда. Страшно, отвратительно, когда наверняка знаешь чего ждать от будущего это очень-очень страшно. Ты не знаком с эти Лу, и слава богу, что тебя эта участь миновала. А Мэй даже сейчас вынужденно боится, не только происходящего, но и того что в одно мгновение, как-то резко и неожиданно могут накрыть картинки будущего ли прошлого ли, странный дар, нежеланный – не прошенный. Слишком много открывающий для сознания совершенно к этому не готового, кто укроет от собственных мыслей, кто вообще на это способен? Прячься, беги, скрывайся, пытайся укрыться в тепле, погружайся в ситуации и все силы убивай на этот странный бег, кажется что если остановится, если позволить себе перевести дыхание – сразу догонят, все от чего так желаешь скрыться сразу настигнет.  Глупости, ну что же за глупости царят в голове. Нет ничего, брось, забудь, ты же хочешь раствориться, позволить себе просто – жить, точно так же как делала это всегда… Ты не заметил надлома, не заметил мгновения, когда произошел он, тебя просто не было. Знаешь Лу, только не подумай об упреках, этого Фанни не умеет толком, может только бить в те мгновения когда больно, может цеплять в последствии постоянно напоминая, вгрызаясь, в то, что до сих пор у самой нарывает, до тех пор пока гной не выйдет, пока не отпустит, пока раны не заживут, но воистину вот упрекать, пытаться читать нотации, надеясь что услышишь суть – этого она не умеет, и никогда этому не научится. И именно поэтому, ты упускаешь тысячи событий на самом деле. Не заметил, в какой момент улыбка стала более фарфоровой, не разглядел, когда в душе поселилась печаль, да и не должен был, естественно не должен был. Мэй же всего лишь сценическое существо, рожденное для арены, созданное для нее, выросшая исключительно для нее… Какая к черту разница, какими путями она к ней шла и как долго падала на этой дороге, сколько получила ссадин и ушибов, тут самое главное в другом кроет, этот мир где научили играть, играть так, что сам себе веришь и об иных возможностях не задумываешься. Просто вечно от себя прятаться невозможно, вот так и сейчас, ты не знаешь, не уловил мгновения, когда будущее перестало быть для нее сказочным завтра, не заметил мига, в который ее это просто разочаровало… Не бывает никакого завтра для провидцев, все – вчера, всегда и все – это всего лишь вчера. И знаешь, глотком воздуха с вершины гор, северным ветром по тропикам, миг который помогает очнуться. Ей все равно правда вот, совершенно все равно. Даже если завтра ты будешь говорить, что был пьян, что привидилось вообще, да какая к дьяволу разница каким именно образом Фанни вернется на землю, пусть…но это все завтра и она его не видит еще, не приходят картинки, не являются изображения, они скрыты, спрятаны где-то в туманном будущем. Первый раз пожалуй, за долгое время то событие, о котором ни одного, ни единого намека в снах ли, наяву ли не приходило… 
И даже эти совершенно алогичные, эти разные, случайно пересекающиеся всего в одной единственной точке пространства миры, ничерта не способны сделать с этой самой точкой пересечения. Пусть совершенно разные взгляды, ты ведь чувствуешь, даже кожей чувствуешь, что он не согласен ни с единым твоим словом не согласен… Наплевать, это всего лишь встреча двух иллюзий, каждый видит в мире другого то, чего нет в его, и все это не более чем домысел, всего лишь ложь. Зачем в это углубляться, ты же не сможешь оспорить ничего, потому что в определенный момент все аргументы рассыплются карточным домиком – не умеешь говорить толком, это заранее проигранная битва, заранее проигранный спор. Даже полувитиеватые речи звучат куда как более убедительнее нежели твои собственные. Никогда не расстраивайся, милая, просто забудь о том, что именно так происходит в мире, не обращай внимания на то, что делают все остальные, ведь именно об этом ты толковала всегда. Душа – кричит, она знает истину, тебе никогда и никому ее не открыть, это жестоко, бесчеловечно, жить не имея ни малейшей возможности – поделиться… Нечестно так, но никто и не рассчитывал на обратное. Это все равно, что знать, что будет завтра, если когда-нибудь ты увидишь чье-то горе, не зыбкое, но вполне конкретное, ты же знаешь Мэй – что не расскажешь, потому что жить в ожидании краха намного хуже нежели внезапно встретить его на дороге, получить неожиданный счастливый сюрприз – это намного ярче, нежели идти за готовым подарком судьбы. Таков твой выбор – всегда молчать, не рассказывая лишнего, не показывая ничего запредельного… Вот только что дальше? Если где-то там далеко-далеко, не допуская даже до сердца живет понимание, да – они не узнают, а вот тебе самое никогда уже, понимаешь, никогда в этой жизни… Неважно, это просто человеческая натура такая, даже греет душу пусть, пусть физически ощущаешь тепло, в котором действительно нуждаешься. Ты продрогла вся, замерзла, и невесть на кого похожа, интересно губы еще не сини вообще? Тысячи факторов, о которых стоило бы думать, или не думать вовсе, но совсем, вот совсем не те что имеют наглость лезть в головушку. Как же быть, как же дальше двигаться, а? Нет совсем не в страхе дело на этот раз, просто растерянность, общая неловкость. Слишком долго, постоянно, это было ведь так – привычно. Отказ, от людей отказ, от лишних касаний, подле всех и ни с кем рядом. Знаешь как это? Засыпать, никогда не касаясь даже, устраиваться с краю, так чтобы даже случайно, даже неосознанно не приблизиться. Нельзя ведь, запретно, заповедано… Ты сам рушишь это, сам пытаешься изменить, а зачем, ты сам-то хоть на это ответ знаешь, а? Мэй не спросит, она глупая, дурная конечно временами, но и у нее свои собственные внутренние границы имеются, за которые никакого шага никогда сделано не будет. Только тебе знать о том не следует, не следует даже вспоминать, о том, как часто, сколь часто она скрывала от тебя же, в твоем же собственном саду. Хотя, вот об этом ты знаешь, возможно, не факт конечно, но можешь и знать… Не боится людей, не то чтобы не любит их, ложь это все, как можно развлекать тех от кого воротит? Просто есть то, о чем душа просит, а есть то о чем она всегда молчать будет. Тише милая, не трать жизнь на бессмысленные на самом деле размышления, не уничтожай собственное время с подобным безразличием. Кому они нужны, мысли существа годного лишь для развлечений. Вон твой удел действительно за душой следовать, идти на поводу у собственных ощущений, у желаний, а никак не интеллекта, не существующего кстати сказать, вообще выдуманного. Ну кто сказал, что именно так поступать верно, кто сказал, что именно так было задумано? Глупые люди, не смейте лезть со своим мнением туда, куда не просят совершенно. По хорошему прошу, молчите, не встревайте, вас там все равно никто не ждет. У Фанни своя дорожка, со своими муками, со своими радостями, только вы увидите лишь последнее, она же чувствуешь, ощущает, как ни старалась от этого спрятаться, а потому не судьба просто статься каменной, отказать во всем. Прерывиста линия, как и мысли, пунктирная, а знаешь, это она просто куда-то вдаль идет, за дыханием следуя. Близко слишком, совсем рядом, это от тебя она пряталась на другом конце кровати, за тобой наблюдала каждый вечер прежде чем наконец-то спокойно заснуть. Не потому конечно, что смела тебе не доверять, разумеется, совершенно не в этом дело, глупый. Себе она куда как больше не верит, ведь не ты ее запер в доме, не ты ее привязал к этому месту. Не твоя вина, что “бродяжка”, ты ведь не думал, что она забыла, правда? Так вот не твоя вина, что это существо не смогло вовремя покинуть твои покои, оставаясь крайне говорливым без повода по большей части свидетелем всего происходящего. И знаешь почему она так внезапно вцепилась в твои картины, не потому что видела как создавалось, потому что просто мысль проскользнула, что сама Мэй такой же вот тихий и молчаливый свидетель твоей жизни, как и то во что ты душу вкладывал, разумеется с ощутимой такой разницей, она сама по себе. Всего лишь прибившаяся, не ушедшая вовремя, не осознавшая, в какую ловушку угодила. Ты прости ее, наверное стоит это сделать, может когда-нибудь она наберется сил, действительно сможет так же как когда-то раствориться в ночи, только в этот раз не будет уже тиканья таймера, не будет постоянного отсчета и не год пройдет, а вся жизнь… Тише милая, ну вот на этот раз сама виновата, правда же? Щемит сердечко, больно, ты сама себя доводишь, истязаешь похлеще любого мазохиста, да что там говорить, пожалуй ты даже его переплюнула в этом искусстве, столько страданий сколько ты себе приносишь – он никогда не сможет.
От него сегодня лаской веет, от тебя грустью, он сегодня непомерно, внезапно нежен, а ты никак не можешь справиться с накатывающими волнами. Толи тянешься, толи на месте стоишь, решай, решай куда двигаться, как знать, может этой возможности и вовсе нет уже в помине. Кто сказал, что она существует? Кто намек дал? А кто ответ даст, нуждаешься ты в подобной или нет? Кто подскажет? Кого слушаться-то? Они сегодня словно на зло о разном кричат, сердце, душа, сознание, все как сговорились в разные стороны тянуть, словно немой сговор в попытке узнать к чему же ты в этой жизни больше прислушиваешься. Дурно, зябко, холодно, в дрожь бросает. Это все они виноваты – Лу и дождь, замерзла, совершенно продрогла, как вообще еще о чем-то мыслить можешь. Холодно, как же холодно-то, или нет? Сердце бьется, разгоняя кровь и она какая-то странная, ни на что более непохожая, чувствуешь ее, с каждым новым поцелуем, прикосновением так ярко чувствуешь. Заполняет постепенно прокатывается по всем сосудам, венам, артериям. Шаг за шагом двигается, завершая свой круг. Прогоняет, старается всеми силами прогнать любой намек на лед, любой намек на холод. Это странное тепло, такое желанное, такое нужное, пугающее, откуда берется, но самое главное, вот самое страшное, не представляешь даже в какой миг, в какое именно мгновение, оно решит, что пора – покинуть тебя. Бросить на произвол судьбы, оставить наедине с реальностью. Страшно, ну конечно же очень-очень страшно, так пугает, что и не рассказать никому, не поведать, слов не подберешь нужных. В дрожь бросает, от холода, тверди себе и дальше, что все от холода, так удобнее, так проще тянуться к теплу, жаться к теплому телу, уничтожая расстояние, сколько бы миллиметров жалких там не оставалось, сколько бы ни было на самом деле. Все на корню уничтожая, избавляясь от этого – ненужного, нежеланного. Все чего хочешь сейчас, все что тебе нужно сейчас здесь находится. Тепло, ласковое тепло, нежное, это не огонь ревет, это ластится огонек. Не узнать, понимаешь, никак его не узнать сегодня, не похож на себя, или может наоборот, вдруг все-таки? Дай потешить хотя бы немножко, самую малость душу потешить дай, может именно это реальность? Кто сказал, что раньше вокруг не дурной сон был. И боишься, боишься до одурения, до синяков на своих же собственных руках, потому что с силой сжимаешь их в кольцо вокруг желанного. Что потом делать, как потом дышать, когда очнетесь от дурмана, когда напомнит твое место, когда снова по сознанию хлестко и ярко резанет – случайная гостья, соседка, скиталица, которую приютили. Да так все, понимаешь в чем суть? Все действительно именно так и от этого горько, от этого пытаешься спрятаться, когда к губам тянешься, неловко, глупо, неразумно, но осознанно. Ты можешь делать все что угодно, толковать можешь о чем угодно, а Мэй врать себе не намерена, нужен, ты сейчас, тут действительно нужен, и вчера был, и завтра будешь. Она лгать себе не может, не желает, а ты делай что хочешь, ей искать нечего, прятаться незачем, как там это? Будь что будет, вроде. Просто истину от самой себя вечно прятать никак не получается, сколько ни старайся она наружу лезет. И сейчас, когда жмется к теплу, когда вся жизнь кажется в этом сосредоточенной, ну зачем же лгать? Нет, Фанни, она достаточно искрення, достаточно честная, для того чтобы даже не пытаться прикрывать глаза целуя, чтобы не смущаться, касаясь груди, пусть неловко, пусть несмело еще, но без тени, без доли, без какого либо глупого, никому не сдавшегося намека на смущение...

+1

20

Как же это странно, когда ты сначала долго о чём-то думаешь, выстраиваешь целую цепочку ответов-вопросов, ну или наоборот. Старательно обдумываешь каждое слово, хотя при этом всё равно несешь чепуху и полную чушь, но всё равно старательно подбираешь слова. Обласкиваешь каждую букву. Думаешь, как лучше сказать, а как правильнее(?), как лучше донести ту или иную мысль. А потом задумываешься, а стоит ли вообще это делать? Может лучше всё оставить так. Нет, всё-таки ещё раз всё обдумав, ты произносишь. И слова слетают с твоего языка столь стремительно и быстро, что уже спешишь закрыть рукой этот рот, дабы преградить этот словесный водопад. Но не всегда получается. Как же это странно, когда.… Заметь, говорю не плохо, не хорошо, просто странно. Странно когда неожиданно ты сам прерываешь свой поток, хотя с удовольствием бы поговорил ещё. Привёл бы не один довод. Как искусный оратор стал бы выстраивать буквы, буквы в слова, слова в предложения, предложения в речи. И осторожно, нежно, и ненавязчиво, но уверено и упорно вливал сладкой патокой свои монологи, а может горьким соком грейпфрута, или солоноватым и крепким, как напиток текила. В конце, концов, я бы просто гнул свою линию, пытался бы переубедить, дать понять, как ты ошибаешься. Не от вредности своей, а просто потому, что мне очень хочется, что бы ты поняла, кто вечен, кто полезен, кто делает больше для людей, а главное…
Но слова мы оставим, оставим на «потом», как странно, как странно. Неожиданно вдруг всё смолкло, затихло, притаилось, спряталось, и наступила полная тишина. Нет, я прекрасно слышу, как где-то там, за пределами этого здания всё ещё льёт дождь. Похоже, этот дождь не желает успокаиваться, похоже на то, что он с ещё большей силой продолжает обрушивать тоны воды на эту землю. Хотелось бы сказать грешную, но подумал, что на самом деле наша земля не так грешна, как все вопят об этом, а совсем даже наоборот. На этой земле, между прочим, встречается если не рай, то ворота, лестницы, двери туда и просто маленькие лучки оттуда. Святят на землю, и становиться хорошо, тепло и спокойно. А это так важно. Так вот, дождь, похоже, только набирал силу, было прекрасно слышно, как за пределами здания идёт дождь, и воды с огромным звуком, точно торпеды во время бомбардировки падали и разбивались о землю, разлетаясь на сотни мельчайших осколков. Слышно было, как гром гремит, точно моторы штурмовиков. Громко, звонко и эхо разноситься по всему острову. Кабы не знать что это гром, в пору было бы прятаться и искать бомбоубежище. А ветер, тот во всю качал и гнул и слабые кусты, и нежные цветы, мощные деревья и те не в силе были противостоять упорству ветра, столько в нём было силы, мощи и мудрости.… Даже молнии. Казалось, что даже их слышно. Как где-то там, высоко-высоко в небе сталкиваются две тучи, и в тот же миг молния озаряет всё небо, разрывая его опасным и таким прекрасным природным электричеством. Способное, между прочим, угодить в дерево и разнести его в сотни маленьких и чуть побольше щепок. Да, мне казалось, что я слышу абсолютно всё, даже как маленькие жучки и паучки прячутся в своих норках и всем своим маленьким тельцем прижимаются к земле, им страшно, они бояться того, чего им знать и понять не дано, людям, кстати, тоже это свойственно. Вот как тебе, Фанни Ли Мэй. Ты боишься, боишься? Боишься меня? Такого нового, такого неожиданно и вдруг появившегося. Тебе интересно, куда делся прежний Луиджи Вампа? Хочешь, я расскажу тебе, куда он делся?
Если бы я сейчас с тобой говорил, то обязательно бы пил, ну просто обязательно. Причём пил не закусывая, и пил должно быть после каждого предложения, а может, я бы просто взял пачку сигареты, или две, три, четыре, пять, или сколько бы там мне нужно было? И скурил бы их всех за один разговор с тобой. Хотя вполне вероятно, это даже, скорее всего, я бы просто тебе сказал так – «Прежний Луиджи Вампа сейчас перед тобой, вот он. Постарайся его запомнить, пожалуйста, запомни меня таким». Больше я бы не позволил произнести себе ни единого слова, ни единого звука, и приложил бы максимальные усилия для того, что бы мой взгляд, а главное мои глаза никак не выдали меня, ну а если выдадут, то ты сделай вид, что не заметила или не поняла, мне так будет легче, так проще, пожалуйста. Все же прекрасно, что мы сейчас молчим, что мы не произносим совершенно никаких слов, молчания сближает куда больше. Оно даёт много мыслей, очень много, впору запутаться. Но каким-то чудесным образом происходит всё наоборот. Оставайся один на один со своими мыслями. Мы пусть и не спешно, но уверено, распутываем этот клубок и в итоге находим ту самую, главную ниточку от которой всё и тянется. И уж тогда мы с жадностью принимаемся её рассматриваться и разглядывать, изучать. И тут главное не позволить себе раскрыть рта, ибо как только ты это сделаешь, в эту же секунду, не в следующую, а прямо в эту(!) с твоего языка слетят слова. А как только они слетят, всё испорчено, всё тут же обрастает ещё большим забором, всё становиться ещё больше не понятно и клубок который ты так старательно распутывал, запутывается снова. Но теперь всё гораздо сложнее, намного сложнее. И не факт, ой как не факт, что получиться и в этот раз, ведь что-то случилось. Тишина нарушилась, и нет той поддержки, поддержки тишиной. Всё же, какое счастье молчать, спасибо, спасибо, что мы молчим. Понятия не имею, как это происходим, но мы молчим, и ничего не рушиться, а даже совсем наоборот. Спасибо Фанни Ли Мэй, мне это нужно, нужно именно сейчас, конкретно в эту минуту, спасибо. Не знаю, понимаешь ли ты всё, или это просто счастливый случай, но спасибо моя дорогая милая девочка. Ты только не бойся, не нужно бояться, всё будет, не так как хочешь, но так как нужно. Всё будет так, как правильно для тебя, и меня, всё будет верно так, как правильно для нас. Ты только не бойся, позволь какому-то незримому и не понятному ни тебе, ни мне потоку вести нас, позволь ему сегодня руководить тобой, позволь распоряжаться твоими мыслями, желаниями и словами. Позволь себе молчать, позволь себе отдаться на волю этой стихии. Сделай то, что сделал я. Отпусти, отпусти себя, не нужно бороться, не нужно сопротивляться, не нужно никаких лишних действий, ничего не нужно. Что-то внутри нас направит нас, как бы банально и глупо не звучало, но это так, Фанни Ли Мэй. Не бойся, не прижимайся всем телом к земле, не стоит этого делать.
Обещаю, слышишь меня? Я клянусь тебе, я обязательно тебе расскажу, только завтра, обязательно, но сегодня не надо слов, сегодня давай разучимся говорить.
А завтра, я тебе расскажу, как мальчик родился на маленькой грязной сцене, и вырос  в Париже, а может Лионе или Марселе. Я тебе расскажу, как золотоволосый мальчишка беззаботно бегал по полю, как бабочек ловил и стрекоз. Как радостно он и без особой тоски ездил с мамой, как песни она пела на ночь ему. И каков был её чудный голос, им она пленила сотни мужчин, ложились они штабелями, и отец мой тоже не устоял. Я расскажу, как папочка нас бросил, хотя сам ничегошеньки об этом не знаю, но не совру. Я тебе просто скажу – мой папочка бросил мою мамочку вместе со мной. Я скажу, никогда не искал я его, никогда не осуждал, я тогда ничего не понимал. Расскажу, как я впервые понял отца. Не помню, когда это было, и сколько мне было зим, но помню, их было двое. Мадлен и Луиза. Одной я изменял со второй и наоборот. Мне было хорошо, потом я покинул их разом, сказал, мол, другую люблю. Потом была Жоржета и Жонетта, Джульетта и Мармазетта, их было много, пожалуй, не помню я всех. Увлечён был игрой, азартный я был парень, без тени смущения и скромности ложной скажу я тебе. А там впереди маячили студенческие годы, и полетели дни, а с ними и сотни других имён… Я помню, воспитывала меня лишь мама одна, я помню, она купала меня в любви, я вырос эгоистом, хотя лишь теперь я это осознаю. Я скажу тебе, как золотоволосый мальчик, обласканный, и думающий что всё для него, как его хвалили учителя, как любили они картины его, и как мир дал ему пощёчину в лице противного старика. Я расскажу тебе, отчего плакал мальчик. Я поведаю о чувствах его. О том, как он понял, мир не крутиться вокруг него. Как узнал он, что в мире есть и другие – «хорошие, милые, любимые и дорогие». Как сотни таких же лучших для мам и пап втаптывались в грязь, как мешали их с пылью, и какие говорили слова. Расскажу, как золотоволосый мальчишка получил тумаков, как впервые набил себе шишку и нахватал пощёчин. И от кого бы ты думала? Конечно от него, от жесткого и сурового мира. И как горько, противно и страшно было глотать поражение. Я расскажу, как прекрасный и изменившийся мальчишка любил. Страстно и нежно, и как сладко и жадно он яд этот пил. Я расскажу, как его предавали, те, кто кого он любил, те, кто божился не предавать и любить. Расскажу, как больно было мальчишке, как он впервые запил… Я тебе и о том расскажу, как выживал он и карабкался в мире прекрасного. Расскажу, как за улыбкой спрятать оскал, расскажу, как партнёры кусали, как учителя бросали и как критики давили сладкую негу и дивный узор. Поведаю, что говорили в лицо, и как за спиной. Наивный ласковый мальчик, о, сколько же он нахватался пощёчин, подножек, ударов и тоненьких, но от того не менее колючих иголочек и игл. Сколько синяков набили ему булыжники дороги. Как золотоволосый мальчишка, а может, мужчина разочаровался и в людях и в мире, как он повесой и бабником стал. Обязательно поведаю обо всё, не пропущу ничего. Расскажу, без сожаления, без жалости, без тоски, без просьбы жалеть, без блеска в глаза, мол, поглядите, что я прошёл, и что пережил, без укора, мол, смеешь ли ты, требовать ещё хоть что-то? Я расскажу за бутылкой распитого с тобою вина. Я расскажу, ты только забудь, на следующее утро забудь, или сделай вид, я прошу.
Но ты же мне тоже расскажешь, что случилось с девочкой маленькой, обязательно расскажешь, ведь, правда, ну, правда, же да? Не думай, даже не смей думать, что это не интересно мне, что всё равно, что я не слушаю, что не слышу, это не правда  и вздор! Ты просто пойми, я художник, и мне мои чувства, порою не ясны совсем, что говорить о чужих? Как странно, подумал я о «чужих» и холодно мне стало, зафыркаю сейчас как кот, какое дурное слово, мне страшно, боже, как же страшно. Мальчишка, какой же я мальчишка, а может, я был им всегда? Может мужчина лишь панцирь, ну ведь может быть так, да?
Ты там не злись на меня, ты меня не брани, попытайся понять. Все чувства порой я пускаю на волю, прочь их гоню, и обрушиваю лишь на картину, на чистый беленький холст. Беру краски и кисти и начинаю бумагу марать. Я отдаюсь своей писанине полностью и до конца, до самой последней капельки, пока изнеможенный, уставший и опустевший, не падаю ниц. Дышу тяжело я, мне в горле першит и сушит, нужно срочно воды. Подползаю к балкону, и жадно вдыхаю я воздух, как правило, при свете луны. Но я не ругаюсь, и совсем не жалуюсь, моя муза удовлетворила меня, испив без остатка, до дна! А может это я? Я её полностью и до конца, нежно ли, жестоко ли, иль в фигуре шпагата орла! Но ты прости и не злись на меня. Я думаю, быть может, ну может же быть, дать тебе кисок и красок и большой белый хост. Нарисуй, нарисуй ты себя, цирк свой, арену и воздушную гимнасту, то будешь ты. Нарисуй её выступление, изобрази её волнения, нарисуй каких чувств и эмоции она полна. Нарисуй её ты прошлое, её отца. Излей на холст белый все те обиды, что есть у тебя для меня. Измарай бумагу всем тем, что ты хочешь поведать мне. Нарисуй, что ты ненавидишь во мне, что не поймёшь, а что никогда не примешь, а главное чего не простишь. Нарисуй ты себя маленькой девочкой, нарисуй детство своё, нарисуй свои детские желание, обиды, нарисуй всё что захочешь, только не молчи. Не вздумай оставлять белым хост, он ведь обидеться может, а я тебя придушу. Не бойся, не буквально конечно, сейчас засмеюсь, но, правда, не надо молчать, не словами, так образами, ими я уж точно пойму!
И не бойся, не нужно, не стоит, я сам до ужаса боюсь. Но ты не бойся, и знай, то не иллюзия и не сон, это я, Луиджи Вампа, просто раньше меня не было, а теперь я появился. И какая ко всем праотцам разница, что будет потом, не всё ли равно, не важно, прочь мысли, прочь страх, прочь слова и звуки, оставим лишь только природу, ей мы не в силах приказать, хотя я бы попросил её замолчать! Услышать звенящую и ужасно бьющую по ушам тишину. Прикрываю глаза, мне не страшно, нет, я хочу раствориться в тебе, слишком много я образов видел, слишком мало слышал и ощущал, прочь, прочь гоню образ, не открываю глаза, слегка вздрагиваю, когда ты прикасаешься, и подаюсь вперед. Дальше уже не куда, но только так я могу дать тебе понять, мне хорошо и приятно, только так могу показать, что я хочу… Чего? Кто бы мне сказал, но не скажут ведь, трусливо и подло промолчат, да и пошли они все, все разом и каждый в отдельности!
Сладко, ах как сладко целовать тебя не смело, целовать в подбородок, в уголки губ, осторожно прикасаться губами и к ключице. Страшно, мне очень и очень страшно, осторожно, боюсь, руки мои буквально дрожат, но я не борюсь с этим страхом, отдаюсь ему. Медленно, очень медленно вниз ползут рукава твоего платья в горошек, обнажая плечи, твои нежные, бархатные плечи… Плавно двигаю я языком, слизывая все капельки дождя на твоих плечах, согреваю, согреваю тёплыми поцелуями их. Мне всё ещё холодно, но уже так тепло…

+1


Вы здесь » The Flight To Nowhere » Завершенные эпизоды » Флёр