[mymp3]http://klopp.net.ru/files/i/6/3/ce0c1aea.mp3|La Bastille[/mymp3]
Когда люди скучают от одиночества, они заводят питомцев.
Когда люди наслаждаются одиночеством, к ним приходят кошки,
желая составить компанию.
Себа (с)

Жизнь – череда событий. Хороших и плохих. В моей жизни нет ничего завидного, сплошная серость, от которой становится тошно. Но я сам посадил себя в клетку, сам закрыл ее и сам проглотил ключ. Я сам загнал себя в угол, я сам влюбил себя в одиночество.
Обычный летний день, разве что душно и жарко. Капельки пота росой рассыпались на лбу, а рука то и дело убивала их. Подушечки пальцев убивали каждую капельку, беспощадно, неумолимо.
Хотелось есть, хотелось пить, хотелось кокса, хотелось умереть. Желаниями я не похож на других людей. Кто-то хочет новый дом, новую машину, а я выживаю, борюсь за свою жизнь, в то время как она не стоит и ломаного гроша. Я хочу умереть, но я хочу выжить.
Я забрел в парк. Честно, это было опасно для меня, совсем недавно мне удалось удрать, вырваться из лап лабораторных крыс, что возомнили себя ученными.  Я сам виноват, я сам подписал себе смертный приговор. Нет, я об этом уже говорил, в самом начале. Все сам.
В парке я уселся на скамейке. Залез на нее с ногами, растянулся, как какой-то грязный бродяга, кем я и являлся. Последняя сигарета. Я ее уже начинал курить, но решил приберечь на потом. Это потом настало.
Я лежал на скамейке, смотрел на проплывающие облака, на кроны деревьев. Табак тлел, медленно, бесконечно. Дым прозрачным ядом пробирался в меня, глубже. Губы пересохли, я вглядывался в прохожих, а они делали вид, что не замечают меня. Если бы я на них не смотрел, они бы смотрели на меня, не скрывая интереса. Пока я не вижу, они бы изучили каждый сантиметр моего тела, каждую линию моего измученного лица. Снова появилось желание умереть в сточной канаве, а еще мне хотелось есть.
Я не гордый, не прихотливый, я вырос в приюте, я знаю, что значит «плохо». Точнее, я не знаю, что значит «хорошо». Поэтому «хорошо» перестало существовать, а «плохо» стало нормой.
Я встал, выбросил сигарету, которая уже не представляла ценности. Я направился к толпе людей. Мне было все равно, кто они такие, что у них за плечами, какой жизненный опыт, сколько детей. Мне хотелось есть и мной действовали инстинкты. Я, буквально, ворвался в толпу, сталкиваясь со всеми. Пальцы ловко пробрались в карман. Здесь ключи, они не нужны. Рука пробралась в другой карман. Здесь пачка сигарет. Забрал. Подушечки пальцев нащупали кошелек в сумочке какой-то женщины. Я не буду извиняться, ведь мне нужнее, а ты ешь всегда и постоянно. Даже воздух для вас стал пищей, для вас, сытых людей. А для меня это яд, который душит меня, от которого дышать становится еще тяжелее, я задыхаюсь.
В кошельке деньги – это так предсказуемо. Мне их хватит на неделю, если не буду тратить на все подряд. Но я потратил все. Я не ем в кафе, я покупаю еду и ем у себя на чердаке. Я купил дешевого пойла, вроде виски, если верить этикетке. Я заглянул к старому знакомому, он продал мне дозу. Нынче дорого стоят вредные привычки.
Знакомый фасад. Правильный, святой, божественный. Стрельчатые арки, окна, контрфорс, соединенный аркбутаном. Католический храм с элементами готики. Зачем же так изводить себя и возвращаться в былые время, когда в наше время все стали безбожниками и крест носят для красоты. И я ношу. Я внушаю всем, что верую, а на самом деле не верю даже себе.
В храме было пустовато, всего парочка человек, которые, скорей всего, пришли сюда подумать. Нынче католики не молятся, а думают. И правильно делают, слова нынче пустой звон. Один я могу сказать и сделать, точнее сказать и это свершиться. Что ученые со мной сделали, до сих пор не понятно. Новые способности вдохновляют и пугают.
Поднимаясь к себе на чердак, заметил кровавые следы, оставленные маленькими лапками. Скорее всего кошка. Как она проскользнула сюда?  Я заполз в комнату, жара меня все-таки сломила, да и чрезмерное курение вредит здоровью, не стоит забывать об этом.
В принципе, картина обычная. Вокруг хлам, а в центре матрац. Единственным новым мазком на полотне была кошка. Я в породах толком не разбираюсь, поэтому не могу сказать, какой породы была кошка. Она была пушистой, глаза у нее были вроде желтые, такого песочного оттенка, нос приплюснут, будто ее ударили чем-то по морде. Я коснулся кошки, она вздрогнула и издала непонятный звук, похожий на рычание и писк одновременно. Я сразу же отдернул руку, она была в крови. Я разглядывал руку, хотя не мешало бы помочь кошке.
-Ну и что мне с тобой делать, горемычная? – поинтересовался я у животного, которое положила голову на матрац и недовольно виляла хвостом. – Жди меня здесь! – сказал я кошке, будто та могла куда-то деться.
У работников церкви был свой уголок. Комнатка, кухня. Я пробрался на кухню, тихо, бесшумно, словно тень. Пожалуй, пробираться в чужой дом куда проще, чем пробраться на церковную кухню, если можно ее так обозвать. Я стащил полотенца, в глубокую чашку налил теплой воды из чугунного чайника, набрал воды в бутылку. В общем, казалось, будто я делал запасы на зиму или чтобы пережить апокалипсис.
Никогда не мог подумать, что сжалюсь над животным. Всегда к ним равнодушно относился. Есть и есть, нет и нет. Примерно по такому принципу. Я смочил одно из полотенец в теплой воде, промыл раны животного. Кошка, естественно, пыталась возразить и высказать свое недовольство.
-Тише ты! – пытался угомонить кошку. Ненависть, отчаяние, страх, сколько эмоций переполняло это существо. Даже как-то странно, что какое-то животное может столько чувствовать. Я мигом заставил ее расслабиться, здесь нет ничего сложного. Мысленно пробираешься в ее тело, в ее голову и будто пытаешься задушить эмоцию. Тоже интересная способность, вот только я и не понял, полезная или не очень.
Я ее перевязал другим, сухим полотенцем, разодрав его на несколько узких повязок. Кошка была похожа на раненного бойца время Второй Мировой. Вода окрасилась в алый цвет от крови. Этот коктейль я поставил у двери, а кошку положил на подушку на кровати.
-Ты, стало быть, есть хочешь? Сейчас – пакет с едой и пойлом. Я с радостью поделился бы с животинкой виски, но, думаю, ей сейчас по душе будут копченые колбаски, которые мне удалось купить подешевле. Видимо, завтра послезавтра их нельзя будет есть. Мне все равно, кошке тоже. Зубами я откусывал маленькие кусочки, складывал их на клочок газеты – это и будет ее миской.

Каждый имеет право на жизнь. Я, эта кошка. Мы с ней похожи. Она бродяга, я бродяга. Мы оба воюем с обществом, с судьбой, с жизнью за право просто существовать. Хотя бы существовать. Я не прошу большего. Я никогда не просил. Я всегда брал, брал то, что мне нужно, необходимо. То, в чем я нуждаюсь. А так и надо жить, по-другому никак. Иначе ты становишься пленником собственной жизни. Квартира, машина, престижная работа. Все вы, что считаете, что живете так, как хотите, вы гнилые. Прогнили, вы ветошь. Я – человек. А вы смотрите косо на меня, считая лишним лоскутком вашего «прекрасного» ковра.
Вы не любите меня. Но вы отыгрываетесь на бездомных животных, комментируя свои действия достаточно глупо. Их много, вас тоже, они переносчики заразы, но вы тоже не святые. Кошки, собаки, прочая живность, они не переносят те страшные болезни, которые вы передаете друг другу после ваших массовых сношений. Вы посмотрите на себя и ответьте на вопрос, зачем?
Да, во мне проснулся борец за права животных. Но он бы и не просыпался, если бы и меня не относили к обществу канализационных крыс. Я как бы защищаю своих братьев, своих сестер.
Кошка лежала на подушках. Мурчала. Кто же ее так? Зачем я спрашиваю, если ответ очевиден? Люди. Люди, переносящие на своих гениталиях все лихорадки мира, решили избавиться от кошки, от переносчика какой-нибудь чесотки или банальной аллергии. Одним пальцем я аккуратно провел ей вдоль носа: от кончика до лба.
Казалось, она спала. Чудное существо. Я ее понимаю. Я тоже всеми гоним.
Прошло около часа. Я сидел на полу в углу. Лбом уткнулся в согнутые колени, два пальца сжимали потухшую сигарету, рядом стояла открытая бутылка дешевого виски. Я сделал всего пару глотков. На большее меня не хватило.
Я услышал чей-то хриплый голос. Вздрогнул, осмотрелся. Кошка. Все так же лежит. Я потянулся, протер глаза, встал, пытаясь размять ноги. Однако меня ждал сюрприз. Животное оказалось и не животным.
Анимаг. Они существуют? Я о них читал, но не знал, что встречусь с подобными существами. Ступор. Оцепенение. Я и не знал, что делать. Хотя, она сама мне сказала, что делать. Вода. Ей нужна вода, живительная влага. Называйте, как хотите.
Я взял бутылку с водой. Ее там было не много, меньше полбутылки. Я быстрым шагом преодолел расстояние, что разделяло меня и кошку. А она и не кошка вовсе, а она и не человек.
Я присел рядом, положил ее голову себе на колени, поил из бутылки, словно кормил младенца. Ей было больно, я это чувствовал, ей было страшно, я это ощущал.
-Кто ты? – прохрипел я, пытаясь утихомирить ее страх. Побороть эмоции животное в разы легче, чем утихомирить человеческие чувства.
Девушка была мила. Смуглая кожа, блестящие глаза. Она была словно точеной фигуркой из грубого камня. Ничего не стоит, но все-таки привлекает глаз. Искусство не понять, так же, как и не понять женскую красоту. Все это так зыбко, все это так относительно.
Я не стал дожидаться ответа. Для себя я решил, кто она. Я придумал ей имя, я знал, что она кошка. А человек? Я тоже человек, но моей человеческой сущностью никто не интересуется. Если она скажет, я запомню, если не скажет, она всегда будет кошкой.
Кошка. Я ее прозвал Мюрон. Читай с правильно интонацией, смягчи «ю», убери «н» и создай носовой звук на конце. С французского ежевика. Я люблю ежевику. Мне понравилась черная морда кошки. И теперь она ежевичная. Ежевичная кошка. Мюрон.
Я не знаю зачем, я не знаю почему, но я сидел и гладил девушку, словно кошку. Гладил ее руку, от плеча до локтя. Смотрел ей в глаза, пытался что-то разглядеть. Что-то значимое, что-то интересное. Пустые, стеклянные.
Я аккуратно встал, поднял виски с пола, сделал глоток. Поморщился, прижал руку к носу, пытался дышать.
-Будешь? Есть хочешь?
И все же к кошке у меня интереса было больше, чем к человеку. Очередному человеку. Но она мне нравилась. Только потому, что мы с ней одной крови, ребята с одной улицы, ребята с одним лицом – бродяги.