Ноги сами несут меня маршрутом кафетерий - хирургическое отделение, наверное, уже в десятый раз за эти сутки. Пластиковый стаканчик с кофе в который раз обжигает пальцы, давно переставшие реагировать  на подобный раздражитель. Уже сама по себе эта прогулка  с пятого этажа на первый помогает взбодриться, и все-таки я не обхожу вниманием вредный напиток, ведь стоит мне вновь опуститься в кресло в своем кабинете, как каждая клеточка, каждый нерв моего тела взмолится о том, чтобы его немедленно уложили в кровать и не беспокоили, как минимум, 12 часов. Я не помню, когда последний раз спал. Должно быть, это было позавчера.
Неожиданный приезд Ребекки привнес в мою жизнь то старое-забытое, что неизменно сопровождает мою сестру повсюду. Незапланированные поездки. Спонтанные идеи. Ночные прогулки. Что с рабочим графиком главного хирурга Центральной больницы города не очень уж сочетается. Я не мог позволить себе подобных безумств в будни уже очень давно, да и, честно сказать, не горел особым желанием совершать их сейчас. Но позволить себе преспокойно улечься спать, когда Бекка срывается в незнакомый город посреди ночи, я не могу. Тем более, когда этот город Хоплесс. Так случилось и в этот раз. Неотработанные часы висели надо мной мертвым грузом, грозя вот-вот обвалиться, поэтому мне пришлось взять две смены подряд дежурства в больнице, чтобы закрыть хотя бы половину из них. А бессонная ночь, предшествующая длинному рабочему дню, не сыграла мне на пользу. 
«Это был последний раз, когда я позволил Бекке втянуть меня в очередное безумство накануне ответственного дня»,- мысленно говорил я себе, поднимаясь по ступенькам. Поверьте, я говорил себе это уже не в первый раз, далеко не в первый. Но всякий раз Ребекке удавалось заставить меня поступиться своим решением. Она всегда была и до сих пор остается единственным человеком, которому удается так умело манипулировать мной, причем делать это непреднамеренно. И в кого она такая – ума не дам. Но, как говорится, каждому свое. Кому-то развлекаться, а кому-то этих развлекающихся лечить. К слову о лечить. До конца смены осталась пара часов, и я очень надеюсь, что сегодня мне больше не придется принимать пациентов. Ибо памятый, с красными от недосыпания глазами доктор грозит этих самых пациентов распугать. Куда полезнее будет разгрести наконец бумаги, которых к концу месяца на моем столе скопилось, как обычно, не мало.
Я поднимаюсь на четвертый этаж и сворачиваю в диагностическое отделение. Кейси, практикантка, которую приставили ко мне пару недель назад, так хорошо справляется со своей работой, что мне приходится самому бегать по этажам и собирать нужные для отчета бумаги. Забрав папку и перекинувшись парой слов с доктором Блер, я было направился к лестнице, как что-то остановило меня. Вернее, кто-то.
В первую секунду, как взгляд уловил знакомый силуэт, я не обратил внимание на ту, кому он принадлежал. Вернее, не хотел обращать. Я был слишком рассеян, пресыщен кофеином и намеренно не обращал внимания на встречавшиеся мне на пути знакомые лица. Несмотря на то, что ее образ впечатался в мою голову в тот же момент, как я коснулся взглядом ее фигуры, мой разум, скорее, машинально пресек какие бы то ни было мысли, которые безусловно должны были у меня зародиться. И все так же машинально я сделал несколько шагов в сторону лестницы, не выказав на своем лице удивления, настороженности или какой-либо другой эмоции. Можно было подумать, что я попросту не заметил ее или не узнал ее, но на самом деле я понял, что это она сразу же, и осознание того, что по коридору диагностического отделения Центральной больницы прогуливается моя жена, пришло ко мне лишь спустя несколько секунд, когда я уже практически достиг выхода. В это самое мгновение я резко остановился, расплескав обжигающий кофе, и так же резко обернулся. Ее силуэт уже исчезал за одной из дверей с пластиковой табличкой « Доктор Валери Винчестер», и она, похоже, не заметила моего присутствия здесь. Дверь, издав легкий скрип, который я уловил даже на таком расстоянии, закрылась, и шквал мыслей обрушился на меня. Она здесь? Почему она здесь? Как давно она здесь? Она знает о том, что я тоже работаю в больнице?.. Все эти вопросы, по-видимому, отразились на моем лице какой-то страшной гримасой, потому как одна из проходивших мимо медсестер остановилась и еле ощутимо тронула меня за плечо.
- Доктор Винчестер, Вам нехорошо?
Я перевел взгляд с двери на нее, черноволосую девушку, с дежурной учтивостью, нежели реальным беспокойством смотревшую на меня.
- Вы не могли бы отнести это доктору Блер?- вместо ответа задал я встречный вопрос, зачем-то всучив ей папку с документами. И тут же, опомнившись, продолжил,- И сказать, что я зайду за ними позже. Мне тут надо…- я смолк, запнувшись, и вновь устремил взгляд на табличку ее двери.
-… зайти к Вашей жене?- проследив мой взгляд, произнесла девушка,- Доктор Винчестер как раз сейчас свободна, ее смена подходит к концу. Я передам документы.
Одарив меня дежурной улыбкой, девушка приняла папку и поспешила удалиться.
«Вашей жене?» Я мысленно произнес слова медсестры и удивился, как непривычно они звучат. И поддавшись какому-то очередному импульсу, пока разум не успел опередить его, я решительно двинулся к кабинету Валери.
Дверь с пластиковой табличкой послушно открылась, и я, не утрудив себя стуком, вошел внутрь. Она сидела за столом, склонившись над какими-то бумажками, и вновь не замечала меня.
- Вэл,- достаточно отчетливо, несмотря на то, что во рту у меня все пересохло, произнес я ее имя, обращая на себя внимание,- Здравствуй.
Я не знаю, что сейчас было написано на моем лице, ибо в голове был полнейший сумбур. Но, как обычно, пытался держать себя в руках и не показывать, что эта встреча является для меня чем-то необычным, хотя на самом деле она была более, чем необычной. Наша первая встреча с тех пор, как она ушла от меня больше года назад. Первая встреча, которую я помню.

Я смотрел на нее, на женщину, с которой пережил все – горе и радость, счастье и разочарование, боль и любовь. На женщину, которую бесконечно любил когда-то и которую бесконечно ненавидел все последние месяцы. Я смотрел на нее, и внутри меня поднимало голову острое чувство потери. Потери жены, любви, дома. Потери самого себя. Это чувство – самое реальное, самое живое и глубокое, что неуклонно преследовало меня с тех самых пор, когда за Валери закрылась дверь нашего коттеджа…
…В тот день на остров обрушился ливень. Самый настоящий тропический ливень, смывающий все на своем пути. Дорога до коттеджа, что и в сухую погоду не отличалась удобством, сегодня была попросту размыта. Проехав половину пути, я по неосторожности попал в колею, да так и не смог из нее выбраться. Машина буксовала в жидкой грязи, все больше увязая в ней, словно в трясине, и все мои попытки вырулить из нее оставались тщетными. Тем временем на остров опустилась ночь, и дорога, прежде затянутая пеленой дождя, вовсе скрылась с моих глаз. Другого выхода, кроме как оставить машину до утра, я не видел, как бы ни хотел увидеть. Поэтому спустя полчаса под проливным дождем я шагал в сторону дома, освещая себе путь карманным фонарем.
«Отличное завершение отличного дня»,- думал я про себя, чувствуя, что за несколько минут нахождения на улице промок до последней нитки. На самом деле, я уже не помнил, когда последний раз возвращался домой в хорошем настроении. Меня ужасно тяготила та атмосфера, что царила в моем доме последние месяцы. И ведь вроде бы ничего плохого между нами не произошло. Ни ссор, ни скандалов. Все было, как и всегда, но что-то пошло не так. И я никак не мог понять, что именно. А потому и не мог ничего исправить. В попытке сократить свое пребывание дома, я устроился тренером в среднюю школу. Казалось бы, ну куда главному хирургу Центральной больницы еще работы? Оказалось, что было куда… Я пропадал на работе с 8 утра до 10 вечера. Я изматывал себя и морально и физически, но все равно продолжал упорно делать то, что делал. Избегать долгого пребывания в собственном доме. Избегать разговоров с Валери. Избегать проблем.
Когда я добрел до дома, на часах было уже около 11. Весь мокрый, грязный и уставший, я с порога поспешил в ванную. Скинув верхнюю одежду, я взял чистое полотенце и вернулся обратно в гостиную.
- Вэл? – громко позвал я жену. Свет горел во всем доме, но на первом этаже ее не было видно. Я заглянул в столовую и обнаружил там давно остывший ужин на столе. Не знаю почему, но в этот момент в моей душе поселился огонек тревоги, - Вэл! – громче позвал я, направляясь к лестнице.
Думал ли я тогда, что обнаружу свою жену, собирающую чемоданы? Мог ли предположить, что все, что происходило между нами, дошло до пиковой точки? Что она сойдет с дистанции, так и не попытавшись все исправить?.. Наверное, я был слеп. Или просто хотел таковым быть.
- Вэл, что ты…- я застыл у порога, не в силах сделать ни шага больше. Шкафы нараспашку, все ее вещи разложены по чемоданам. Она застегивала один из них в тот момент, как я застал ее. Минутная слабость. В этот момент я отчетливо почувствовал страх. То, от чего я бежал все эти месяцы. У нас с Валери реальные проблемы. Все хреново. Все очень хреново.
- Валери, что ты делаешь?! – мой голос стал тверже, и я, взяв себя в руки, вошел в комнату. Отобрав у нее чемодан, я ногой отодвинул его в сторону и за плечи развернул жену к себе лицом. Я не понимал, почему? Зачем она так поступает со мной? Я убеждал себя, что должен быть какой-то выход из этой ситуации. Какой-то выход, который разрешит все наши проблемы. Сделает нас счастливыми, как раньше. И расставание явно не подходило под определение «сделать нас счастливыми». Я ни разу не думал о том, чтобы уйти от нее. Или что она захочет уйти от меня. Не знаю, может на мое отношение к браку повлияли отношения моих родителей, проживших столько лет вместе, вырастивших семерых детей… Может, она хотела ребенка? Может, я был плохим мужем? Не давал ей то, в чем она нуждалась? В чем, в чем моя вина, скажи, Вэл, и я все исправлю!
- На улице ливень, - вместо потока мыслей, бушевавшего в моей голове, вслух я произнес совсем иное, - Машина забуксовала посреди леса. Пришлось оставить ее.
Мой голос звучал буднично, будто мы собрались за ужином в теплой уютной атмосфере и делились событиями прошедшего дня. Я старался не смотреть ей в глаза. Но всякий раз, когда мой взгляд цеплялся за чемоданы, я чувствовал, как что-то накатывает на меня. Отчаяние? Страх? Горечь?
- Не уходи. Останься, Вэл. Сейчас ведь даже такси не поймаешь.
… Я отчетливо помню, как тогда, почти полтора года назад, произносил эти слова и ненавидел-ненавидел себя за них. Они звучали так холодно, будто мне было плевать на нее. На себя. На нас. Я выглядел бездушной скотиной. Почему я не сказал ей того, что крутилось у меня в голове? У меня в сердце? По-че-му?!
На самом деле, теперь это не важно. Я пережил не самое лучшее время, ненавидя себя за то, чего не сказал в тот вечер. А позже, узнав о ее измене, я простил себя и возненавидел ее. Это так глупо, ненавидеть кого-то. Даже человека, причинившего тебе боль. Молча ненавидеть и не уметь сказать то, что чувствуешь. Гордость? Принципиальность? Я понятия не имею, что двигало мной в прошлом, но знаю, что она изменила меня, сделала из меня совершенно другого человека. Смерть Вэл, попадание в заложники с Аннетой, бунт, Кара… Все эти события так сильно изменили меня, что даже сейчас, когда половина воспоминаний об этом заперта где-то в глубине моей памяти, я все равное чувствую себя другим человеком. Не тем, кем я был в тот дождливый вечер.
Да, Валери, я выгляжу паршиво. И в жизни у меня сейчас полный бедлам. Конечно, приезд сестры несколько сгладил мое существование, даже привнес в него яркие краски. Но я по-прежнему не могу разобраться в себе и понять, чего жду от своего будущего.
- Точно не помню. С этой работой потерял счет времени, - опять ты о работе? – Пришлось взять двойную смену, чтобы отработать часы.
Оцепенение постепенно проходит, и ко мне возвращается уверенность. Не наигранная.
- Не знал, что ты восстановилась здесь. Честно говоря, я никак не ожидал увидеть тебя в больнице снова.

В тот момент, как я увидел свою жену, пакующую чемоданы в нашей спальне, я должен был что-то сделать. Как любой нормальный мужчина, глава семьи, зачастую принимающий самые важные решения. Именно от меня зависело то, как эта ситуация разрешится. Я чувствовал, хоть Вэл всячески пыталась это скрыть, что и она сама ждет от меня «приговора». Я должен был отобрать у нее чемодан, захлопнуть дверь у нее перед носом, крепко прижать к себе и сказать: «Я люблю тебя. Прошу, не бросай меня». Я знал, что это «то самое». Что, если я поступлю так, как она, возможно, от меня ожидает, все изменится. Мы будем говорить и говорить до самого утра, как давно уже не говорили друг с другом. Я буду с ней таким нежным, каким никогда прежде не был. Утром мы позвоним на работу и скажемся больными. Проведем весь день вместе, может, устроим пикник на пляже в нашей уединенной бухте… Все будет еще лучше, чем было в самом начале наших отношений. Этот разлад закалит нас. Страх от того, что в один миг мы можем потерять друг друга, еще долгое-долгое время будет напоминать о себе, удерживая от опрометчивых поступков. Все будет, но…
Я не могу ей врать. Более того, я не могу врать самому себе. Эти слова, «я люблю тебя», были готовы в любую секунду сорваться с языка, но что-то мешало им. Я мысленно повторял эту фразу, будто оценивая ее, пробуя на вкус, как нечто новое, экзотическое. И чем больше я повторял ее, тем сильнее разрасталось во мне ощущение того, что я наткнулся на китайскую подделку. Довольно неплохо, я бы даже сказал, качественно выполненную, но все же подделку. Я уже не был уверен в том, что по-прежнему люблю свою жену.
Ее голос вырывает меня из оцепенения, в которое я был погружен с того самого момента, как вошел в комнату. Она что-то говорит о машине, о том, что мне стоило бы помочь ей спустить чемоданы вниз, и отдаленно понимаю, что эта затея изначально провальная. Ей не уехать из коттеджа сегодня вечером. Дорога попросту размыта, да и где-то там посреди леса - мой автомобиль, который никак не объехать. Я должен вразумить ее остаться хотя бы на ночь.
- Вэл, не лучше бы тебе было остаться до утра? – говорю я бесцветным голосом. Голосом, которым вполне можно было вести беседу с электрическим чайником, но не с человеком, бок о бок с которым ты прожил не один год, - Ливень размыл дорогу до основания. Ты просто застрянешь где-нибудь посреди леса, придется либо бросить машину и идти пешком, либо…
Я смолкаю, не окончив фразу, потому что в этот момент в моей голове возникает вполне логичный вопрос:
- А куда ты, собственно, собралась? Ты забронировала номер в отеле?
Эти слова, холодные, как лед, должно быть, ранят ее. Своей неуместностью, своей неважностью перед всей этой ситуацией. Я говорю первое, что приходит в голову. Первое, что я могу озвучить, ибо те самые важные слова так и застряли где-то внутри. Я не могу сказать ей, что люблю ее, потому что вдруг осознал, что не знаю, так ли это на самом деле. Что еще я должен говорить ей, если не это? Что ее поступок для меня – полная неожиданность? Что она в открытую унижает меня своим желанием уйти? Что я представить себе не могу, что должно было произойти, чтобы я вот так собрал свои вещи и ушел от нее?.. Я говорил, совершенно не думая о смысле произнесенных слов. Забронировала номер в отеле? Да, я был уверен в том, что ее решение не было спонтанным. Как бы мне не хотелось оправдать ее, уверяя себя в том, что оно было принято сгоряча, та решимость, то спокойствие, то, как она держалась со мной, говорили об обратном.
«Я бы ни за что ни ушел, ни за что бы не бросил тебя»- повторял я про себя, с едва заметным укором глядя на нее. А что бы ты делал, а, Крис? Что бы ты делал, когда осознание того, что твои чувства не то, что остыли, а превратились в призрачный отпечаток прошлого, настигло бы тебя, и ты наконец понял, что обратного пути нет? Ты бы оставил все, как есть, продолжил бы мучить ее и себя, но, о, великий благородный Крис, не положил бы конец отношениям, не посмел бы поставить точку в вашей истории. Ведь такого понятия, как развод, для тебя не существует. Твои родители прожили в браке не один десяток лет, и ты бы оправдывался этим, корча из себя гребаную Мать Терезу. Может быть, Валери обладала большим мужеством, чем ты сам, Кристиан?
Тогда я не думал, что когда-нибудь мы встретимся вновь. Злость, что постепенно нарастала во мне, жаждала забыть Валери, выкинуть ее из своего сердца, из своей памяти раз и навсегда. Я подливал масла в огонь, мысленно обвиняя Вэл в жестокости, я множил эту злость до тех пор, пока она не разрослась до таких размеров, чтобы я мог спрятаться за ней, спрятаться от тех чувств, что поджидали меня снаружи. Боль. Боль от того, что я теряю ее, пускай даже не уверенный в том, что могло быть как-то иначе, единственную женщину, которую когда-либо любил. Страх. Страх одиночества, ведь я и не помнил, когда в последний раз был один. Я был уверен в том, что тот вечер навсегда сделал нас чужими друг другу людьми, и вот сегодня я вижу ее вновь, спустя столько времени, и она говорит, что рада меня видеть.
Я не могу сказать ей того же. Я чувствую… целый клубок самых разных эмоций, бушующий во мне. Может, где-то глубоко и промелькнет ниточка радости, но отыскать ее сейчас казалось совершенно невозможным.
- Все так запуталось, Валери, - я говорю открыто. Говорю именно то, что думаю. Меня и правда изменили эти месяцы. Я уже не тот парень, коим движет гордость и принципы. Не тот, кто, опасаясь ударить в грязь лицом, будет тщательно взвешивать, выверять каждое свое слово. За все это время мне не раз приходилось поплатиться за правду, что я отказывался держать при себе. И ощущение того, что если не сегодня, то завтра у меня попросту может не оказаться возможности открыть ее, настолько плотно засело в моей голове, что даже потере памяти не удалось притупить его.
- Но ты, кажется, все та же. Элегантна, свежа. Как и всегда.
Я бы даже сказал, что сейчас она выглядела гораздо моложе, чем в последнюю нашу встречу. Видимо, время, прожитое без меня, пошло ей на пользу. Эта мысль неприятно уколола запрятанную где-то глубоко внутри гордость, но я поспешил отмахнуть ее, как назойливую муху.
Мне хотелось сказать что-то еще, но я упустил эту мысль, мигом примкнувшую к рою таких же, витающих в моей голове, и отвлекся на созерцание цветочных горшков с яркой пахучей зеленью, коими был уставлен, казалось, каждый свободный сантиметр в кабинете.
- Новое увлечение? – я кивнул на подоконник, являвшийся главным сосредоточением цветов в помещении. Пожалуй, их было даже слишком много. И в этом отчетливо прослеживался почерк Вэл. Если она действительно проникалась чем-то, то отдавалась этому без остатка, порой даже переходя черту допустимого.
- Они красивые.
Так непривычно было разговаривать с ней. Разговаривать о… цветах в то время, как нам обоим на самом деле много чего было сказать друг другу. Но ни обстановка, ни сама ситуация не располагала к длительной проникновенной беседе. К тому же я так и стоял в дверях, и ощущение того, что впускать дальше меня не намерены, было не самым приятным.
- Знаешь, я думаю, нам бы не помешало поговорить. Нам правда есть что обсудить, и лучше сделать это при личной встрече до того, как кто-то из нас наймет адвоката.

Она уходит. И мне ничего не изменить. Если бы только можно было остановить время! Я бы сел на диван в гостиной. Или вышел бы на крыльцо, где сейчас бушует непогода, подышал свежим воздухом, которого почему-то так не хватает в данную минуту. Я бы привел мысли в порядок. Взвесил все «за» и «против». Я бы нашел ответы на все вопросы. И решил, как лучше поступить. Но, увы, это не в моих силах. Я не властен над временем, и оно, будто в насмешку, бежит все стремительнее тогда, как мысли мои замедляют свой ход. Время забирает ее у меня.
Она спускается вниз по лестнице. Ее шаг порывистый, каблуки звонко отбивают дробь по паркету. Я ступаю сзади неслышно. Сам не осознаю, зачем иду за ней. Разве я хочу видеть это? Видеть, как за ней в последний раз захлопнется дверь. Я никогда прежде не думал, что когда-нибудь ее не будет в моей жизни. Хорошей ли, плохой, довольной или недовольной нашей жизнью. Я полюбил ее не за то, как она относилась ко мне. И был готов любить ее безответно. Что произошло? Что произошло с нашими чувствами? Ведь в день нашей свадьбы они казались нерушимыми. Они казались самым настоящим, что было в этом мире. Любовь…
Она останавливается у двери. Секундное замешательство, когда понимаешь, что вот оно. Сейчас она уйдет навсегда. Я не знаю, почему был уверен в этом «навсегда». Наверное, потому, что мы никогда не были теми, кто играет чувствами друг друга. Если она решила уйти, то не для того, чтобы вернуться через неделю-другую. Такими, какими мы были сейчас, нам уже не стать. Она выйдет за порог, и вся наша жизнь, мы сами, изменимся.
Она будто снова чего-то ждет. Ах, да. Чемодан. Я и не заметил, что тащил его за собой по порожкам. Отпускаю металлическую ручку. Смотрю куда-то сквозь нее на стекающие по окнам дождевые капли. Почему-то мне хочется запомнить ее. Ее прическу, одежду. Ее взгляд. Оставить себе ее образ на память. Мазохист. Что-то подсказывает, что еще не раз я увижу ее во сне. Ее, покидающую наш дом.
Она касается дверной ручки. И вдруг что-то обрывается во мне.
- Я любил тебя…
Все кончено…

На какую-то долю секунды что-то меняется в ее лице, когда я упоминаю адвоката. Но она тут же берет себя в руки. Предлагает обсудить все здесь, у нее в кабинете. Я окидываю взглядом предложенное мне место, но не меняю своего положения. Нет, к разговору здесь и сейчас я не готов. Слишком много мыслей в голове, которые нужно привести в порядок до того, как начинать беседу на тему развода. Да и белые халаты, честно говоря, меня смущают.
- Не пойми меня неправильно, но я не хотел бы вести подобные разговоры здесь, в больнице. Не то, чтобы я беспокоился, что нас здесь могут потревожить или услышать, просто место это кажется не совсем подходящим. Как насчет ужина… скажем, у меня в 7 сегодня? Надеюсь, ты помнишь, что домашнюю кухню я люблю больше ресторанной, да и… там нам точно никто не помешает.
Я не особенно рассчитываю на положительный ответ, в конце концов, у нее может найтись тысяча и одна причина, чтобы не прийти. Старые обиды. Нежелание встречаться со мной не на своей «территории». Да элементарно какие-то свои планы. Но она соглашается.
- Что ж, тогда до вечера, - продиктовав свой адрес, говорю я и выхожу из кабинета, чуть не столкнувшись в дверях с той самой медсестрой, что несколькими минутами ранее застала меня откровенно пялящимся на табличку с именем Вэл. Она что-то сказала за те документы, что я попросил передать доктору Блер, но я ее уже не слушал. Стремительно поднявшись на четвертый этаж в хирургическое отделение, я собрал в портфель бумаги, которые планировал доделать до конца рабочего дня, переоделся и отправился домой, никого не предупредив о своем преждевременном уходе. То, что кто-то из начальства может заметить мое отсутствие, беспокоило меня сейчас меньше всего. Мысль о том, что Валери будет ужинать в моей квартире через пару часов, отчего-то волновала меня. А то, что я не понимал, чем вызвано это волнение, волновало вдвойне.
Спустя некоторое время я, уже принявший душ и слегка взбодрившийся, стоял у плиты. Времени на то, чтобы приготовить полноценный ужин было не так много, поэтому я остановился на лососе с рисом и салате из морепродуктов, отказавшись от идеи успеть приготовить еще и десерт. За всеми приготовлениями я так и не успел обдумать, что и как буду говорить Валери. Разве что решил для себя не начинать с порога разговор об адвокате и разводе. Хотя бы узнать, как у нее дела, поужинать спокойно, прежде чем затрагивать неприятную тему.
Я накрывал на стол в тот момент, когда из прихожей раздалась трель дверного звонка.
- Привет, проходи, - впустил ее внутрь, пропуская вперед себя в гостиную,- Не возникло проблем с поиском дома?

Пригласить Валери к себе, чтобы обсудить детали развода. Эта идея пару часов назад в больнице показалась мне единственно правильной. Конечно, ведь здесь нас никто не потревожит. Ни тебе шумной компании за соседним столиком или наоборот, мило воркующей счастливой парочки, всем своим видом напоминающей нас самих лет пять назад, ни надоедливых официантов, снующих туда-сюда перед носом. Дома никто не сможет поставить меня и Вэл в неловкое положение друг перед другом, приняв нас за семейную пару, дома исключена возможность встретить знакомых и вызвать перешептывания у нас за спиной. Дома все располагало к неторопливой беседе, и я мог полностью контролировать нашу встречу, не опасаясь чьего бы то ни было вмешательства… Но сейчас, когда мы с Вэл оказались так близко друг к другу в совершенно пустой квартире, я вдруг понял, что поступить-то надо было как раз наоборот. В своем доме я был для нее, как открытая книга. Все, чем я жил последние полтора года – воспоминания, чувства хранились в стенах этой квартиры. Я сам приготовил ужин, встретил ее, как радушный хозяин, разве могли между нами теперь остаться какие-то недомолвки, недосказанности? Разве мог я что-то утаить, когда так открыто впустил ее в пространство, в котором не было места для нее все эти месяцы?.. Проблема лишь в том, что я не знал, готов ли к этому. Готов ли отвечать на все ее вопросы, не утаивая правды.
- Ты мне льстишь, - произнес я в ответ на комплимент Валери, - Приготовил то, на что хватило времени и продуктов в холодильнике. Никаких изысков.
Войдя в гостиную, я замер на месте, чуть поодаль, дав Вэл минутку осмотреться в моем нехитром жилище. Ее взгляд с нескрываемым интересом блуждал по пустым стенам и не занятым какими-либо памятными вещами горизонтальным поверхностям. Моя квартира действительно выглядела так, будто в ней только-только завершились последние работы дизайнера и строительной бригады, а хозяин еще не успел ее обжить. Но это лишь на первый взгляд. Стоит лишь заглянуть в немногочисленные шкафчики и ящики, как вы обнаружите в них все те улики, по которым обычно и можно составить свое мнение о хозяине квартиры. Фотографии, ранее украшавшие стены. Книги и коробки с DVD-дисками, что приносила мне Виктория. Мои записи, документы, найденные в останках самолета, приземлившегося на остров в середине августа прошлого года. Медицинские препараты, инструменты, вакцины и инъекции, что я стащил в свое время из лаборатории. Фотоальбомы, воспоминания о моем родном доме в Оклахоме в виде подаренных родными статуэток и саше. Все это покоилось где-то на дне шкафов, скрытое от посторонних глаз с тех самых пор, как я лишился памяти. Казалось бы, стоило наоборот окружить себя старыми знакомыми вещами, но я совершенно не стремился к ее возвращению. А значит и эти вещи, как лишнее напоминание, могли мне разве что помешать.
- Присаживайся, - отодвинул я один из кожаных стульев, жестом приглашая Валери за стол, где уже было готово все, кроме одной маленькой детали. Белое кюве, по моему мнению, как нельзя лучше подходило к морепродуктам. Но не успел я задать вопрос о шампанском, как девушка опередила меня, в свою очередь спросив о том, о чем я как раз-таки не хотел говорить. По крайней мере, не с самых первых минут нашей встречи.
- Наш дом… По-прежнему на своем месте, - я попытался изобразить на лице беззаботную улыбку, но по взгляду Вэл было понятно, что такого ответа ей недостаточно, - Я не так часто бывал там, на самом деле. После того, как узнал… после того, как Фокс рассказал мне о твоей смерти, я не мог заставить себя зайти туда, - мой голос звучал совершенно спокойно, но внутри все вдруг запылало. Эти воспоминания казались в разы сильнее, чем раньше. Наверное, потому, что тот период был последним, что я помнил о своей жизни, - А потом бунт. Я запер его, чтобы кто-нибудь случайно не забрел туда, и как мог скрыл следы дороги, ведущей к коттеджу. После бунта я несколько раз возвращался туда и какое-то время жил в нем, - а вот с кем ты там жил, Кристиан, лучше не упоминать, так же, как и о том, что ты собирался его продать, - Сейчас дом стоит закрытым.
Так и не спросив разрешения, я наполнил два бокала шампанским и протянул один из них Валери.
- Надеюсь, ты не против, - скорее, утвердительно, чем вопросительно продолжил я, - Морепродукты без вина не так вкусны. За этот вечер.
Я поднял бокал, призывая Валери поднять свой, и сделал несколько глотков отличного кюве десятилетней выдержки, купленного мной с пару недель назад. Вэл последовала моему примеру, и на несколько минут в комнате повисла тишина, в то время как мы пробовали приготовленные мной блюда. Делая вид, что увлечен едой, я на самом деле раздумывал над последующей темой разговора, и здесь-то как раз меня поджидала первая загвоздка. Все, что приходило в голову, казалось либо неэтичным, либо банальным. Но разве можно было рассуждать об этике в нашей ситуации? Если бы кто-то слушал нас со стороны, то хотя бы мое заявление о смерти Вэл уже повергло бы случайного слушателя в шок. Что уж говорить о бунте, если разговоры о нем с приходом новой власти официально под запретом. В действительности, мы с Валери оказались в такой ситуации, что, какой бы разговор, на какую бы тему мы не начали, в любом случае рисковали задеть чувства друг друга. Но что я знал наверняка, так это то, что рассказывать Вэл о своих любовных похождениях не под каким предлогом я не стану. И мне очень хотелось надеяться, что она о них ничего не знает. Хотя мог ли я быть в этом уверенным? Я же понятия не имею, где она жила все это время, чем занималась и… в конце концов, как так получилось, что Адам заставил меня поверить в ее смерть, а она и не думала умирать. Слишком много вопросов, и с каждой секундой все новые и новые возникали в моей голове. Но начать с чего-то все же нужно было, и когда тишина, повисшая в комнате, стала совсем нестерпимой, я заговорил первым.
- Знаешь… Я вот все думаю, с чего начать разговор. И никак не могу найти той нужной темы, которая была бы уместной в данной ситуации. Мне кажется, нам очень многое нужно сказать друг другу, поэтому я не хочу тратить время на то, чтобы корчить из себя приличие, или обсуждать погоду за окном, да приход новой власти. Вопрос лишь в том, хочешь ли ты говорить об этом?

-… нам следовало начать этот разговор еще два года назад, тогда вряд ли мы оказались бы в подобной ситуации.
Следовало. Нам многое нужно было сделать иначе тогда, когда это еще имело какой-то смысл, а не в день, когда я узнал о твоей смерти, и уже было поздно что-либо менять. Я ненавидел себя. Так отчетливо помню эту ненависть, будто она была самым сильным, самым ярким чувством, когда-либо испытанным мною. А потом я ненавидел тебя. Но этого я совершенно не помню. В итоге, сейчас, в данный момент, я был в полном смятении и не понимал, что творится у меня в голове и сердце. Потеря памяти не только отбросила меня назад во времени, но и стерла чувства, а затем заставила меня испытывать их вновь, абсолютно в иной форме. Чувства, описанные на бумаге, были плоскими, бесцветными.  Я не понимал, где правда, а где ложь, что реально, а что нет. Я запутался. Но хуже всего то, что единственно возможный выход из этой ситуации грозил мне куда более серьезными проблемами.
Может, стоит попробовать иначе? Копнуть дальше, разобраться с той частью своего прошлого, которая, как я думал, так и останется для меня загадкой? Вернуться к началу. К тому самому моменту, после которого все пошло не так. В конечном счете, терять мне больше нечего. Все уже давно потеряно.
- Что мне наговорил Адам Фокс… - эхом повторил  я последний ее вопрос, - «Наговорил» - слишком громкое слово. Он сказал мне лишь то, что, по его мнению, я должен был знать. Никаких подробностей. Он сказал, что ты погибла. Несчастный случай в лаборатории, от которого никто не застрахован. Сказал, что ему очень жаль.
А потом вышел за дверь моего кабинета, а я не остановил его. Не задал ни единого вопроса. Даже позже, когда прошло первое оцепенение, вызванное его словами, когда я начал приходить в себя, метаться по кабинету в попытках унять бешено колотящееся сердце, я не кинулся вдогонку мужчине, который знал гораздо больше моего, знал все подробности твоей смерти. Наверное, в тот момент мои мысли были заняты чем-то иным, и в этих самых подробностях я не нуждался.
- Я не знаю, почему не потребовал от него объяснений. Ведь я мог попросту прижать его к стенке и выведать все. Но не сделал этого, - на моих губах играет невеселая усмешка. Так много слов я должен был сказать ей. Непроизнесенные вслух, они ранили меня изнутри. И сейчас, наконец, я мог озвучить их, но… не так, как когда-то хотел. Это не было похоже на раскаяние. Констатация фактов. Пересказ своей истории. Но не признание вины, - Я объехал твоих подруг. Всех, кого знал. Я искал тебя, твои следы. И не находил. Только лишь для того, чтобы убедиться в правдивости его слов. Но очень быстро я оставил эти попытки, потому что не видел причин, по которым сказанное им тогда было бы ложью. Не знаю почему, но мной не двигало чувство мести, желание найти виновных и наказать их, либо они были настолько слабы, что я не замечал их… Фокс сказал – несчастный случай, и я поверил ему. Он сказал – ты умерла, и я не искал опровержений. Весь месяц, что я жил без тебя, был лишь чередой бессмысленных дней. Все исчезло в тот вечер, когда ты ушла. И я ушел. Купил квартиру, думал, что начну новую жизнь, но это был всего лишь самообман. Новая жизнь не приходила. Я застрял в какой-то вечной спешке: работа-дом-работа-дом. И тут появился Адам. Я будто очнулся. И да, теперь я мог начать новую жизнь. Только это была не та жизнь, которую я ждал. В ней не было места счастью, каким-то новым стремлениям, свершениям. Я ненавидел себя. Так сильно, что кроме этой ненависти у меня больше ничего не осталось. Я лишил себя всего. Своими же руками разрушил свою жизнь. Тебе пришлось умереть, чтобы открыть мне глаза на то, как сильно я любил тебя.
Я не думал, что когда-нибудь скажу ей это. Мог ли я предположить, что спустя год она будет сидеть рядом со мной, живая и невредимая? Я похоронил ее в своем сердце. Я смирился с потерей. Я даже попробовал жить дальше. И мне было плевать на то, почему она умерла, за что она умерла и при каких обстоятельствах. Она просто… умерла. И я был не в силах вернуть ее.
- В августе я встретил Адама вновь, - после продолжительной паузы заговорил я, как ни в чем не бывало, - Как я уже сказал, он не хотел мне больше ничего рассказывать. Но так получилось, что в ту нашу встречу я узнал о… о вашей с ним связи.
Нет, я не буду рассказывать ей о той встречи. Не стану в красках описывать, как избивал ее дружка.
- А спустя несколько месяцев, я узнал, что ты жива. Я не искал подробностей, Вэл. Поверь мне, память о тебе была самым светлым, что у меня было. Но, видимо, кому-то или чему-то очень уж хотелось донести до меня неприглядную правду. И теперь мне на самом деле нужно знать, что произошло.

- Но ты, как никто другой, знаешь, что умереть не сложно, а вот оставаться мертвым уже проблематично.
Знаю?..
- До сих пор не понимаю, что меня сподвигло на этот ужасный эксперимент. Какой же я была дурой, согласившись испытывать все на себе.
Эксперимент?!..
С каждым последующим словом Вэл, с каждым ее откровением, меня охватывали все новые и новые эмоции. Удивление от того, что она что-то знала о моей смерти, сменилось потрясением, когда Валери невзначай упомянула об экспериментах Адама Фокса, участницей одного из которых ей пришлось стать. Более того, именно этот самый эксперимент и послужил причиной ее «смерти». Мог ли я предположить? Мог ли догадаться, что моя жена пожелает примерить на себя роль подопытного кролика? Даже в тот день, когда узнал о ее связи с Адамом, я не мог представить себе, что связь эта – нечто иное, чем банальная интрижка. "Как такой специалист, как Адам, … мог похоронить меня заживо," - звучали в голове ее слова, и пазл, который я даже не пытался собрать все это время, сложился сам собой. Адам был не просто сочувствовавшим мне человеком или мужчиной, чувствовавшим вину за интрижку с Валери, когда в тот злополучный вечер явился в мой кабинет с ужасной новостью. Он, именно он был причиной произошедшего. Я ведь знал его прежде. Знал, как раба науки, положившего свою жизнь на лабораторный стол, а не как героя-любовника. Этот человек не способен на любовь к кому-либо или чему-либо кроме своей работы. Я знал это… Так почему не задался вопросом, как Валери могла клюнуть на что-то иное в нем, кроме как на его одержимость наукой? Я должен был догадаться, должен был!
- Валери… - нарушаю я воцарившееся молчание, с трудом произнеся ее имя. Сантиметр за сантиметром меня охватывает старое, но не забытое чувство. Чувство вины. Я знаю, что винить себя теперь, по прошествии стольких месяцев, бессмысленно. Но не в силах заставить себя прекратить самобичевание. Моя вина перед ней за то, что позволил уйти. Моя вина за то, что тешил свою гордость, свое самолюбие, забыв о ее чувствах – единственное, что у меня есть. Лишь вина и раскаяние, - Ты не должна просить прощения у меня, тогда как это я не уберег тебя. Нам не следовало приезжать сюда. Как подумаю о той боли, что тебе довелось перенести, я же… Как я мог позволить этому человеку втянуть тебя во все это? Я не могу винить его, не могу винить тебя, ведь это была моя ошибка. Я отдалился от тебя, а он воспользовался этим.
Мои слова прерывает звонок в дверь, и я невольно дергаюсь.
- Должно быть, это Бекка вернулась. Я на минуту.
Я встаю из-за стола и, пока иду к двери, пытаюсь прийти в себя. Не знаю, что я ожидал услышать от Валери. Возможно, историю, которая сошла бы за сюжет для сопливой мелодрамы, но явно не для триллера с элементами научной фантастики. Погребенная заживо. Девушка, пошедшая на поводу у бездушного ученого. Эксперимент… Мутация. В кого он превратил ее? Через какие круги ада заставил пройти?! Сколько еще людей будет страдать из-за совершенных мною ошибок?!
Я пытаюсь унять волнение, пытаюсь запихнуть куда подальше разбушевавшееся во мне чувство вины пока бреду обратно в гостиную. Возможно, я и изменился. Возможно, стал тверже, увереннее в себе за тот год бесконечных потерь. Но не стоит забывать, что сейчас я все тот же человек, что винил себя за смерть заложников в супермаркете. Невинных мужчин, женщин и детей, которых не сумел спасти.
- Это не Бекка. Ошиблись дверью, - с некоторым облегчением в голосе говорю я Валери, вернувшись в гостиную. Встреча с сестрой, которая только недавно узнала о «причине» моего расставания с Вэл, не самая лучшая идея на данный момент.
Девушка все так же стояла у приоткрытого окна, безмолвно взирая на город, стремительно погружающийся в сумерки. Я подошел к ней и, остановившись в каком-то полуметре, попытался проследить за ее взглядом, устремленным в никуда.
- Вэл, я хочу, чтобы ты знала, - говорю я уже совсем иным голосом, - Что, что бы ни происходило между нами тогда, сейчас и в будущем, я никогда не хотел, чтобы ты становилась частью всего этого безумия. Я пошел на эксперимент добровольно, потому что, как мне тогда казалось, это была единственная возможность наконец перестать совершать ошибки. Тебя больше не было. А люди умирали у меня на глазах. Я не мог стоять в стороне, но как человек, как обычный человек, я был бесполезен. Поэтому я и решился стать кем-то большим. Но ты… ты не должна была проходить через это! У тебя же было все, и… Вэл, что он сделал с тобой? Какие эксперименты этот ублюдок проводил на тебе?

Я и забыл, какая ты, Валери. Забыл о твоей привычке уходить от вопросов в попытке оставить за собой право на ту часть жизни, в которой мне не было места. Когда-то прежде я часто спрашивал себя, почему так происходит? Почему порой я не получаю ответов на самые банальные вопросы? Например, о первых годах твоей учебы в университете. Или о начале работы в должности врача-диагноста. Я спрашивал о том, чем тебе запомнилось то время, где ты жила, чем увлекалась, какую музыку слушала. Всего лишь пытался лучше узнать тебя, познакомиться с той Валери, коей ты была до встречи со мной. Поверь, я не ставил перед собой цели найти все спрятанные скелеты в шкафах. Но, похоже, что их в твоем прошлом было слишком много, и делиться хоть малой частью из них со своим мужем ты не хотела.
Я был слишком молод, наивен и влюблен в тебя. Утешал себя мыслью, что поступаю, как здравомыслящий мужчина – уважаю твое право на личную жизнь. Я был счастлив с тобой, а прошлое… да кому какое дело до того, что было 5, 10 лет назад? Главное – ты была рядом. Ты была моей… Сейчас я понимаю, что попросту обманывал себя. Я не знал свою жену, точнее, того, что я знал о тебе, было недостаточно для того, чтобы догадаться о твоей измене, предвидеть твой уход. Возможно, будь я таким же скрытным, с нами никогда бы не случилось того, что случилось. Я бы никогда не задавался вопросами о твоем прошлом, и мне бы не пришлось убеждать себя в том, что таким образом я проявляю уважение к твоей личной жизни – это было бы вполне естественно для такого же скрытного, как и ты, человека. Но я был не таким. Когда мы познакомились, мне едва исполнилось 24. Парень из благополучной семьи, с отличием окончивший медицинский факультет, любящий сын и брат. Судьба сулила мне блестящие карьерные перспективы, и я вовсю работал над воплощением в жизнь этих самых перспектив, не уделяя достаточного времени изучению женской психологии. Ты была первой женщиной, которую я полюбил. И я безоговорочно верил тебе, верил в нашу любовь…
…Интересно, осталось ли во мне хоть что-то от того мальчика? Разве что ты, да, именно ты, Валери – единственная ниточка, связывающая меня настоящего с тем Кристианом, которым я был каких-то 2-3 года назад. Ведь ты осталась прежней. Несмотря на то, что выглядишь гораздо моложе (теперь я начинаю догадываться, в чем причина такой твоей трансформации), ты все та же. Только вот я уже не тот парень, что когда-то полюбил тебя. Не та открытая книга, содержание которой было известно тебе чуть ли не с первого дня нашего знакомства. Если каким-то образом ты и узнала о моей смерти, это совсем не значит, что ты знаешь обо мне все.
- Я действительно не хочу об этом вспоминать. Это одна из немногих вещей в моей жизни, которую я хотела бы забыть раз и навсегда, - уходишь ты ответа, тем самым заставив меня очнуться. Да, я действительно забыл, какая ты, Валери. Забыл, что столь откровенные разговоры – не по твоей части. Должно быть, это к лучшему. Увы, но я не уверен в том, что готов отплатить тебе какой-либо столь же важной частью своей истории.
Удивительно, как спокойно я воспринял твой ответ, твой умоляющий взгляд не продолжать более расспросов на эту тему. Наверное, это оно и есть? То чувство, когда в ваших жизнях полным полно всякого дерьма, которое вы оба хотели бы держать подальше друг от друга. Мы были близки к тому, чтобы открыться. Я рассказал тебе что-то, что-то не столь значительное. Ты рассказала чуть больше. Но когда я захотел продолжения, ты воздвигла между нами стену, будто говоря «Это рубеж, Крис. Больше ты ничего от меня не узнаешь». И вместо того, чтобы возмутиться и продолжить осыпать тебя вопросами, я соглашаюсь. «Это справедливо, Валери. Ты не должна говорить мне больше, чем я готов был бы рассказать взамен.» В конце концов, мы давно уже не муж и жена. Осталось лишь уладить некоторые формальности, и я официально стану тем, кто не имеет права требовать от тебя правды.
- Я не хочу устраивать из развода шоу, Валери. Думаю, ты согласишься со мной, что нам стоит разойтись мирно, без лишней шумихи. Я не претендую на наш коттедж, но, надеюсь, что ты не станешь выдвигать требований на мою квартиру, ведь она тоже попадает под раздел «совместно нажитое имущество». Что касается моей машины… я купил ее месяц назад. Поэтому, думаю, будет справедливо, если я обеспечу транспортом и тебя. В эти выходные, если тебе будет удобно, можем заняться поиском.
Я замолкаю и в упор смотрю на нее в ожидании ответа. Так странно. В полумраке сумерек мы стоим возле окна так близко друг к другу, что стоит протянуть руку, чтобы коснуться ее плеча. В комнате витает аромат уже остывшего ужина вперемешку с морским воздухом, пробивающимся из-за полуоткрытого окна. И мы говорим о том, кому достанется дом. А кому квартира. И какую машину нам стоит купить. Не думаю, что когда-либо прежде я чувствовал себя так неловко перед ней. От попытки откровенного разговора к холодному «я не претендую на наш коттедж».
- Ну, так что скажешь? – нарушаю я тишину, - Обойдемся без адвокатов и просто подадим заявление?